Клубничка на березке: Сексуальная культура в России - Игорь Кон

Учитывая плачевное состояние российской фармацевтической промышленности и тот факт, что власть и собственность в России не разделены, боюсь, что переориентация на отечественного товаропроизводителя приведет к очередному Петрикгейту [9] .

2. Одно из важнейших социальных достижений России за последние 20 лет – снижение числа абортов – осуществлено прежде всего за счет повышения контрацептивной культуры. Но этот успех, на который российские медики положили много труда, остается хрупким. По качеству применяемых контрацептивов Россия все еще сильно отстает от развитых стран, а по количеству абортов – многократно опережает их. Если страна не закрепит достигнутых успехов в виде адекватного сексуального образования, а вернется, как того настойчиво требует РПЦ, к командно-административным методам (законодательное запрещение абортов, затруднение доступа к контрацептивам и т. п.), женское репродуктивное здоровье снова окажется под угрозой, как в бывшем СССР.

3. Россия занимает одно из последних мест в мире по состоянию мужского здоровья. Не прислушавшись 40 лет назад к предостережениям Б. Ц. Урланиса, страна стала чемпионкой мира по избыточной мужской сверхсмертности. Одна из необходимых предпосылок улучшения положения – последовательное проведение принципа гендерного равенства и профилактика социальных и психологических издержек гегемонной маскулинности. Вместо этого традиционализм предлагает придерживаться жесткой поляризации мужского и женского (мужчина – воин, женщина – хранительница семейного очага), что заведомо противоречит глобальным тенденциям общественного разделения труда и усугубляет мужские психологические трудности. Сведение «мужской» проблематики к лечению локализованных ниже пояса мужских болезней, как это делают урологиандрологи (такова их специальность), ничего не спасет и не улучшит. Исходя из общих закономерностей полового диморфизма и особенностей российской маскулинности, я склонен думать, что мужские потери снова окажутся при этом максимальными.

4. В условиях ускоренного полового созревания и снижения возраста сексуального дебюта самой многочисленной группой всех и всяческих рисков становятся подростки, а одна из глобальных задач XXI в. – своевременное и адекватное сексуальное образование. В России оно полностью заблокировано церковниками. Предлагаемая РПЦ и официально принятая московскими властями идея полного полового воздержания до брака, как показывает опыт США, где на подобные программы потратили миллиарды долларов, является откровенно утопической, сексуальное невежество многократно увеличивает всевозможные риски и неприятности как до, так и после вступления в брак. Так как эта политика идет вразрез с интересами молодежи, она способствует также росту лицемерия, расхождению слова и дела и углублению конфликта между поколениями [10] .

5. Возведенная в ранг национально-религиозной идеи гомофобия ухудшает социальное положение и психическое состояние не только ее жертв, счет которых идет на миллионы, но и всего населения. Подобно всякой иной ксенофобии, с которой она неразрывно переплетается, гомофобия усиливает атмосферу ненависти, подозрительности и неприязни к любой Инаковости, что отравляет психологический климат страны, делая ее опасной для жизни и непривлекательной для иностранцев.

6. Подмена реальной заботы о сексуальной неприкосновенности и благополучии детей театрализованными «двухминутками ненависти» способствует дальнейшему росту сексуального, как и всякого прочего, произвола и насилия, независимо от соотношения пола и возраста его агентов и жертв.

Все эти цветочки видны невооруженным глазом. История сексуальной культуры интересна не только сама по себе, она, как ничто другое, позволяет понять общие особенности публичного дискурса.

Фундаментальные вопросы, которые на Западе давно уже обсуждаются в контексте прав человека , в России рассматриваются под углом зрения и в терминах обеспечения национальной (читай – государственной) безопасности . Этот командно-административный, бюрократический подход делает любой официальный российский дискурс охранительнорепрессивным и одновременно утопическим, потому что в своей повседневной жизни россияне, как и все нормальные люди, любят, сношаются и рожают (или не рожают) детей не по политическим, а по личным мотивам, на которые ни административные меры, ни патриотическая риторика не влияют.

Хотя российские власти, когда им это выгодно, говорят, что следуют европейским образцам, именно в отношении к сексуальной культуре конфронтация «России» и «Запада» проявляется наиболее рельефно.

«Запад» считает сексуальность самоценной стороной человеческой жизни. «Россия» видит в ней побочный и опасный продукт репродукции.

«Запад» признает сексуальные права человека, включая право на сексуальную информацию и научное образование, неотчуждаемыми. «Россия» уважает лишь такую сексуальность, которая ведет к деторождению и происходит в рамках законного брака.

«Запад» считает сексуальное здоровье необходимой предпосылкой репродуктивного здоровья и субъективного благополучия. В «России» о сексуальном здоровье предпочитают не говорить, подменяя его понятием репродуктивного здоровья, преимущественно женского.

«Запад» признает сексуальное поведение разнообразным и изменчивым и борется с гомофобией. «Россия» хочет всех подчинить единому стандарту и озабочена «пропагандой гомосексуализма» (что это такое, никто объяснить не может).

«Запад» считает эротику необходимым элементом человеческой культуры. В «России» ищут путей административного запрета порнографии (что это такое, никто объяснить не может).

«Запад» считает омоложение сексуальности и либерализацию сексуальной морали закономерными процессами и старается уменьшить связанные с ними риски. «Россия» убеждена, что все это – злонамеренные происки ее внешних и внутренних врагов, которых нужно подавить или изолировать.

«Запад» борется с издержками сексуальной революции путем научного просвещения молодежи, пропаганды безопасного и ответственного секса и т. п. В «России» уверяют, что безопасного секса не бывает, и стараются опорочить презервативы и иную контрацепцию.

«Запад» считает современную сексуальную культуру светской. В «России» ее пытаются подчинить церковному контролю.

«Запад» пытается осмыслить сексуальные ценности и модели поведения современных молодых людей, выводя из этого прогнозы на будущее. «Россия» мечтает о возрождении воображаемого прошлого, считая современность сплошным регрессом.

На самом деле «Запад» и «Россия» – очень условные, зачастую неправомерные абстракции. Запад открыто плюралистичен, там по всем вопросам идет полемика, один и тот же стиль жизни хорош для одних и совершенно неприемлем для других. Современная Россия также социально и культурно неоднородна. Несмотря на воинствующий антиамериканизм, в вопросах сексуальной культуры путинская Россия представляет собой заповедник дремучего бушизма, на положительный (а фактически провальный) опыт которого депутаты Госдумы ссылаются чаще, чем на Библию.

Хотя авторитарная власть и ее институты присвоили себе право говорить от имени всего общества, каким бы громким и властным ни был их голос, именно в сфере личной жизни традиционализм и авторитаризм, как некогда – коммунистическая диктатура, терпят самое сокрушительное банкротство. Людей можно заставить голосовать, как угодно, одобрять, что угодно, но жить они будут так, как им нравится. В этих вопросах люди голосуют не только руками и ногами, но и более чувствительными частями тела.

За сексологическими издержками стоят макросоциальные процессы. С точки зрения теоретической социологии, антисексуальный крестовый поход всего лишь один из аспектов неотрадиционализма, который включает в себя:

«1) идею “возрождения” России (тоска по империи, старческие сожаления и сетования, мечтания о прежней роли супердержавы в мире), 2) антизападничество и изоляционизм, а соответственно – ревитализацию образа врага как функциональную составляющую собственных позитивных значений “русского”, 3) упрощение и консервацию сниженных представлений о человеке и социальной действительности» (Гудков, 2004. С. 662).

Подобно привычке к авторитарным методам управления и двоемыслию, эти черты коренятся в глубинах русской истории. В 2010 г. слова Даниэля Ранкур-Лаферьера о «рабской душе России» звучат гораздо убедительнее, чем в середине 1990-х. Тем не менее, я по-прежнему не склонен выводить этот дух ни из тугого пеленания младенцев, ни из каких-то специфически русских сексуальных комплексов, ни из особых генов. Думаю, что за ним стоят в первую очередь традиции крепостного права и связанного с ним недостаточного развития индивидуальности. Недаром некоторые характерные для россиян сексуальные страхи и фобии разделяют другие народы Восточной Европы, связанные с Россией общностью исторической судьбы.