Записки о большевистской революции - Жак Садуль

«Россия — это я», — кричат один за другим монархист Извольский, кадет Маклаков, трудовик Керенский, кооператор Чайковский. Они ошибаются и вводят в заблуждение вас, товарищи французы. Их устами глаголет не русская революция. Эти бравые россияне не более представители России 1918 г., чем кобленцкие переселенцы — Франции 1792-го. Как и наши «бывшие», «бывшие» из России, ожесточенные своим поражением, готовят страшное преступление против России и Революции. Они надеются вернуться в Россию в обозе иностранной державы. Можно выслушать их отчаянные речи. Снизойти к их страданиям. Но не откликайтесь на их призывы, не услышав единственный голос, который имеет вес, Голос русского народа.

Рабоче-крестьянское правительство утверждает, что интервенция союзников в России направлена против русской революции.

Оно право.

С апреля по июнь можно было допустить необходимость восстановления Восточного фронта против Центральных империй и возможность оттянуть некоторое число германских дивизий выступлением союзнических армий на севере через Архангельск и Мурманск, на востоке — по Транссибирской дороге и Волге и тем самым разгрузить Западный фронт. Действительно, в то время от Финского залива до Черного моря противник по-прежнему вел свое планомерное продвижение в глубь русской территории, и союзники имели право «надеяться» на то, что оно будет продолжено.

Сегодня немцы больше не наступают. Некоторые пункты они уже готовы оставить добровольно. Самые серьезные сведения позволяют предположить, что они в конечном счете уйдут и со всей Украины. Первые же удары, нанесенные нашими войсками на Западном фронте, значительно этому способствуют. Большевики это признают и искренне желают нам новых успехов. Помимо того, Берлин осознал тяжелый урок Украины. Немцы не в силах переварить аннексии. Серьезно обеспокоенные своим положением, они уже сейчас отрыгивают некоторые из проглоченных регионов. Так будет и со всеми остальными. Немцы уже не в состоянии распылять свои силы, а в дальнейшем все больше будут вынуждены их концентрировать.

Есть основания, таким образом, предполагать, что они примут предложенный им бой на Северной Двине или на Волге. Если союзническая интервенция будет мощной, если (но я не поверю в это, пока не увижу на Волге 300 тысяч японцев) многочисленные войска микадо разольются волнами по границам Европейской России, то Центральные империи, безусловно, предложат Советской власти в качестве помощи несколько дивизий, которых, может быть, хватит для того, чтобы остановить союзнических захватчиков до весны. Но они понимают, что было бы ошибкой задействовать в России главные силы, и, без сомнения, выстроят свои войска по линии сопротивления, которую приблизительно можно провести между Ригой и Одессой. Русская природа, суровый «генерал Мороз», гигантские расстояния, трудности с обеспечением продовольствием позволят им без сожалений оставить Антанте тяжелую задачу покорять Россию и распылить там 700–800 тысяч солдат в оккупационных войсках, прежде чем бросить дополнительные боеспособные части на новый Восточный фронт, за 3 тысячи километров от операционных англо-французских баз на Белом море и за 10 тысяч километров от японских баз на Тихом океане. Что немцам от того, что союзнические войска закрепятся на Волге, если оккупированной ими зоне ничего не угрожает? В любом же случае необходимость отвлекать значительные оккупационные силы для «умиротворения» России, для установления «порядка» пулями и снарядами, для обеспечения безопасности перевозок и снабжения продовольствием вынудит союзников во время наступления на немцев держать в тылу в два или три раза больше людей, чем немцам потребуется для обороны.

Какое расточительство тоннажа, денег и солдат! И ради сколь сомнительного результата!

После всего сказанного невозможно предположить, что союзники начнут эту изнурительную кампанию и совершат ошибку, подобную той, которую сумеют избежать наши противники. Словом, армии Антанты рискуют совершить долгое, трудное и дорогостоящее путешествие, не увидев ни одной германской каски.

Я долго думал, что союзники предполагают ограничить свои операции установлением временного контроля над рейдами Белого моря и Западной Сибири, чтобы к открытию Конгресса мира иметь залог, который они с пользой противопоставят немецким завоеваниям в России, чтобы иметь на руках драгоценный предмет для обмена. Но наши безусловно точно информированные представители с искренним пылом заверили меня, что Антанта никогда не обсуждала возможность такой сделки.

Следует, таким образом, искать иной, глубинный смысл нашей интервенции, ибо я все еще полагаю, что у нее должен быть смысл и что все эти серьезные вопросы должны быть предусмотрительно изучены и разрешены в наших штабах. Если же союзники, убежденные в своей решительной победе на Западном фронте, уверенные в том, что они не смогут завлечь германские армии в Россию, отказываются от идеи иметь российский залог, торопятся с высадкой на Белом море и во Владивостоке, против кого тогда они готовятся воевать, если не против Русской революции?

«А почему они должны воевать против русской революции?» — спросят простаки.

Потому что они боятся грядущей революции.

Европейские правительства во весь голос чернят, высмеивают, втаптывают в грязь русских революционеров. Их лживая пресса разоблачает русскую анархию и большевистскую тиранию, предрекает, несмотря на то, что факты столько раз опровергали эти пророчества, немедленный крах большевикам, позорное падение Республики Советов.

Но о чем пресса умалчивает, — а именно это европейские правительства видят за неизбежно жестоким и хаотичным процессом разрушения старорежимных форм, — так это о достойной восхищения созидательной работе российского рабоче-крестьянского правительства, о все большем доверии народных масс к советским учреждениям, в которых они признают свою собственную власть, о все более очевидном упрочении революции:

Если бы капиталистические правительства Центральных империй и Антанты были бы, как они утверждают, уверены в скором крушении революционного правительства, они бы тихо дожидались его собственной смерти, взирая на него равнодушно или, может быть, даже с симпатией. Но они чувствуют, что эта страшная революция вполне жизнеспособна. Они ее боятся и решили ее уничтожить.

Я еще не встречал ни одного представителя союзников, который не испытывал бы ненависти и смертельного страха перед социализмом. Если бы народы были отделены друг от друга глухими стенами, может быть, Ленину и Троцкому и их товарищам не удалось бы до конца довести коммунистический эксперимент. Но идеи — увы! — не признают границ, им плевать на цензуру и перлюстрацию. Они вызревают, пускают ростки в головах людей, а идеи социализма особенно заразительны и привлекательны. Правительство крестьян и рабочих побеждает в России, в скором времени правительства крестьян и рабочих возникнут в Германии, в Австрии, во Франции, в Англии, повсюду. Это означает, что во всем мире грядет эра братства. Но это также и конец капитализму, роскошествующей праздности паразитирующих классов, конец крупного капитала, конец власти, невыносимой для угнетенных и сколь милой для угнетателей. И именно потому, что наши правители, тираны трудящихся и прислужники капитала, чувствуют, что русская революция угрожает их существованию, все без исключения правительства Центральных империй и Антанты в течение всех девяти месяцев неустанно, жестоко и невероятно цинично пытаются всеми средствами, путем оскорблений, подкупа, контрреволюцией, оружием подорвать симпатии к власти Советов и затем ее уничтожить. Вопреки элементарным международным правилам, обязывающим цивилизованные государства не вмешиваться во внутренние дела другого государства, союзники и наши противники поддерживали и неослабно поддерживают любые буржуазные партии, которые, по их мнению, способны свергнуть свободно выбранную российскими крестьянами и рабочими власть. В своих стремлениях установить «порядок», то есть капиталистический режим и свободную эксплуатацию человека человеком, германское правительство и французское неожиданно оказываются союзниками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});