Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

с тросточкой, конечно, Горький.

А вторым идёт… Шолохов! С огромным подсолнухом на плече.

Третий – Панфёров, играет, растягивая меха, на гармошке, на которой написано «Бруски»: имеется в виду, что он растягивает свой бесконечный роман.

Четвёртый – Гладков, с «Энергией» под мышкой.

Пятый – Валентин Катаев.

Шестой – Леонид Леонов.

Следом за ним, вдвоём, Ильф и Петров, ведут золотого телёнка на поводке.

За ними – ещё один, наряду с Горьким, литературный старейшина, Викентий Вересаев.

Замыкает десятку Новиков-Прибой, далее следуют Алексей Николаевич Толстой и все прочие.

Но Шолохов-то, Шолохов!

С какой тоской разглядывали этот шарж иные, не удостоившиеся чести быть изображёнными!

И ладно ещё – Горький: кто ж оспорит его место? Но этот-то! Юнец! 27 лет – и уже второй…

Панфёров и Гладков, каждый на свой манер, кипели обидой. А что думал по всем этим поводам Феоктист Березовский, история свидетельств не сохранила.

Сталин прочитает «Поднятую целину» в журнальной публикации и будет очень впечатлён. Напишет из Сочи члену Политбюро ЦК ВКП(б) Лазарю Кагановичу: «В “Новом мире” печатается новый роман Шолохова “Поднятая целина”. Интересная штука! Видно, Шолохов изучил колхозное дело на Дону. У Шолохова, по-моему, большое художественное дарование. Кроме того, он – писатель глубоко добросовестный: пишет о вещах, хорошо известных ему».

Как секретарь ЦК и заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК, Каганович с 1929 года руководил организационно-хозяйственным укреплением колхозов и боролся с кулацким, как это тогда называлось, «саботажем». Сталинское письмо можно было рассматривать как рекомендацию: читай, Лазарь, это по твоей части.

С 1932 года все наркомы втайне знали: Шолохов претендует на место главного сталинского литературного любимца. Поэтому пять книжек Шолохова – «Донские рассказы», три книги «Тихого Дона» и одну «Поднятой целины» – прочитал каждый из них.

* * *

К тому времени относится начало крепкого приятельства Шолохова и Платонова.

В марте 1931 года Платонов получил комнату в новом писательском доме по адресу: проезд Художественного театра, 2, пятый этаж. Таким образом он стал соседом ближайшего шолоховского товарища Василия Кудашёва. Кудашёв – великая душа человеческая! – отдавал себе отчёт, что дружит с двумя гениями. Он знал своё место в литературе – крепкий русский середняк – и от зависти не страдал. Точно знал, глядя на своих товарищей, что быть гением – работа не из простых.

Примерно к тому времени относится недатированное письмо Шолохова жене: «В Москве голодно, главное же нет денег. Народ продаёт вещи, т. к. денег не платят. Андр. Платонов, по словам Васьки, – продал книги, б-ку, а в изд-ве лежит 1500 р. Дела!» Дела заключались в том, что сразу в двух издательствах – «Молодая гвардия и «Федерация» – был набран роман «Чевенгур», однако публикация его так и не состоялась, соответственно и денег за него Платонов не мог дождаться. Упомянутый Васька – это Кудашёв. Он делился с Шолоховым горестями другого своего товарища – Платонова, – и тот воспринимал их всерьёз настолько, что писал об этом жене.

Это были не последние неудачи Платонова. В мае 1931-го он во второй уже раз угодил под сталинскую немилость. Только что вступивший в должность редактора журнала «Красная новь» Фадеев опубликовал платоновскую повесть «Впрок. Бедняцкая хроника». В этой своей вещи Платонов, как и в злосчастном «Усомнившемся Макаре», взял в герои «наивного», «задумчивого» человека, странника. «У такого странника по колхозной земле было одно драгоценное свойство, ради которого мы выбрали его глаза для наблюдения, именно: он способен был ошибиться, но не мог солгать и ко всему громадному обстоятельству социалистической революции относился настолько бережно и целомудренно, что всю жизнь не умел найти слов для изъяснения коммунизма в собственном уме. Но польза его для социализма была от этого не велика, а ничтожна, потому что сущность такого человека состояла, приблизительно говоря, из сахара, разведённого в моче, тогда как настоящий пролетарский человек должен иметь в своём составе серную кислоту, дабы он мог сжечь всю капиталистическую стерву, занимающую землю».

Выбор подобного персонажа, как понадеялся Платонов, позволял автору спрятаться в его тени и поделиться с читателем сокровенными мыслями. На самом деле, конечно же, это сам Платонов относился к коммунизму «бережно и целомудренно», а вот «серной кислоты» в его составе явно недоставало – в том числе поэтому он мучительно переживал трагедию коллективизации.

Прочитав повесть, Сталин направил в журнал «Красная новь» гневную записку: «Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойдённую слепоту. P.S. Надо бы наказать и автора, и головотяпов так, чтобы наказание пошло им “впрок”».

О дальнейших событиях литератор Владимир Сутырин рассказал позже публицисту Льву Разгону: «Однажды вечером ко мне на квартиру приехал курьер из Кремля… и сказал, что меня внизу ждёт машина, чтобы отвезти в Кремль. К кому и куда, спрашивать не полагалось. Меня привезли в Кремль, и я понял, что меня ведут к Сталину. В приёмной у Поскрёбышева сидел несколько бледный Фадеев. Через некоторое время Поскрёбышев, очевидно получив сигнал, встал и предложил нам войти в кабинет Сталина. В большой комнате, за длинным столом сидели – вот в таком порядке! – члены Политбюро. Здесь Калинин, рядом Ворошилов, вот тут Молотов и все другие. Как-то не до того было, чтобы их рассматривать, смотрел на Сталина, который ходил вдоль стола, попыхивая трубкой. В руке у него был журнал, который легко было опознать, – “Красная новь”. Мы переглянулись с Фадеевым, нам стало понятно, что речь пойдёт о рассказе Андрея Платонова.

Не приглашая нас садиться, Сталин, обращаясь к Фадееву, спросил:

– Вы редактор этого журнала? И это вы напечатали кулацкий и антисоветский рассказ Платонова?

Побледневший Фадеев сказал:

– Товарищ Сталин! Я действительно подписал этот номер, но он был составлен и сдан в печать предыдущим редактором. Но это не снимает с меня вины, всё же я являюсь главным редактором, и моя подпись стоит на журнале.

– Кто же составил номер?

Фадеев ответил».

Это был Иван Беспалов, участник Гражданской войны, преподаватель Института красной профессуры, заместитель ответственного редактора журнала «Печать и революция» и до недавнего времени – редактор журнала «Красная новь».

«Сталин вызвал Поскрёбышева.

– Привези сюда такого-то. – И, обернувшись к нам, сказал: – Можете сесть.

Мы сели. И стали ждать. Прошло пять, десять, двадцать минут… В комнате все молчали. Молчали мы, молчали члены Политбюро, молчал и сам Сталин, который продолжал ходить вдоль стола, время от времени раскуривая трубку. Так прошло, наверное, минут двадцать – тридцать. Открылась дверь, и, подталкиваемый Поскрёбышевым, в комнату вошёл бывший редактор. Не вошёл, вполз, он от страха на ногах не держался, с лица его лил пот. Сталин с удовольствием взглянул на него и спросил:

– Значит, это вы решили напечатать этот сволочной кулацкий рассказ?

Редактор не