Зарождение добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

чтобы отправиться, вооружившись пулеметами, в сторону Новочеркасска, а там перейти к дроздовцам? Начальником отряда и я готов…

Я в ту же минуту вскочила с постели, поехала к Гучкову и рассказала об этих планах.

– Все хорошо, да денег нет, – вечным припевом отозвался Гучков. Так ничего и не вышло.

6 января прибыл из Новочеркасска капитан Козин со своим денщиком, оба сибиряки. Капитан заявил, что пробирается в Сибирь, что на Дону все должно провалиться.

В Сибири с большевиками ведет борьбу есаул Семенов[223], там порядка больше. Посидев у нас часа два, Козин ушел (я дала денег и ему, и денщику и документы на проезд в Сибирь). Крылов принес еще несколько сот комитетских и большевистских удостоверений.

Полковник Кузьминский, тоже с денщиком, приехал 10 января; свой отъезд поэтому мы перенесли на 11-е. Чувствовала я себя совсем слабой. Не рассчитывая больше вернуться в Москву, я уложила необходимые вещи и еще раз поехала к Гучкову – напомнить о данном слов относительно высылки денег по спискам. Прощаясь с ним, я спросила, сама не знаю почему, точно предчувствуя:

– А если меня арестуют, вы примете меры к моему освобождению?

– Еще бы, сделаем все решительно. Сейчас же предложим такой выкуп за вас, такой выкуп, что освободить немедленно…

* * *

Итак, вечером 11 января, вместе с полковником Кузьминским и дамой, ездившей в Минск, я уехала в Новочеркасск. И я, и дама спрятали у себя в блузках около тысячи удостоверений, нужных для армии. Кроме того, я везла все бумаги, касавшиеся моей работы. Повернули в сторону Лисок. Боже, такого кошмара не запомню ни в одну из поездок! Разместились мы на ступеньках вагонов, иначе было невозможно. Денщик полковника Кузьминского взобрался на крышу вагона. Между тем свирепствовала жестокая снежная буря… Около Воронежа матросы сжалились над нами и впустили к себе в вагон 2-го класса, битком набитый пьяными. Ругань стояла головокружительная, песни распевались еще почище. Ехавшие с матросами женщины безобразничали еще буйнее. Не знаю, откуда и куда ехала эта банда, но видно, после основательного грабежа: матросы вынимали из карманов пригоршни драгоценностей и проигрывали их друг другу в карты, рассказывая о своих разбойничьих похождениях. Говорили на разные лады и о том, что скоро будет в России «Варфоломеевская ночь», когда вырежут всех буржуев, после чего настанет порядок.

Ко мне подошел какой-то матрос, вынул из-за пазухи ризу с бриллиантами, сорванную с иконы, и стал предлагать за 5000 рублей. Я вежливо отклонила сделку… Очень опасалась я, как бы не стали приставать матросы… Но грубы они не были, благодаря тому, вероятно, что у меня все время шла горлом кровь. Один из них даже место мне уступил в купе, чтобы я лечь могла, а другие принесли красного вина.

На какой-то станции нам объявили, что сломалась ось у вагона и потому предстоит пересесть в теплушки. Тут уж мы решили не расставаться с нашими матросами. Все же – знакомые!

Матросня шумно требовала вагонов 2-го класса: «Подавай нам микст, теплушки буржуям!» Напуганные железнодорожники разбежались. Тем не менее мы сели в теплушки. Но только доехали до какой-то станции, как опять что-то сломалось и пришлось вновь пересаживаться. На этой злополучной станции мы просидели всю ночь. Матросы решили идти разделываться с буржуазией. Не знаю откуда, появились два вооруженных еврея, члены местного совета. Невзирая на ночь, они собрали матросов, устроили митинг и призывали грабить имение какого-то графа в округе и монастыря неподалеку. К счастью, на рассвете подали теплушки, которые брались с боя. Когда все сели, мы толпой примостились на площадке вагона. Но было еще шесть пересадок до Лисок в самых ужасающих условиях.

Лиски обратились в военный лагерь: военные всех полков, матросы, казаки, китайцы, латыши. Нам прежде всего объявили, что поезд дальше не пойдет; я спросила у красноармейца причину.

– Чаво? Не знаешь, что ли? Каледин наступает, – ответил красноармеец.

Другие «товарищи» говорили, что в Миллерово идут бои с добровольцами. Точно – никто ничего не знал. Здесь на наших глазах, на самой станции, казнили трех офицеров и двух солдат – за то, что они якобы призывали к выступлению против большевиков. Какой-то солдат объяснил нам, что сейчас отойдет поезд в Чертково: кто хочет, может сесть, но ехать не рекомендуется – по линии всюду бои. Надеясь пробраться в Новочеркасск, мы все же влезли в теплушки, которые, к удивлению нашему, оказались пустыми. Потом вошли к нам казаки, молодые и старые, стали спорить. Молодежь доказывала, что не стоит отца родного жалеть, ежели он против советской власти, что дети должны стариков нагайками пороть, пока те не признают большевизма.

Так доехали мы до Черткова, где уселись к нам три вооруженных рабочих. Мы и не подозревали, что это приставлена к нам стража…

На станции Миллерово мы узнали, что в Глубокой сосредоточены главные большевистские силы. Тут-то внезапно и окружила нас толпа вооруженных рабочих.

– Вы арестованы, – сказал один из них. – Знаем вас. Офицеров на Дон возите!

Затем повели нас в какую-то маленькую комнатку при входе на станцию (с левой стороны). Она была наполнена арестованными – военные, статские, женщины, дети.

– Есть оружие? – спросили меня.

– Нет.

– Коль найдем при обыске, плохо будет.

Полковник Кузьминский, его денщик и моя спутница стояли бледные как полотно. Да и я порядком испугалась, в особенности когда увидела в окно, прямо перед домом на снегу, трупы офицеров – яс ужасом рассмотрела их, – явно зарубленных шашками… «Боже мой, зарубят и нас! Как страшно! – думала я. – Уж лучше расстрел». Возле окна стоял столик, заваленный бумагами… Комната смерти! Отсюда живыми не выходят! Что делать? Пощады не могло быть, тем более что при личном обыске у меня и моей спутницы найдут целые кипы удостоверений и бумаг. В изнеможении я села на стол с бумагами: ноги отнялись со страху, хоть наружно я и старалась казаться спокойной.

Вошел высокий казачий офицер. Спросил, нет ли оружия. Это и был комиссар и комендант станции.

– Сейчас начнется личный обыск, – зашептались кругом.

Одна мысль сверлила мне мозг: только бы уж скорей расстреливали, лишь бы не шашками зарубили, как казаки в Миллерове…

– Что вы уселись на бумаги? – спросил меня комиссар.

– Очень слаба, стоять не могу…

– Ваши документы, – спросил он сурово.

Я показала мое удостоверение бежавшей из плена: «Предъявительница сего удостоверения, вернувшаяся из германского плена сестра милосердия М.А. Нестерович, председательница благотворительного отдела союза бежавших из плена солдат и офицеров, что подписью с приложением печати удостоверяется. Председатель Крылов. Секретарь Будусов».

Просмотрев удостоверение,