Машина мышления. Заставь себя думать - Андрей Владимирович Курпатов

может быть разный.

Конечно, у Фреге вы этого «психологизма», против которого он яростно выступал, не найдёте. Но поскольку мы тут занимаемся не лингвистикой и не логикой, а работой мозга, то данное понимание «смысла» — как того, что мы намереваемся сообщить своим высказыванием, — является для нас чрезвычайно важным.

По сути, «смысл» — это то, что рождается на стыке двух отражений «правого» и «левого» зеркала, а латерализация мышления, превращающая наш правый мозг в неязыковой, нужна нам именно для понимания «смыслов», состоящих из знаков (слов), вещей (их значений) и действий, которые совершает или порывается совершить наше правое полушарие, воспринимающее контекст происходящего — саму ситуацию, актуальное положение вещей.

И если в рамках «оси желания» мы, по сути, спрашиваем себя, почему, с какой целью кто-то говорит то, что говорит, а в рамках «оси времени» мы узнаём, кто на самом деле это говорит, то здесь — в рамках «оси фактов» — мы видим, что именно он говорит.

Распаковка смыслов

В то время как можно не колеблясь говорить о смысле, говоря о представлении, нужно указывать, кому оно принадлежит и к какому времени относится.

Готлиб Фреге

Изучение механизмов мозга — не самоцель, а возможность создания инструментов мышления, позволяющих нам решать практические задачи. И говоря о «зеркалах мозга», конечно, я имею в виду сохраняющийся дефицит таких инструментов.

«Факт-карты» — это инструмент, позволяющий нам находить дальнейшие шаги в ситуациях, которые воспринимаются нами как своего рода тупики.

В этом смысле полезно провести дефиницию:

• «задачи» — это вопросы, для ответа на которые существуют конкретные алгоритмы, обеспечивающие достижение необходимого результата (пример: алгебраическая задача, задача определения маршрута из пункта А в пункт Б с помощью карты того или иного типа, задача возведения типового сооружения и т. д.),

• «проблемы» — это вопросы, которые предполагают альтернативные варианты решения, притом что результат во всех случаях является непредсказуемым (пример: проблема глобального потепления, проблема выбора, психотерапевтическая проблема и т. д.).

Инструмент мышления «факт-карты» может быть применён в отношении «проблем», но не «задач»[53]. Для решения последних необходим специфический интеллектуальный навык, можно сказать — знание соответствующих задаче интеллектуальных алгоритмов.

«Факт-карты» помогают нам как раз в тех ситуациях, когда подобные интеллектуальные алгоритмы, выполняя свою функцию, не приводят нас к результату, позволяющему закрыть гештальтзадачи.

Когда нам требуется переосмысление её положений и состояний, использование нетипичной комбинации интеллектуальных алгоритмов, когда она, иными словами, представляет собой именно «проблему».

Однако есть и другие ситуации — когда, например, нам надо реконструировать некий аспект реальности, чтобы рассмотреть соответствующую ситуацию (положение вещей) более детально.

Для этих целей разработан инструмент «векторное кольцо», как раз упомянутый в начале этой главы, который помогает использовать три разных способа думать — конструкторский, рефлекторский и центристский, — создавая таким образом наиболее полную модель соответствующего аспекта реальности.

Но есть ещё один тип задач, который также требует своего инструмента, — это задачи, связанные с коммуникацией, а точнее — с извлечением смысла из сообщений.

Да, мы регулярно это и так делаем, но, что называется, на автомате — слушаем, читаем, смотрим, — полагая, что мы понимаем, о чём идёт речь. Но насколько мы можем быть уверены, что извлекли действительный, а не поверхностный смысл из интерпретируемых нами сообщений?

Любое сообщение, с которым мы имеем дело, будь то текст книги, рассказ очевидца, статья в журнале или лайк в Instagram, является сообщением, которое мы подвергаем интерпретации, то есть выявляем его смысл.

Но, как писал ещё Александр Афанасьевич Потебня, «при понимании мысль говорящего не передается слушающим; но последний, понимая слово, создает свою мысль, занимая в системе, установленной языком, место, сходное с местом мысли говорящего»97.

Впрочем, ситуация значительно сложнее, чем кажется. Да, конечно, то, что мы оперируем разными значениями одних и тех же слов, что обусловлено нашим историческим, так скажем, бэкграундом и психобиологической спецификой, вещь вполне очевидная и является непреодолимой проблемой в донесении адресату сообщения именно того смысла, который ощущает в себе говорящий, пишущий, показывающий.

Ещё более глубокой проблемой коммуникации является «диалогичность» сообщения, концептуализированная Михаилом Михайловичем Бахтиным.

Да, сам автор термина описывал «диалогичность» как позитивную составляющую коммуникативного взаимодействия — «открытость сознания», «способность вызывать отклик на собственные высказывания и действия», наконец, эффект внутренней работы высказывающегося, поскольку «всякий говорящий сам является в большей или меньшей степени отвечающим».

Но с точки зрения донесения смысла, возникающего во мне, я именно благодаря бахтинскому эффекту «диалогичности» оказываюсь в своеобразной эхокамере собственных смыслов, не воспринимаю действительную обратную связь от реальности — могу ощущать себя «понятым» или изъясняющимся «понятно», когда это совсем не так.

Более того, чем ярче «диалогичность» в общении двух человек, тем более субъективным, а потому индивидуальным будет их восприятие смыслов, которыми они обмениваются в своём диалоге.

Вне всяких сомнений, бахтинская «диалогичность» создаёт специфический и очень ценный с гуманистической или даже с психотерапевтической точки зрения формат взаимодействия, атмосферу доверительного общения между собеседниками…

Тут можно вспомнить и Алексея Алексеевича Ухтомского с его «Заслуженным Собеседником», и Мартина Бубера с его «Я-Ты», и Эммануэля Левинаса с его «Другим», не говоря уже обо всём корпусе гуманистической психологии и психотерапии.

Однако в каком-то смысле все эти подходы лишь дискредитируют «диалогичность» как способ передачи действительных смыслов сообщения, поскольку вовлекают адресата в тот самый «диалог».

В этом есть определённый парадокс, ведь действительная коммуникация предполагает получение того сообщения, которое было отправлено, а при интерпретации и ответном сообщении мы общаемся уже не с сообщением, а с сознательным человека, с его лингвистическим интерпретатором.

Если мы хотим понять действительный смысл сообщения, нам следует искать его, этот смысл, а не пытаться понять, что думает о своём собственном сообщении наш собеседник, видя нашу реакцию. Весь этот смысловой пинг-понг лишь удаляет нас от фактического смысла сообщения.

Разумеется, ответное вопрошание — дополнительные вопросы, сбор новой информации, уточнения и конкретизация — всё это может быть необходимо, но не «диалогичность» как «развитие» высказанного смысла.

Впрочем, всегда надо учитывать, что сам автор сообщения не знает своего бессознательного, подсознательного и неосознанного. Поэтому уточняющие вопросы следует задавать к ситуации, а не к его интерпретации тех или иных событий или положения вещей.

Таким образом, распаковка смысла сообщения заключается в нашем обращении к бессознательному, подсознательному и неосознанному автора сообщения — будь то текст, речевое высказывание или другой знак, нам или кому-либо ещё адресованный.

РАСПАКОВКА ЦЕЛИ СООБЩЕНИЯ

Зная об отношениях «верхнего» и «нижнего» зеркала, мы понимаем, что всякое сообщение производится с какой-то целью:

• возможно, автор сообщения хочет передать