Девушка из дома на набережной - Ольга Кентон

Именно с таким отношением к жизни всегда и жил Штейн. Когда он родился, любовь к дорогим вещам, даже скрытая, считалась преступлением. Но потеря свободы его не останавливала. Хотя, нужно сказать, Лёва быстро сообразил, что нужно делать: выучил английский и немецкий языки, купил хорошую пишущую машинку и овладел «правильно поставленной речью». Он сразу же зарекомендовал себя как успешного студента журфака, которого с радостью отправляли в различные командировки. Конечно, он помотался по городам российским, но потом благодаря своему обаянию сумел сместиться в сторону ближнего, а затем и дальнего зарубежья. И всё-то он делал легко и изящно, правильно расставляя акценты в том, кому нужно только улыбнуться или подмигнуть, кому подарить коробку конфет, а кому – флакончик духов, а в отношениях с кем-то приходилось применять полный арсенал боевой техники.

Неизменным оставалось Лёвино кредо: «Мне женщины строить и жить помогают», а он помогал им, как-то так сразу почувствовав, что женщины – существа хрупкие, несмотря на кажущуюся иногда непробиваемую оболочку гордости и недоступности. До сих пор он хранил в своём столе записные книжки с номерами телефонов всех своих знакомых дам, где возле каждого имени красовался не только телефон, но и другая полезная информация: дата рождения (причём красным подчеркивались те, которым ни при каких обстоятельствах нельзя было упоминать о прожитых годах), знак зодиака, любимые цветы, духи, шоколад, размер одежды, а если доходило до интимных подробностей, то и размер нижнего белья, колготок, любимые фильмы, книги и, конечно же, семейное положение.

В отличие от многих мужчин, Лёва считал всё это очень важными мелочами. Он знал, что, принеси он Ангелине, секретарше местного райкома, гвоздики и «Красную Москву», она его не только выгонит, но и положит все его ходатайства и прочие официальные бумаги в мусорку, ни за что не передав их на рассмотрение начальнице. А в следующий раз и вовсе на порог не пустит. А вот если милой старушке в буфете ГУМа сунуть те же самые духи да ещё как-нибудь эротично улыбнуться и заговорить о том, каким шикарным был ГУМ лет эдак тридцать назад, та непременно передаст заведующей, что заходил Лёвушка, а ему очень-очень нужны те джинсики, что стоят в витрине. И, словно по мановению волшебной палочки, Лёвушке не нужно было стоять ни в каких очередях, не нужно было разыгрывать сироту казанскую, хотя и это иногда приходилось делать. Но всё он делал легко и любя.

И сейчас мало что изменилось. Конечно, не нужно отстаивать немыслимые очереди в погоне за джинсами, не нужно кого-то соблазнять, чтобы сменить малогабаритную квартиру на просторную в центре Москвы. Сейчас вопрос решается просто: были бы деньги. Но по-прежнему многое остаётся недоступным простому народу: достаточно взглянуть на столпотворение у дверей ночных клубов, когда каждый пытается любым способом попасть в оный. А постоянно зарезервированные столики в ресторанах? А V. I. P.-шопинг в ЦУМе? А очереди на два года за сумками и машинами? Как получается, что даже тем, кто, казалось бы, может прийти в любой магазин и скупить всё или зайти в ресторан и заказать любое блюдо, не заглядывая в меню, вход в некоторые места воспрещён?

Вот именно этого Лёва не любил – он ненавидел очереди или ожидания, он ненавидел, когда его кто-то где-то не узнаёт, не принимает, закрывает перед его носом дверь. И чтобы такие инциденты никогда не повторялись, он продолжал использовать своё обаяние, чтобы получать бесконечные «V. I. P.», «GOLD», «PLATINUM» и прочие карты, которые сразу же отличают тебя от простых смертных.

И, окружая себя дорогими вещами, он не вздыхал: «Ах, у меня это наконец-то есть». Он как бы ставил галочку в длинном списке необходимых вещей. Оставшись в одиночестве, Лёва любил прогуливаться по комнатам квартиры или загородного дома и рассматривать картины, висящие на стенах, мебель, выполненную на заказ в Европе, антиквариат, скульптуры, охотничьи трофеи. А его гардеробная комната, уступающая размерами только гостиной, представляла собой хорошо продуманный дизайнером и хозяином салон, в который можно было уместить и модный бутик одежды, и обувной магазин, и салон красоты.

Лёва любил открывать двери своей гардеробной комнаты и мог часами стоять в проходе и любоваться идеальным порядком. Здесь всё было поделено на невидимые зоны. Сначала стеллажи для рубашек, отделения для костюмов, брюк и верхней одежды, потом небольшие ящички для белья, затем обувная зона, где ряды полок были заставлены обувью самых разных оттенков и материалов, затем шла зона аксессуаров и домашней одежды. И в небольшом уголке, рядом с входом в ванную, – массажный стол, рядом антикварная тумба, заставленная всевозможными кремами, масками, скрабами, бальзамами и маслами, а над столиком – картина, изображающая толстую, некрасивую обнаженную женщину, едва прикрывающую свою противную, рыхлую фигуру какой-то полупрозрачной красной тканью.

Когда к Лёве приходила косметолог-массажистка и делала различные процедуры, ему нравилось любоваться этой картиной. Ему казалось, что груди этой женщины такие полные, что, кажется, вот-вот перевалятся за рамку, а толстые ноги и живот выпирали так, что иногда Лёве хотелось вскочить и впиться в них зубами, кусать до крови, отрывая куски. И он ненавидел в этой женщине её лукаво-наивный взгляд, который словно говорил ему: «Да, я вот такая, толстая и некрасивая, но всё равно ты на меня постоянно смотришь и постоянно хочешь меня». Лёва находил в её уродстве что-то отвратительно-приятное. Он чувствовал, как при виде этой женщины его тошнит, становится противно, но не смотреть на неё он не мог.

Он часто спрашивал Тамару, массажистку, что она думает об этой женщине и почему, на её взгляд, он так и не уберёт эту картину, сменив на портрет какой-нибудь модели или актрисы. На что та смеясь отвечала: зачем менять портрет, когда таких живых образцов полно дома? А глядя на такую женщину, он всегда будет думать, как ему повезло, что рядом с ним не такая старая корова, а ухоженная стройная, красивая и молодая девушка.

«Ничего ты не понимаешь, дура, – думал Лёва. – В этой картинной женщине жизни и секса куда больше, чем во всех моих куклах».

После массажной зоны Лёва больше всего любил в своей гардеробной стеллаж с аксессуарами. Он часами мог рассматривать свою коллекцию запонок. Потом переходил к галстукам. Но самой большой его страстью были халаты. Их у Лёвы было множество: персидские, узбекские, турецкие, арабские, шёлковые, атласные, хлопковые и парчовые, расшитые золотыми, серебряными нитями и тесьмой, а также короткие велюровые, самых разных оттенков smoking jackets и японские мужские кимоно. Некоторые из них были винтажные – своеобразный секонд-хенд XIX века, которые Лёва никогда не надевал из-за брезгливости к ношенным кем-либо вещам, но всегда выставлял на видное место.