История моей матери. Роман-биография - Семeн Бронин

— Как кофе? — спросил тщеславный хозяин.

— Marvellous! Ausgezeichnet! Magnifique! — на трех языках выразила она восхищение: будто одного было мало.

— Синьорита многоязычна? Откуда она? — спросил хозяин Бенито.

— Из Уругвая.

— Там все так. Говорят на десяти языках. У меня был один оттуда. Разве что китайского не знал.

— А она вот едет изучать его.

— Значит, перегонит. Пойдите, синьорита, в лавку — может быть, что-нибудь выберете. Хотя бы на память. Я так и быть — вам цену скину…

Она заранее поблагодарила и ушла, окрыленная чашкой кофе. Но уходя, она не упустила взглядом человека, сидевшего с безучастным видом в глубине комнаты: по всей видимости европейца, светлого и высокого — может быть немца или скандинава…

Она перебрала ковры, осмотрела чеканку и керамику — выбрала самую маленькую глиняную вазочку величиной с чашку. Офицеры вскоре вернулись. Хозяин, уже более спокойный и сдержанный, лишь покосился на нее, когда она показала ему свой выбор, и еле заметным знаком показал, что платить не надо. Они вышли на залитую южным солнцем набережную. Была весна, настоящей жары не было, но солнце уже припекало: местные его не замечали, а европейцы заслонялись от него зонтиками и панамами.

— С покупкой? — спросил Бенито.

— С подарком. А кто там был у него в комнате? Европеец?

— А вам-то что за дело? — грубовато спросил он и неодобрительно глянул на нее. — Для туристки вы слишком наблюдательны, синьорита…

Она осеклась, прикусила язык, оглянулась на Чарли, который молча выразил те же чувства, и поняла, что с обоими надо быть осторожней. Бенито посмотрел на нее, пожалел, что нагрубил, извинился:

— Не знаю. Гость какой-то. А может быть, покупатель.

— Я действительно слишком любопытна, — повинилась она. — Но это первое мое путешествие — мне поэтому все интересно.

— Наблюдайте — кто мешает? Вслух только говорить не надо, — совсем как инструктор в Москве, сказал он, и урок этот был вполне ею заслужен…

На борту их встречал капитан.

— Где были?

— По набережной прошвырнулись. Дениза в лавку захотела зайти — пошли с ней.

— К Мустафе ходили?

— Ну да.

— Что-нибудь купили?

— Нет. Он ей вазочку подарил. Для фиалки или ландыша.

— Плохую покупательницу привел, — сказал он, оглядывая пассажирку.

— Так нет других. Не с Блюменфельдом же идти. — Это был еврей, спасавшийся от гонений на родине.

— Нет, только не с ним. Он там, пожалуй, все вверх дном перевернет. Сегодня камбуз с кабиной спутал и котел с супом опрокинул. Если так дальше пойдет, я его, пожалуй, в Адене арабам скину.

— Аден — это чересчур, капитан. Нельзя быть таким жестоким.

— Суп тоже жалко. На такой жаре снова его варить… Зайдешь ко мне потом, — и отошел от них, снисходительный и чуть-чуть рассеянный.

— Разбежались? — спросил ее Бенито. — Теперь до Порт-Саида. С вечера мы на вахте…

Она вернулась в каюту, которая за день раскалилась — не усидела в ней и вышла на палубу, движимая любопытством, обострившимся и усилившимся во время путешествия, и, уже избалованная мужским обществом, решила присоседиться к Блюменфельду, который скучал в одиночестве на корме возле машинного отделения. Он и во время движения судна сидел там же: словно не слышал рева машин, — а может, нарочно лип к этому месту: чтоб никто не составил ему компании. На берег он не выходил: боялся преследователей и погони.

— Я вам не помешаю? — Она присела на соседнее кресло, от которого он забыл или не сообразил вовремя избавиться. — Жарко, не правда ли?

Он поглядел на нее в упор с неприкрытой подозрительностью, отвернулся и ничего не ответил. Ей бы посидеть для приличия, встать и уйти, но ее разобрала ненужная и неуместная жалостливость.

— На берегу интересно. Я в первый раз в этих местах. А вы?..

Вместо ответа он рывком вскочил и убежал в свою каюту, расположенную по соседству с ее, а она замерла опешив. «Не надо совать нос куда не просят», — сказала она себе, но раскаяния такого рода всегда приходят с опозданием…

В Порт-Саиде, с которого начинается Суэцкий канал, офицеры, как и обещали, появились снова и пригласили ее — не куда-нибудь — а в известный публичный дом, именуемый за роскошь адмиральским: не то развлекали ее таким образом, не то испытывали на прочность.

— А что я там буду делать? — удивилась она.

— А там ничего делать не надо, — отвечали они. — Это как магазин: можете покупать, можете нет… Мы, собственно, будем в таком же положении…

Публичный дом так публичный дом. В конце концов, туристы для того и существуют, чтоб осматривать рассыпанные по свету достопримечательности. Они прошли мимо бронзового памятника Лессепсу и углубились в город: заведение было расположено рядом с морем, но скрыто для приличия стоящими в первом ряду домами. Здание было снаружи неприметно, но внутри оказалось едва не дворцом, украшенным мозаикой и выложенным персидскими коврами. Они прошли в роскошно обставленную большую общую залу. Туда вслед за ними сразу вошли пять или шесть женщин — явно европейского происхождения. Одеты они были со скромностью миллионерш: просто и дорого — от профессии у них был только резкий, дурманящий запах восточных духов, настоянных на розовой эссенции. Они относились к своему занятию как к самому естественному в мире и держались с удивительным, почти врожденным достоинством, которое, видно, всегда в них жило или было обычной их маской, а теперь еще и подогревалось присутствием в зале женщины. Зрелище это произвело на Рене неизгладимое впечатление. Она почувствовала, что их судьбы в чем-то схожи. Она тоже рисковала, как они, и все ставила на карту, но они делали это за деньги, за обеспеченность в будущем, а то, что придумала для себя она, не даст ей ни вознаграждения сейчас, ни покоя в старости…

С ними был еще один офицер, совсем юный мичман, который сбежал от них и через некоторое время вернулся: он молчал с виноватым видом, но заметно порозовел и оживился.

— Сбегал уже? — спросил Бенито, не стесняясь попутчицы. — Это у нас денежный мешок — ему все нипочем. Ты когда у родителей деньги просишь, говоришь хоть, на что они уходят? — Юноша молчал: ему было неловко. — На самом деле, все это пустое, — сказал Бенито, будто и это разъяснение входило в программу экскурсии. — Все эти ковры да пианино у окошка. Нужны адмиралам — чтобы вспомнили о доме, о котором тоскуют. Поэтому и называется адмиральским.

— А тебе это не нужно? — не то спросил, не съязвил Чарли.

— Нет. У меня и дома ковров нет — зачем они мне здесь? Ничего, что мы вас сюда сводили? — спросил он попутчицу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});