Трон тени - Векслер Джанго

«Время, время, вот все, что мне нужно, — время!»

Несколько дней, неделя, может быть, две — и мятеж будет подавлен.

Королева получит урок полного послушания.

И Янус бет Вальних умрет медленной и весьма мучительной смертью.

Глава девятнадцатая

Винтер

Перед собором, на зубцах, окаймлявших крышу, покачивались вздернутые за шеи восемь недавно повешенных. Четверо были борелгаи: трое мужчин, до сих пор облаченные в длинные, подбитые мехом плащи, и женщина в изодранном в лоскуты некогда изысканном платье. Еще четверо — двое мужчин и две женщины — судя по грубой неказистой одежде, принадлежали к местным простолюдинам. По видимости, их обвинили в работе на Конкордат. Лютая ненависть к подручным Последнего Герцога охватила город, и с каждым днем все больше людей арестовывали как агентов Конкордата, причем по все более надуманным поводам.

С обеих сторон от главного входа в собор выстроились вооруженные люди в шарфах Патриотической гвардии — Зеленые шарфы слева, Красные справа, — и обе стороны сверлили друг друга одинаково враждебными взглядами. Винтер в черном шарфе депутата пропустили, ограничившись поверхностным осмотром.

Судя по возгласам и всплескам бурных аплодисментов, заседание Генеральных штатов уже началось. В вестибюле было полно народу: депутаты в черных шарфах, зрители, податели прошений. Вдоль стен также протянулись шеренгами солдаты Патриотической гвардии, и двое гвардейцев — само собой, Красный и Зеленый — охраняли двустворчатую дверь в парадный зал. Пробравшись через толпу, Винтер дождалась взрыва особенно громких криков, толкнула дверь и прошмыгнула внутрь. По правде говоря, парадный зал собора был не слишком приспособлен для подобных собраний. Длинный, прямоугольной формы, он был устроен так, что священник, стоявший у алтаря в конце зала, заметно возвышался над рядами паствы. Вначале депутаты намеревались поставить ораторскую трибуну перед алтарем, но кое–кто из радикалов возразил, что так оратор окажется отделен от всего прочего собрания, то есть, образно выражаясь, от правящих масс, что положит начало процессу, который приведет только к возвеличиванию личного над общественным… И так далее и тому подобное. В итоге все закончилось по уже знакомому Винтер сценарию: был достигнут компромисс, откровенно непродуманный и никого не удовлетворивший. Вдоль одной из длинных стен прямоугольного зала, сняв церковное убранство, возвели дощатые ступенчатые скамьи — подобие амфитеатра. На дальнем торце зала их ряды изгибались и таким образом совершенно закрывали алтарь. Место для выступлений располагалось у другой длинной стены, и выходило, что оратор держал речь вплотную к одним своим слушателям и на внушительном расстоянии от других. Зато он, безусловно, стоял ниже всех, ничем не выделяясь, да и в любом случае после того, как ряды уже сколочены, возвращаться назад и все переделывать было слишком поздно.

Изогнутые скамьи в дальнем торце зала, крайние справа от ораторской трибуны — их тут же прозвали «дугой» — занимали монархисты. В их число входили Педдок и такие же отпрыски знатных влиятельных семей, плюс крупные коммерсанты, местные банкиры и прочая денежная публика. На противоположной стороне, с левого края, расположились радикалы — пестрая смесь революционно настроенных студентов, худородных приверженцев коренного переустройства общества и юных аристократов, подпавших под обольстительные чары Вуленна. Скамьи прямо напротив ораторской трибуны заполняла многочисленная группа, которую называли по–разному: радикалы — консерваторами, монархисты — республиканцами, или попросту Центром. Это не была сплоченная фракция — так, собрание тех, кто по разным причинам не решался присоединиться к представителям крайних взглядов. В свою очередь, Центр делился на мелкие группы, объединенные сословной принадлежностью, общими интересами или просто дружескими отношениями. Сама Винтер держалась вместе с Кит, Корой и парой университетских приятелей, которые не примкнули к радикалам.

Для нее до сих пор оставалось загадкой, почему она вообще оказалась депутатом. Четкого определения, кто именно может участвовать в Генеральных штатах, не было. Депутатские места предложили всем, кто присутствовал в соборе в тот день, когда убили Дантона, но помимо этих людей имелись и те, кто добился депутатского звания с помощью денег либо влиятельных связей. Винтер теоретически представляла здесь Джейн и ее Кожанов, однако сама Джейн не дала никаких наказов о том, что ей требуется делать.

В сущности, после убийства Дантона у Винтер получилось переброситься с Джейн едва ли десятком слов. Обе они присутствовали на первом заседании Генеральных штатов после капитуляции королевы, но через пару часов обсуждения, прерываемого криками и изредка швырянием чернильниц, Джейн решила, что с нее довольно, и удалилась под надежный кров своей коммуны на другом берегу реки. Все эти часы Винтер просидела рядом с ней в полном молчании, и образ Абби незримой завесой разделял их. Когда Джейн покинула собор, Винтер пробормотала, что, дескать, надо бы последить за тем, что здесь творится. И едва сдержала тошноту, увидев в глазах Джейн недоуменную боль.

С тех самых пор она почитала своей обязанностью посещать заседания, хотя все чаще и чаще потому, что ей просто больше нечем было заняться. Она чувствовала себя одинокой лодкой, дрейфующей без руля и ветрил. С каждым прошедшим днем ситуация с Джейн неотвратимо ухудшалась, но Винтер не могла бередить открытую рану в призрачной надежде, что боль исцелит ее. Единственными близкими ей людьми — кроме Джейн — оставались Янус и Маркус, но они вместе с другими офицерами жандармерии и гренадерского полка томились под арестом в Вендре, пока Генеральные штаты ломали голову, как с ними поступить. Все, что сейчас осталось у Винтер, — непрочная дружба с Кит и смутное чувство вины, которое и вынуждало ее часами сидеть на шумных и невыносимо скучных заседаниях.

Кит перехватила ее взгляд и что–то приветственно крикнула, но слова потонули в депутатском галдеже. Винтер неуклюже двинулась бочком вдоль дощатых скамей и, добравшись до Кит, уселась между нею и Корой.

— Что происходит? — шепотом спросила она.

— То же, что вчера, — отозвалась Кит. — Пытаются официально утвердить порядок работы Генеральных штатов. Сейчас камнем преткновения стало вето. Монархисты хотят, чтобы королева имела право вето. Радикалы точно знают, что не хотят никакого вето, но при этом, судя по всему, до сих пор не знают, чего они хотят от королевы.

— А ты какого мнения?

Кит пожала плечами.

— Гарет предложил вето, которое может быть преодолено двумя третями голосов. Казалось бы, неплохой компромисс, но ни одна из сторон не пожелала к нему прислушаться. Поскорей бы уже они приняли хоть какое–то решение!

На скамьях монархистов началось движение, и Кит, заметив это, тяжело вздохнула:

— А вот и Педдок со своей каждодневной петицией.

— Что, опять?

— Тихо! — прогремело от ораторской трибуны, и вслед за этим по залу разнесся мерный грохот — гвардейцы, стоявшие по обе ее стороны, застучали по полу прикладами. Эта мера в конце концов снизила общий шум до приемлемого уровня, и Йоханн Мауриск, председатель собрания, оперся ладонями о трибуну и откашлялся.

Вот еще что оставалось для Винтер непостижимым: как Мауриск добился, чтобы его избрали главным. Произошло это в самые первые дни, когда еще был силен головокружительный восторг победы, — в противном случае депутаты и сейчас бы спорили о том, нужен ли им председатель вообще. Мауриск происходил из университетских радикалов, однако известная всем близость к мученику революции Дантону обеспечила ему достаточно высокую репутацию в глазах Центра, чтобы занять этот пост.

Сама Винтер ни за какие коврижки не согласилась бы на такую работу, но Мауриск, судя по всему, вполне вольготно чувствовал себя в местных дебатах, зачастую приводивших к тому, что председатель и депутаты сходились лицом к лицу и орали друг на друга, брызжа слюной. Патриотическая гвардия формально создавалась для того, чтобы охранять безопасность высокого собрания, но на деле гвардейцам регулярно приходилось разнимать готовых броситься в драку депутатов.