Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

водой, чтобы горелое отмокло, о чём сильно пожалел ночью, когда невыносимо захотелось пить. Выполз на улицу, поел снега. Заодно завернул снежка в тряпочку, положил на лоб Арлетте, которая горела как в огне и шептала что-то быстро-быстро, похоже, считала по-фряжски. Сбивалась, тихо ахала и начинала считать снова.

Следующий день Эжен провёл в поисках. Нужны были новые дрова и вода. Всё это следовало искать на улице, но выходить туда в длинной крестьянской рубахе и родных тонких подштанниках явно не следовало. Новая одежда, купленная для них Арлеттой, нашлась на полатях. Была она не такой уж новой, явно ношеной, но чистой. Эжен надел штаны, которые мог обернуть вокруг пояса раза два, не меньше, и почувствовал себя гораздо увереннее, хотя шатало его по-прежнему и голова кружилась до темноты в глазах. Нацепив овчинный полушубок, который пришёлся почти впору, и треух, который сейчас же сполз на самые глаза, он отправился на поиски. Дрова нашлись не очень далеко, в завалившемся сарайчике, к которому по неглубокому снегу тянулась чёткая тропинка. Таскать пришлось по одному полену, под тяжестью двух Эжен почему-то падал.

С водой дела обстояли хуже. Колодец-журавель торчал далеко, аж через два дома со всеми хозяйственными постройками и огородами. Попытался поднять пустое ведро, высокое, тяжёлое, собранное из широких дощечек, уронил его и понял, что дело плохо.

И как только Арлетта справлялась? Ответ нашёлся быстро. У крыльца стояли хлипкие салазки с прилипшим к полозьям снегом. За водой Эжен ходил, наверное, целый час, вспотел, как мышь под метлой, но привёз почти полное ведёрко, задыхаясь, втащил в дом. Всё это время Лель возился с канатной плясуньей. Из ковшика напоил и до нужника как-то довёл, и даже уговорил снять одежду. Рубашку для неё Эжен нашёл сам и, старательно отворачиваясь, заставил надеть, а то выходило уж совсем неприлично.

С кашей на этот раз получилось лучше. Оказалось, что не следует пихать чугунок в живое пламя, надо дождаться углей. На запах каши прибежал Фиделио, зацарапался, заскулил под дверью. По настоянию Федула он был заперт там, где прежде, в благополучные времена, обитала скотина. Но сам себя правильный пёс запертым не считал. Слегка подкопал стену, живо проломил гнилые доски и теперь весело промышлял по деревне, вступая в бесконечные ссоры с другими псами, которые, дурачьё этакое, позволяли держать себя на привязи. Эжен честно поделился кашей с псом, а потом снова привязал его на скотном дворе, как сумел. Верёвочка вызывала сомнения, но другой не нашлось.

На третий день выяснилось, что крупа кончилась и надо искать еду. Эта задача не показалась Эжену особенно сложной. Деньги есть, значит, надо пойти и купить. Пухлый кошель нашёлся под тюфяком. Но его толщина оказалась обманчивой. Число серебряных монет уменьшилось почти наполовину. Ну да. Три недели. Еда, новая одежда, какие-никакие лекарства, Федулу небось тоже заплатить пришлось. Зато много медной мелочи. Так, серебрушки не трогаем. Эжен выбрал несколько медяшек разного достоинства. На хлеб хватит. Хорошо бы и молока добыть для Арлетты, для принца, который крупу варёную еле клюёт, хоть и голодный.

Что сколько стоит, он не знал. Ну, цену узнать – дело нехитрое. Разберёмся. Оделся, надвинул шапку пониже и побрёл мимо журавля, вниз по пустой, едва присыпанной снегом деревенской улице. Белый снег, чёрные дома, кривые линии жердяных заборов, комья смёрзшейся земли на пустых огородах. Улица влилась в другую, с разъезженными колеями посредине. Дома становились крепче, заборы прочнее и выше. Однако ничего похожего на хлебную или, скажем, бакалейную лавку. Напрасно Эжен искал глазами вывеску или золочёный крендель. И прохожих нет. Спросить не у кого.

Пока шёл, понял, что вечереет. Свет тускнел, и чёрное, и белое медленно становилось серым. В груди ломило, ноги не слушались. Посидеть бы. Очередной забор, высокий, глухой, скрывающий грозно лающую и звенящую цепью собаку, вдруг кончился.

Эжен завернул за угол и увидел огни, отражённые в тёмной воде. Огни горели на лодьях. На носу, на корме, на поднятых мачтах. Длинные оранжевые дорожки змеились, тянулись к причалам. Пристань на Либаве. Река, тяжёлая, медленная от холода, плыла с севера на тёплый юг, и никакая зима её не брала. К причалам спускалась широким скатом площадь, к которой, как пальцы к ладони, сходились пять деревенских улиц. Посреди площади горел высокий костёр. Сияющими плошками была украшена церковка на пригорке, пара домов вокруг площади. Снег здесь был вытоптан до земли. Посреди остатков ярмарки: лошадиных кучек, обломков досок и прочего хлама – слонялся народ. Толпа была уже довольно весёлой, но на ногах все ещё держались. Кто-то хриплым голосом выводил песню, лихо наяривали на губной гармонике, почему-то орали «Слава» и «Да здравствует король!».

Ах да, Арлетта же говорила. Его величество изволит жениться. На безродной фаворитке, как выражалась матушка. Теперь-то она мнение переменит. Будет кланяться Фредерике, как и все прочие. Интересно, сказали ли матушке, что он умер? Или соврали что-нибудь другое? Огорчилась ли она хоть немного? Наверное, огорчилась. Нет сына при принце – нет придворной карьеры для её муженька.

Но где же добыть хлеба? Торговля на площади закончилась с наступлением сумерек. Выходило, что Эжен слишком поздно встал и слишком долго провозился по хозяйству. Трудновато время определять, когда пасмурно. Никаких подходящих вывесок по-прежнему видно не было, хотя жареным и печёным пахло так, что сводило челюсти. Ближе к пристаням красовался дом с крыльцом, щедро увешанными фонарями и горящими плошками. На крыльцо то и дело вываливались радостные селяне.

«Самолучшее пиво! – просочился сквозь плотный треух вопль зазывалы. – По случаю королевской свадьбы первая кружка даром!»

Похоже, это трактир. Еды ведь можно и в трактире купить. Или хоть узнать, где тут хлебом торгуют. Эжен собрался с силами и двинулся через площадь. Пару раз его сбили с ног, но чужая вина тут была невелика. На ногах он и сам держался нетвёрдо. Всё-таки дошёл, добрался, проник внутрь вслед за какой-то компанией и скромно стал у стеночки, не решаясь идти дальше. Голова кружилась от общего гомона, запаха прелой овчины, пота и кислого пива. Народу по случаю праздника было много, между столами проталкивались с подносами и кружками целых три подавальщицы. Выходит, и Арлетта тут носилась, наравне с этими здоровенными бабами, которым и десяток полных кружек унести нипочём… Шпильманы точно семижильные. Или это у них колдовство такое? А хлеба тут не купить. Надо выбираться. Сейчас. Вот только посидеть в тепле минуточку и назад.

– Эй, ты чего тут? У нас милостыню не подают.

Плотно сбитая тётка нависла над ним, позвякивая пустыми кружками.

– Простите, добрая госпожа, – Эжен стащил с головы шапку, поклонился как