Фантастика-1975,1976 - Борис Лапин

С саркастическим прискорбием он пошутил затем, что по оптимальным расчетам и при всем нежелании огорчать трудящихся, вряд ли в ближайшие пятилетки удастся снарядить авторитетную госкомиссию для проверки предлагаемого открытия. И значит, человечеству пофартило, что судьба свела моего Никанора с небесным удальцом, по роду прежней деятельности излетавшим вдоль и поперек некоторые районы Вселенной, даже побывавшего со спецзаданием за ее рубежом, откуда она просматривается насквозь, подобно горному озеру с птичьего полета. Большой науке вряд ли следует из ложной щепетильности отказываться от сотрудничества с бывалым лицом даже сомнительного происхождения, чтобы и впредь по-прежнему таскаться на улитках по беспредельностям космоса.

— Иногда крупица истины служит катализатором системности в запутанном хаосе незнанья! — наставительно сказал студент и намекнул, что дымковским ключом вся тайна распускается в логическую нитку, как бабушкин клубок.

Выяснилось понемножку, что свое сообщение друзьям пресловутый Дымков сделал вскоре после прибытия на Землю, то есть по свежей памяти, когда те знакомили его со столицей. К вечеру всей компанией, сразу после зоопарка, забрели они в планетарий по соседству, где на лекции по мироустройству Дымков неуместными замечаньями не раз вызывал шиканье публики. В оправданье себе он по выходе из здания, еще во дворе, прямо пальцем по свежевыпавшему снежку накидал спутникам истинные схемы космической топографии. Снаружи, сквозь пламенеющую оболочку Вселенной, будто бы сказал ангел, смутно просматривается каркас из множества силовых линий, в коих он лично, Никанор Втюрин, склонен признать орбиты челночно, друг дружке наперерез снующих галактик. По легкомыслию студент не догадался тотчас закрепить услышанное на бумажке, так что по дороге домой половина улетучилась из памяти, а сохранившаяся успела подернуться налетом досадной отсебятины. Да и то, по образному признанью рассказчика, мозговые извилины его до такой степени перегревались от умственного напряженья, что морозный воздух, несмотря на бензиновый чад в часы «пик», стал слегка припахивать как бы подгорелым столярным клеем. Чуть позже, ощутив у себя в темени подобный же перегрев, убедился я в правдивости употребленной метафоры.

Приподнятие завесы сопровождалось научным замечанием, что в основе сущего лежит циклическое творческое усилие, множественностью коего и образуется тело вещи. В отрывном календаре среди прочей познавательной галантереи мне уже попадалось схожее указанье, что все вокруг нас обязано своим бытием мелкосоставляющим электрическим кубарикам, которые непрестанно крутятся вокруг себя, — то же самое и внутри нас самих, только мы привыкли и не замечаем. Оказалось, что и галактики, невзирая на свои размеры, тоже пребывают в непрестанном, слегка эллиптическом коловращенье, однако по прибытии в противоположный пункт полуорбиты неузнаваемо разнятся от себя в начале пути, чтобы после обратного пробега качественно прежними воротиться в исходное состояние. По недоступности замера в надлежащем объеме приходилось обойтись соображеньями чисто житейской практики: если нечто слева поднимается, то по закону коромысла оно настолько же опускается справа. Иными словами, происходящее на одном плече равновесного полуцикла непременно проявится на другом как раз в противоположной характеристике. К слову, и принятым в науке правилом, что с приближеньем к предельной скорости масса движущегося объекта безгранично возрастает, признается принципиальное отличие его от самого себя на старте. Если же, по другим хитроумным расчетам, время на финише как бы приостанавливается в полном соответствии со свидетельством ангела из Апокалипсиса о времени, перестающем быть на окраине бытия, то не значит ли, что в прологе оно-то и явилось первородной стихией, откуда излилось все?

На ощупь и спотыкаясь, словно в дремучем дантовом лесу, покорно тащился я за своим поводырем. Манящие огоньки, то и дело мелькавшие за стволами сказочного обхвата, воочию убеждали в близости клада, который без умелого подхода не дается никому. Однако почтительная одурь околдованного уже уступала место робкому покамест сомненью, почему сам благодетель мой, овладевший таким сокровищем, не торопится застолбить за собой драгоценный клочок неизвестности… И даже — прямому подозрению, не дурачит ли меня глыбистый сей, такой рассудительный с виду парень, но с дьявольской сноровкой изнутри, как-никак питомец пресловутого университетского корифея всех наук, особенно по части эпохального носовождения. Не без икоты вспомнилось, как в красном уголке философского факультета в ознаменование нашего знакомства всучивал он мне презанятный способишко мир взорвать единственно мгновеньем воли. Вдруг, разуверясь в настоящем источнике слишком уж искусительных знаний о неведомом, тоном наивной фамильярности справился я в упор у мучителя, носил ли он дымковскую версию мироздания на сверку своему декану, присяжному знатоку и ниспровергателю всяческой космистики. В памяти последнего среди прочих путевых впечатлений наверняка должны были сохраниться ценнейшие топографические сведения по маршруту в преисподнюю с его огнепылающей братвой сквозь анфилады убывающих вселенных…

Кстати, хранителей умственного благочиния не должно смущать криминальное для современного студента, госстипендиата к тому же, пользование устаревшей у нас образной системой с привлечением мнимых владык неба и ада, коих в данном случае надо воспринимать лишь как общепринятые в мировой поэтике обозначения враждующих между собой добра и зла. Всякому ясно, что отдел кадров даже периферийного вуза ни в коем случае не допустил бы представителя нечистой силы в качестве наставника нашей чуткой молодежи!.. А посему Никанор отвечал мне со встречною усмешкой, что действительно собирался обратиться за экспертизой к тому вынужденному космопроходцу, но постеснялся старую рану профессору растравлять. И снова тянул меня за рукав в сгущавшийся сумрак непроглядной чащи лесной…

Пользуясь прискорбным обстоятельством, что собеседник его немножко путает позитрон с фазотроном, а последний — с тем фригейским Филемоном, который муж Бавкиды, сей второго курса студент, предерзко замахивался на заповедные законы школьного естествознания, в частности — утверждением своим, будто любые из них выражают лишь частные случаи взаимодействия структур, констант и еще чего-то, недослышанного мною, в зависимости от пофазного прохождения диаметрального расстояния от А до М. По неуменью хотя бы приблизительно воспроизвести обрушившуюся на меня затем чертовщину могу лишь высказать сложившуюся в итоге собственную догадку, что наблюдаемая вокруг нас материя, по крайней мере в радиусе ближайшего миллиарда лет, в макрокосмосе существенно разнится от прежних своих физических параметров — с ничуть не меньшим отклонением от привычного нам состояния, чем в обратном микронаправлении. Другими словами, некое дозвездное, иррационально самоуплотняющееся вещество по ходу пробегаемой полувечности претерпевает ряд стадийных преобразований с параллельной эволюцией своих опознавательных характеристик, то есть накапливая новые, прямо полярные качества взамен утрачиваемых. Таким образом, с чем в особенности трудно согласиться здравомыслящему современнику, принципиальная механика Вселенной сводится, так сказать, к мелкостной вибрации, в основу которой положено качанье маятника: местоположеньем его в амплитуде определяются ее фазовые измененья, махом мерится ритм биенья, а частотой махов обеспечивается ее упругое постоянство. Без пересчета же всех элементов мышления о Вселенной по указанной шкале, настрого предупредил потомков Никанор, невозможно дальнейшее раскрытие сущего, и без того запоздавшее из-за преизбытка ортодоксального самодовольства, с каким иные педанты, по отзыву Аристотеля, выводят закономерности космоса из поведения вещества в лабораторной колбе. Ибо в отличие от всуе и ложно понимаемой нами истины никакое знание не является окончательным, являясь преддверием чего-то за ним сокрытого.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});