Братья Ждер - Михаил Садовяну

Нет, никакое это не предзнаменование. А если даже предзнаменование, то только доброе. Господь одарил юношу всем, о чем она только мечтала, на что надеялась. От всего его облика веяло силой и мужеством. В это лето 1474 года в Маленьком Ждере уже не осталось ничего ребяческого. Стройный, широкоплечий, он казался выше всех окружающих. Спрыгнув с седла и ведя коня в поводу, он прошел через калитку. Левой рукой он снял шапку и поклонился своему родителю, который с улыбкой взглянул на него.

— Все побаливает поясница… — попытался объяснить конюший происходившее лечение.

Но Ионуц уже направился к своей дорогой матушке. Она же все смотрела на него, наклонив голову, словно собиралась боднуть его.

«Негодник ты и уродина!» — хотелось ей крикнуть с притворным гневом, но она стыдилась людей.

ГЛАВА II

В которой и конюший Маноле дает советы своему младшему сыну

Поднявшийся с юга ветер развеял медвежий дух. Собаки в Тимише смолкли, люди угомонились и разошлись по своим делам. Отец Драгомир поднялся и степенно зашагал к воротам, а дьячок Памфил то семенил рядом с ним, то чуть отставал, словно жеребенок. Вслед за ними, пожелав доброго здоровья почтенным хозяевам, направился домой и старшина Некифор; слышно было, как за ним захлопнулась калитка; боярыня Илисафта тяжело вздохнула — «а-а-хх» — и повернулась к своему Ионуцу.

Но тут был еще и конюший Маноле.

— Не худо бы тебе, Маноле, — сказала она, — принести немного свежего меду в сотах, пусть молодежь полакомится. Ионуц не был у нас уже пять дней, и, насколько я умею судить по выражению лица, он сейчас чем-то озабочен.

— Какие могут быть заботы у такого избалованного юнца, как твой Ионуц? — проворчал старый Маноле, расправляя плечи и спину, на которых еще сказывалось действие медвежьего лекарства.

Илисафта улыбнулась:

— Вот каков ты, конюший Маноле! Как стал молодеть, тебя уже не тревожат чужие заботы. Ты не хочешь понять, что у матери всегда есть причина чего-то опасаться, а у такого юноши, как Ионуц, есть свои печали. Приглядись и увидишь, что написано в его глазах.

— Смотрю, матушка, и ничего не вижу. Если есть что у парня, он скажет. Быть может, что-нибудь случилось у вас наверху, второй конюший?

— Ничего особенного не произошло, батюшка, — ответил Ионуц, через силу улыбнувшись отцу.

Конюший Маноле шагнул к своему младшему сыну и опустил руку ему на плечо.

— Что случилось?

Боярыня Илисафта хлопнула себя по лбу.

— Видно, его снова зовут ко двору! Этот парень, бедняга, знать, создан для тревог и забот. Только кончится одно, начинается другое. Разве не ты уводил его с собою в Валахию, подвергая там опасностям? Кто был во всем и всегда впереди? Ионуц, сын Маноле Черного! Кто стучал рукояткой сабли в ворота крепости на Дымбовице и приказал принести на подносе золотой ключ, чтобы доставить этот ключ пресветлому князю Штефану-водэ? Когда турки, скаля зубы, крикнули, чтобы он сам пришел за ключом, разве он не спешился, разве не отправился за лестницей, чтобы взобраться на крепостной вал и отобрать у турок ключ? Хотела бы я знать, кто его учил этому? Учили его те старики, которые все никак не могут угомониться, которым нужна сила лесного зверя, чтобы вновь взяться за свое.

— Илисафта, брось старое поминать, — что было, то прошло, а о грядущем не пытайся судить, ибо все делается в нашей стране по велению господаря, а над ним властен лишь всевышний. Говори, дитя, что случилось?

— После всего того, что он совершил по вашему велению, он уже не дитя. Насколько я могу судить и верить своим глазам, он уже настоящий мужчина.

— Тогда, матушка Илисафта, не мешай мужчинам поговорить, а сама наберись терпения и помолчи немножко.

— Хорошо, — вздохнула Илисафта, — помолчу, пусть мужчины говорят, а жены и матери слушают.

— То-то же, — нахмурил брови конюший Маноле, — говори, парень.

— А что говорить, батюшка? — попытался улыбнуться Маленький Ждер. — Прежде всего я соскучился по вашим милостям и приехал повидать вас, поцеловать ваши руки. Целую вашу руку, батюшка, целую вашу, маманя. А также передаю поклон от Симиона. С особой любовью кланяется своей свекрови Марушка и просит не забывать о ней, ибо она неизменно нуждается в советах и наказах вашей милости, так же как птице нужна водица.

— Ну, ежели бы она так нуждалась, то могла бы и сама пожаловать сюда. Ведь я не видела ее не помню уж с каких пор.

— Перестань, Илисафта, — рассердился Маноле, — ты ее видела позавчера. Вы сидели и все говорили и говорили, — с обеда до заката солнца. Я отправился за Молдову-реку присмотреть за косарями, вернулся, занялся своими делами, потом вновь ушел, еще раз возвратился, а вы все не могли наговориться! Теперь она опять понадобилась тебе, чтобы все начать сначала.

Ионуц Ждер встал между стариками и вновь поцеловал их руки.

— Так что с этой стороны, батюшка и матушка, все хорошо. Только что прибыл приказ его светлости, которым он повелел подготовить белого жеребца со звездочкой на лбу. Мы и раньше знали, что Визир понадобится его светлости, и не давали ему жиреть. То я, то батяня Симион часто седлали и объезжали его. Осенью хотели отвести в Сучаву. Сейчас гонцы сообщили, что господарь желает на этом коне показаться в стане у Васлуя. И я подумал, что не зря ходят слухи, будто язычники вновь готовят войну. Гонцы-то сказывают, что в кузницах у Васлуя куют подковы. Господарь подождет, пока реки покроются льдом, и тогда тронется со своими войсками.

Конюший Маноле нахмурился, а боярыня сокрушенно покачала головой.

— Подожди, разве мы можем знать, что произойдет? Это ведомо лишь самому князю, а еще больше господу богу. Что с Визиром? Приказано, чтобы ты отвел его?

— Я бы отвел, но пока мы не можем этого сделать.

— Почему не можете?

— Батюшка, вот уже несколько дней с Визиром что-то неладно. Он не находит себе покоя. То становится не в меру пугливым, то вдруг тяжело дышит, и я чувствую, что он устает быстрее, чем следует.

— Ну и что? — ухмыльнулся старик. — Разве вы с Симионом не конюшие? Разве вы не знаете порядков, к которым я вас приучал? Старику Маноле многое ведомо, но молодые конюшие еще толковее, чем он, не зря же господарь поставил их конюшими в Тимише. Я сам своими ушами слышал, что во всей Молдове не сыщешь лучшего рудомета, нежели конюший Симион Ждер. Ножи для пускания крови у вас есть? Целебные травы есть? Чего же вам еще не хватает?

— Всего хватает, батюшка. И Симион проделал все, чему ты научил его. Коню не хуже. Но мы не можем послать его на этой неделе. Мы должны еще посмотреть за ним, пока он не отойдет. А потом нужно, чтобы он походил под седлом. Ведь привести коня к господарю следует во всей красе и силе. Такого коня, как Визир, редко встретишь. Он по всем похож на старого Каталана. Такой же неутомимый, только как будто более послушный.

— Это случается не только с конями, но и с людьми, — жалобно вздохнула боярыня Илисафта.

Конюший покосился в ее сторону, недовольно фыркнул и повернулся к Ионуцу.

— Так чего же вы хотите от меня, честные конюшие?

— Дорогой батюшка, — ответил Маленький Ждер самым вкрадчивым голосом, — и я, и батяня Симион просим, чтобы ты потрудился подняться к нам на холмы, к конюшням. Ведь у тебя познаний в десять раз больше, чем у нас. Ты вырастил не одного коня, ты знаешь все их недуги. Когда требовалось, ты лечил их с таким искусством, о котором мы и мечтать не можем. Тебе стоит лишь взглянуть на Визира, лишь прикоснуться к нему, чтоб узнать, что надо сделать с ним. Все, что ты прикажешь, мы исполним в точности. Чтобы господарю доставить радость, а нам избегнуть позора.

— Ты так думаешь?

— Мы оба с Симионом так думаем. Мы ведь никогда не смели ослушаться тебя, батюшка… И даже эту службу в Тимише нам только тогда доверил господарь, когда ты ее оставил. Нам выпала честь и милость его светлости только потому, что мы сыновья и ученики старшего конюшего Маноле Черного.

— Ты и в самом деле так думаешь?

— Да. Как думаю, так и говорю.

— Ты говоришь так, хитрец, потому что вас прижало… Но придется все-таки вам помочь, хотя немало я попортил себе крови, наблюдая за новыми вашими порядками в господарских конюшнях. Я не потерплю позора и поношения. Да и долг свой перед Штефаном-водэ я обязан выполнить: в сражении господарь должен быть на своем любимом коне. Милостью всевышнего и пресвятой богоматери мой повелитель подымает меч на язычников, чего ждут и жаждут все истинно верующие на этом свете. Именно для такого сражения мои сыновья и готовили ему Визира, как для прежних войн их родитель готовил Каталана, а в давние времена конюшие готовили Буцефала для императора Александра Македонского. И подобно тому, как Буцефал был надобен Александру Македонскому, так и Визир послужит Штефану-водэ. И если Штефан-водэ будет чувствовать себя могучим на Визире, пусть вспомнит о конюшем Маноле. Однако не вспомнит он о конюшем Маноле, — теперь на господарских конюшнях в Тимише не Маноле, а другие, молодые слуги.