Под знаменем Сокола (СИ) - Оксана Токарева

тому же, союз с дедославским княжеским домом позволил бы объединить две ветви, идущие напрямую от Вятока, и положить конец спорам о главенстве. А тут такая удача: светлейшая княжна и моя кровиночка ведь в один день родились.

— А почему же ты раньше молчал? — не понял Святослав. — Глядишь, и княжну светлейшую нынче хоронить не пришлось, и твоя кровиночка жива бы осталась. С Незнамовым сыном, если брать по матери, они ровня. Мы бы свадьбу еще зимой сыграли.

— Клятву я Всеволоду дал, — пояснил Войнег. — Жизнью дочери и могилами предков молчать до смертного часа поклялся. Один лишь он мог меня от клятвенных уз разрешить.

— Кто-нибудь еще знает? — поинтересовался Александр.

— Арво Кейо. Это он все и придумал.

— И ты, Добрынич, согласился родную кровь хазарам беззаконным отдать, — с укором глянул на раненого Неждан, — заложницей сделать!

— Разве ты, мальчик, не знаешь, что такое преданность вождю. А я князя Всеволода как отца родного, как старшего брата почитал и любил. Кто ж знал, что так все выйдет.

Он прикрыл глаза, и на его лице появилось выражение спокойствия. Он выполнил долг перед своим князем, и теперь его душа рвалась в те неведомые области, куда отлетела душа Войнеги, где уже пять лет обретался дух светлейшего Всеволода. Ох, Всеслава, Всеславушка, а в каких краях пролегает твой путь? Ночь после битвы, вещая ночь, когда небеса и ад слышат землю, дала ответ и на этот вопрос.

Оставив дядьку Войнега под присмотром корьдненских гридней, Анастасий вновь обратил внимание на раненых, ненадолго прервав работу только когда возвратившиеся с совета Александр и Неждан пришли, чтобы поделиться новостями. Новости того стоили. Как и положено, князь поблагодарил своих воевод за доблесть, а затем обсудил с ними план дальнейших действий.

Предполагалось, что уже в ближайшие дни войско разделится. Сам Святослав с частью отборных дружин собирался сушей и морем идти к Семендеру, старой столице ханов Ашина, последним вратам, преграждающим славянам и руссам путь на юг. Икмор с Рогволдом намеревались, пока хазары не опомнились, занять стерегущий выход в море Русское Самкерц. Остальным следовало отправляться в сторону Танаиса или, как его здесь именовали, Дона, перекрыть все подходы к Саркелу и взять крепость в плотное кольцо. С последней задачей обещал справиться при поддержке печенегов Сфенекл. Чуть позже водным путем по Итилю и Танаису и далее морем на Борисфен-Днепр предполагалось отправить большую часть захваченной в хазарской столице добычи и раненых.

Александр полулежал, опершись усталой спиной о невысокий пригорок, рассеянно перебирал шерсть на загривке ластившегося к нему Малика, смотрел то на Феофанию, то куда-то в степь, а чело его туманила непростая дума. Долг перед князем звал его в горы, на Семендер. Верность памяти отца вела в Самкерц, град, взятие которого впервые показало Руси и всему миру, что с хазарами можно не только поспорить, но и победить. А обязательства перед молодой женой и еще не рожденным ребенком велели бросать все и возвращаться на Русь.

— Вы с побратимом, в отличие от других воевод, имеете опыт войны в горах. Думаю, он пригодится светлейшему при взятии Семендера.

Верная и любящая Феофания, которая, как обычно, сумела постичь ход его мыслей, присела на землю рядом, бережно вытряхивая из его всклокоченных волос пыль и песок.

— В конце концов, твой отец затем и отправился в Бердаа, чтобы проложить Руси путь на Полудень и Восход, за море Хвалисское.

— Вещая ты моя, — с улыбкой поцеловал ее Александр. — Все-то тебе понято и известно. А кто тебя в пути на Русь защитит? Везти раненых по реке мимо укреплений Саркела — не самый лучший план.

— На всё Божья воля, — улыбнулась ему Феофания.

Время близилось к рассвету. Лагерь начал затихать, и даже шум, доносящийся из отданного на разграбление Града, сделался более приглушенным. Большинство раненых спали. Кого-то сморила усталость, другие попали в объятья Морфея благодаря обманывающим боль и дающим отдых измученному телу дурманным снадобьям. Мертвые, чьи веки не успели закрыть, бесстрастно смотрели в зенит. Их души бродили неподалеку, ожидая исполненного мытарств пути в иной мир, тревожили покой живых, продолжая сражаться с душами хазарских мертвецов, которые с бессильной яростью взирали, как их нагие тела топят в реке или сбрасывают в глубокий овраг, слегка присыпав известкой.

Те из хазар, аланов и огузов, которых удалось захватить живыми, скорчившись в колодках, молча переживали свой позор и скорбно размышляли о дальнейшей судьбе. Кого-то из них ждала заутра смерть: когда руссы, славяне и печенеги станут хоронить знатных воинов и воевод, пленникам придется последовать за ними, чтобы прислуживали в ином мире. Остальным предстояло влачить неволю в мире людей. Следовавшие за войском торговцы живым товаром уже подсчитывали барыши: сколько крепких, полных сил мужчин! А завтра и в следующие дни к ним присоединятся захваченные в Граде молодые красавицы и дети. Руссы вряд ли станут торговаться, у них впереди еще походы, им обуза не нужна. Оглядывая пленников, Анастасий отмечал, как мало среди них Белых хазар. И почему за безответственную жестокость и жадность неумелых властителей всегда расплачивается их народ?

— Эй, стойте! Куда вы его? Да говорю же вам, никакой он не хазарин! Он на вашей стороне сражался, скольких ворогов порубил, успел бы еще больше, да Ратьша Дедославский его копьем достал.

— Да видели мы его, настоящий богатырь, хотя и хазарскую одежу зачем-то напялил. К нашим и несем. Ты пойми, не место мертвому среди живых.

— Какой он тебе мертвый! Он дышит еще!

Смутно знакомый резкий, высокий голос, выговаривающий слова торопливым говорком, заставил Анастасия обернуться. Не показалось ли? Не показалось.

— Держко, разбойная твоя душа! А ты что здесь делаешь?

— Дяденька Молодило, скажи хоть ты им, не по-людски же это, живого хоронить! Я ведь тебя да ромея разыскать пытался, знаю, вы люди поученные, не то, что я! Ну, не мог он умереть! В нем всегда столько силы было, столько жизни! И вдруг так вот прямо сразу от какого-то там копья, раз, и его нету? Так ведь несправедливо!

Беспутный игрец сидел, скорчившись на земле, точно собака в кость вцепившись в огромное, неподвижное тело Братьши. Слезы градом текли из его глаз. Старый поводырь честно осмотрел бывшего товарища и скорбно покачал головой. Держко пал на землю и безысходно, жалобно завыл.

— Не кручинься, — попытался утешить его дед Молодило. — Он погиб как воин, стало быть, в следующем рождении ему больше повезет.

— А оно ему нужно было, воином погибать? — Держко поднял опухшие от слез глаза. — Говорил я ему, давай лучше во дворце кагана