Негатив. Эскалация - Павел Николаевич Корнев

Иван шагнул вперёд и выстрелил через боковое окно с опущенным стеклом в голову шофёра. Альберт Павлович тоже не сплоховал, метнул в сидевшего рядом пассажира призрачный сгусток энергетической конструкции, которую сам некогда окрестил мыслеформой, и его жертва неподвижно замерла на сиденье.

Движок заглох, и я перестал удерживать заднюю часть автомобиля приподнятой, принял вытащенного из-за руля шофёра, отволок его к подворотне. Иван забрался в салон и сначала немного сдал назад, потом загнал автомобиль в переулок и подбежал ко мне, начал шарить по карманам покойника. Господин представительной наружности на пассажирском сиденье даже не пошевелился, продолжил сидеть и слепо глядеть прямо перед собой.

— Нашёл путевой лист и пропуск? — спросил подоспевший миг спустя Альберт Павлович.

— Да!

— Тогда мы дальше сами!

Иван рванул обратно к автомобилю, и очень скоро шикарный «Адмирал» укатил прочь, а мы с куратором ухватили мертвеца за руки и за ноги и унесли во двор мастерской, бросили его там за какой-то кучей хлама. Альберт Павлович остался избавить труп от бумажника и часов, ну а я вернулся в переулок, вроде как на шухере стоял.

Ещё подумал, что самая короткая дорога далеко не всегда оказывается самой быстрой. По поводу же соучастия в похищении и убийстве не испытывал ни малейших угрызений совести. Вознамерившийся в срочном порядке вернуться на родину функционер Лиги Наций обладал дипломатическим иммунитетом, и не было решительно никакой возможности официально задержать его, несмотря даже на информацию о причастности к оксонской разведке и участию в планировании и непосредственной подготовке нападения на институт. Именно поэтому он совершенно официально покинет Новинск через контрольно-пропускной пункт и отметится у охраны аэродрома. Кто именно сыграет его роль во время полёта, мне знать не полагалось, а в обязанности Ивана входило получение всех должных отметок на путевом листе, который впоследствии будет обнаружен на теле подвергшегося разбойному нападению шофёра.

— Едем! — распорядился Альберт Павлович, и я переложил кипу иностранных газет с пассажирского сиденья назад, сам уселся рядом с куратором. И — поехали.

На контрольно-пропускном пункте не возникло никаких вопросов: согласно бумагам мы ехали встречать какого-то не слишком значимого чиновника из министерства образования, а что выдвинулись сильно раньше прибытия рейса, так ничего такого тут нет, по нынешним временам вполне разумная предосторожность.

До аэродрома автомобиль не доехал, свернул в лесок примерно на середине пути. Далеко в чащобу по просеке Альберт Павлович углубляться не стал, просто загнал машину за деревья, чтобы не заметил случайный патруль. После стали ждать.

— А он не очнётся раньше времени? — спросил я куратора, невозмутимо мурлыкавшего себе под нос какой-то незамысловатый мотивчик.

— Нет, — коротко ответил тот, выложил из саквояжа на заднее сиденье коробку из нержавеющей стали, раскрыл её и, насадив на шприц иглу, выставил рядком три пузырька с прозрачным содержимым.

Мне стало не по себе.

— Мы что же — прямо здесь допрос проведём?

— Ну не везти же его обратно в город, — фыркнул Альберт Павлович. — Петя, не в моих принципах осложнять себе и другим жизнь совершенно излишними телодвижениями!

— А у него точно нет ментального блока? — забеспокоился я.

— Почему нет? Есть, и не один.

— Но как же тогда?

Альберт Павлович только презрительно фыркнул, вытащил из багажника и поставил рядом с одной из сосен треногу, на которую водрузил электрический фонарь с широченным зеркальным рефлектором.

— Любую защиту можно обойти, было бы желание, доступ к кое-каким специфичным препаратам и необходимые навыки, — заявил он после этого. — Ломать волю и заставлять человека раскрыть свои тайны, равно как и пытаться вытянуть воспоминания из памяти посредством гипноза, — удел дилетантов. Настоящий профессионал действует тоньше. Запрет на разглашение секретной информации никогда не носит безусловный характер, поэтому человек просто должен поверить, будто находится в тех обстоятельствах и общается с теми людьми, в которых и которым может поведать интересующие нас сведения. Это непросто, но и не так сложно, как представляется на первый взгляд.

Впрочем, несмотря на уверенный тон, мой старший товарищ совсем уж невозмутимым вовсе не выглядел. Сначала он ослабил узел галстука, потом избавился от этой буржуазной удавки, снял пиджак и убрал его на заднее сиденье, закатал рукава сорочки.

Ну а мне в рубахе-поло, прогулочных штанах и кедах — нормально.

Летний костюм…

Я передёрнул плечами. Надо изживать из себя эту мещанскую привязанность к вещам! Костюм, конечно, жалко до слёз, но не устраивать же из этого трагедию!

Сам жив и здоров, Лия не пострадала — что ещё нужно?

А деньги заработаю. Уже заработал, можно сказать. Согласуют представление на солдатский крест или нет — ещё непонятно, а вот денежное поощрение от института выплатят с гарантией. Тогда и пошью новый костюм. Наверное.

Несколько раз по дороге проезжали легковые машины, грузовики и телеги, пропылил туда-обратно патрульный вездеход, прошла под прикрытием броневика автоколонна. Потом появился знакомый «Адмирал». Съезжать с дороги Иван не стал, а только мы с Альбертом Павловичем вытащили с заднего сиденья и в четыре руки поволокли к лесу пленника, он тронулся с места, умчался в направлении города.

— Ну-с, приступим! — с едва сдерживаемым возбуждением произнёс мой институтский куратор, избавил приваленного к сосне господина от пиджака, жилетки, галстука и сорочки, следом сделал один за другим сразу три укола. Затем притянул пленника к стволу двумя ремнями: первым обхватил его на уровне груди, вторым зафиксировал голову.

Хрустнув сцепленными пальцами, Альберт Павлович включил установленный на треноге фонарь и немного его поправил, после нацепил себе на голову налобное зеркало и вынул из саквояжа ещё одну коробку из нержавеющей стали, показавшуюся невесть с чего знакомой. Понял, что не ошибся, когда углядел внутри набор длинных игл для акупунктуры, — ровно такой же, какой был у Лизаветы Наумовны.

Мой куратор взял одну, примерился и воткнул её в шею пленника. Вот тогда-то и зародилось подозрение, что памятное заявление Городца о стряхивании Лизаветой Наумовной пыли с монографии о неотантрических практиках было лишь шуткой, а выпотрошить меня подлец-Друза просил именно с помощью иглотерапии.

Тут Альберт Павлович обернулся и коротко бросил:

— Контролируй обстановку!

— Контролирую, — заявил я в ответ, но нашла коса на камень, и пришлось оставить консультанта наедине с задержанным.

Я перебрался в кусты у обочины, встал так, чтобы одновременно просматривались и дорога, и уходившая вглубь леса просека. Ну в самом деле: а ну как не оператор, а самый обычный человек пожалует? Не избавляться же потом от случайного свидетеля?

Впрочем, это всё были отговорки. Просто меня отодвинули в сторонку, ибо каждому полагается знать лишь то, что ему полагается знать, и не больше.

Умом