Мировая холодная война - Анатолий Уткин

В конце сентября 1947 г. Трумэн призвал к себе группу сенаторов и конгрессменов. «Генерал Маршал сделал обзор проблем, которые мы имеем с Россией, и Боб Ловет представит вам детализированную картину. Или мы представим промежуточную программу помощи до того, как будет принят „план Маршала“, или правительства Франции и Италии падут, за ними последует Австрия и Европа станет коммунистической… это серьезно, я не могу даже преувеличить, насколько это серьезно… Конгресс должен действовать».

Председатель комитета по международным делам палаты представителей республиканец Чарльз Итон суммировал по-своему: «Коммунисты начали кампанию агрессии. Мы уже встретили их вызов в Греции и Турции. Мы должны остановить коммунизм, и я готов сотрудничать с сенатором Ванденбергом». Звучали и более трезвые голоса. Лидер большинства Чарльз Халлек: « Мистер президент, вы должны знать, что растет сопротивление этим программам. Людям они не нравятся». 17 ноября 1947 г. Трумэн предложил объединенной сессии конгресса программу помощи Франции, Италии и Австрии в 600 млн. долл.

Осенняя сессия в Лондоне

Сессия совета министров иностранных дел собралась в британской столице. Как и в Москве над всеми прочими доминировал германский вопрос. Но теперь уже никто не надеялся на чудо и на мастерство парламентского компромисса. Запад был готов к фиаско с самого начала сессии. Советская сторона знала о консолидации внутризападных позиций, о планах Тризонии в Германии; горечь присутствовала во всех советских выступлений. Именно советская сторона обеспечила победу в Германии, а теперь против нее объединялись ее облагодетельствованные союзники.

Роберт Мэрфи в октябре 1947 г. изложил свою точку зрения по германскому вопросу: если лондонская встреча не приведет к взаимному продвижению, «очень скоро после нее мы будем обязаны разработать план политической организации Западной Германии. Разумеется, это будет серьезным шагом». В сторону США будут адресованы обвинения в расколе Германии, но Америке не следует реагировать на эти обвинения. «Мы примем этот удар, когда будем готовы к нему». Трудности возникнут в одном месте — в Берлине, окруженном советской зоной. «Это остров в сердце советской зоны». Русские «легко могут сделать нашу жизнь здесь невыносимой, и мы в конечном счете будем вынуждены покинуть Берлин».

Итак, бесконечно враждебно относясь к своему прежнему советскому союзнику, Соединенные Штаты стали восстанавливать мощь страны, о которой в годы войны американский президент говорил, что «уровень жизни в Германии не должен превышать уровень жизни страны-победителя, Советского Союза». Если бы у советского народа и его руководства были железные нервы, то и тогда великая скорбь и отчаяние посетили бы их — к прежнему противнику отношение Запада было гораздо лучше, чем к стране, чьи 27 погибших миллиона сохранили цвет американской молодежи и свободу Америки как нации. Даже самый несведущий русский вскипел, видя циничную несправедливость. Америка нарушила свое слово, не оказав помощь голодающему Советскому Союзу и тут же бросилась восстанавливать германскую мощь и хозяйство. Пусть история зафиксирует эту несправедливость.

Как справедливо было бы зафиксировать и то, что ко времени открытия Лондонской сессии американцы уже сделали слишком многое для подрыва четырехсторонней системы германского урегулирования. Лондон, после открытия 26 ноября 1947 г. Сессии совета министров иностранных дел, стал ареной взаимных обвинений. Франция закрыла глаза на свою вечную германскую проблему, теперь она жалась к Соединенным Штатам. Более того: французская делегация стала инициатором тайных встреч западных участников сессии, где германская проблема решалась в отсутствии Советского Союза. Очень благородно по отношению к России, дважды в ХХ веке спасшей Париж.

У Молотова не было никаких оснований сомневаться в том, что Россия теперь, когда ее молодая кровь не нужна для свободы и процветания западных стран снова оказалась в одиночестве. Удивительно ли то, что советская сторона ответила яростными обвинениями интенсификацией пропаганды, всеми доступными методами. Пусть западный историк скажет. Что любая западная страна действовала бы иначе, окажись она в изоляции и с восстанавливаемым прежним смертельным врагом?

В 1933 г. Уильям Буллит восхищался «великолепным лбом» Молотова («огромная сдержанность, доброта и интеллигентность»). Ну как же, тогда Россия была нужна для остановки японцев в Китае. А в 1947 г. западные деятели бесконечно варьировали ту мысль, что лоб Молотова «вздувается» под прессом западного наступления. Главная его головная боль — воссоединение западных зон, восстановление германских позиций в Европе. Речи Молотова были очень далеки от союзнического пиетета. Но таковы были и дела западных союзников. Молотов требовал десять миллиардов обещанных репараций к 1965 г. Англичане были несколько вежливее американцев, видимо ужас войны и возможности поражения затронул их нервные центры. Но и они отвергли саму идею компромисса с Советским Союзом. Почему? А ведь их восточный союзник не нарушал слов и был лоялен в самые страшные военные годы. Американские дипломаты были просто циничны: конгресс не выделит средств, если одним из получателей германских репараций будет СССР.

2 декабря 1947 г. британский министр иностранных дел Бевин призвал Молотова на свою квартиру. «Вы не можете назвать меня врагом России. Когда наше правительство пыталось задушить вашу революцию, я призвал транспортных рабочих не грузить идущие в Россию суда. Я хотел, чтобы вы осуществляли свою собственную революцию своим собственным путем и без внешнего вмешательства. Сейчас я снова говорю с вами как друг. Вы играете в очень опасную игру. И я не могу понять почему. Вы ведь не верите, что американцы собираются воевать с вами — по крайней мере, ответственные американцы. Мы тоже не хотим воевать. Но вы играете с огнем, мистер Молотов… Если война разразится между вами и американцами на Востоке, мы, возможно, останемся нейтральными. Но если война начнется между вами и американцами на Западе, тогда мы будем на стороне американцев. Пусть у вас не будет никаких иллюзий на этот счет. Это будет конец России и вашей революции…. Чего вы хотите?» Молотов ответил, что желает «объединенной нейтральной Германии», что в его понимании означало создание такой страны, которая, во первых, может платить России компенсацию за военный ущерб, и, во-вторых, не являлась бы западным сателлитом, страшным оружием Запада против натерпевшейся от нее России.

Американцы серьезно боялись массовой стачечной борьбы во Франции, чья экономика едва ли не остановилась. 6 декабря американцы и англичане обсуждали лучший способ прекратить ненавистную сессию. Бевин: «мы должны сосредоточиться на главных экономических вопросах и указать их русским. Что их целью является управляемая коммунистами Германия». Маршалл: «Скажу откровенно о том, что было бы популярно в США — остановить заседание и послать русских к черту». 11 декабря 1947 г. государственный секретарь Маршал докладывал в Вашингтон: «Совершенно очевидно, что Молотов просто затягивает время и отчаянно пытается добиться соглашения, которое только мешало бы нам». Трумэн ответил: «Мы полностью разделяем вашу точку зрения».

Лондонская сессия была знаменательна. Она завершала один процесс и начинала другой. Оптимистическая вера Рузвельта во всемогущество компромисса была уже невозможна. Идеи военного времени увяли. Великий союз не выдержал мира. И не Москва была в этом виновата. Она не изменилась с 1943 г., она желала зоны влияния — но и американская республика живет с «доктриной Монро» более полтораста лет. На Лондонской встрече говорить языком Ялты было уже абсолютно невозможно.

15 декабря 1947 г. Маршал заявил, что «прогресс невозможен из-за обструкции русских». Молотов тут же обвинил Маршала в желании «получить свободу рук и действовать в Германии по своему усмотрению». Бидо предложил разойтись или, точнее, «отложить заседания». На том и порешили. Маршал был доволен консолидированностью западного фронта. Часть французов втайне боялась расторжения советско-французского договора. Было относительно ясно, что Москва примется наводить дисциплину в своем лагере.

Со своей стороны западные державы решили восстановить сильную Германию. Что не менее важно, Маршал и Бевин решили создать западную коалицию. Пока это звучало не так грозно и воинственно. Бевин: «Вопрос о том, где будет находиться центр силы. Мы обязаны создать некую западную демократическую систему, включающую в себя американцев, нас, Францию, Италию и, конечно же, доминионы. Это не будет формальный союз, но некое олицетворенное взаимопонимание, поддерживаемое силой, деньгами и решимостью. Это будет союз, основанный на взаимопонимании, нечто вроде духовного единения Запада». Маршал ответил, что в данном случае не видит иного выхода. События плывут «в быстром течении».