Время одуванчиков - Александр Афанасьев

Барон?

– Слышал.

– Короче, Барон сильно недоволен тем, что произошло. Но вы можете соскочить легко. Просто верните то, что взяли. И окажите Барону услугу – за штраф. Короче, телек смотрите? На днях в Москве завалили одного чиновника. Большого человека. Кто-то из вас должен взять это на себя. Пойти в сознанку. Пофиг, кто; это вы сами решайте. После чего – Барон к вам претензий не имеет. Ну и то, что взяли – вернёте. – Вор встал. – Времени вам двое суток. Свалить не пытайтесь. На Луну все равно не свалите. – Гиви посмотрел на Ларина: – Кстати. Твоя телка загранпаспорт оформляет, да? Ну, думайте.

***

Оставалось одно…

То, что за нами будут следить – это сто процентов, если и не следили до сих пор, то сейчас хвост будет. Выходить на дядю Степу Маркова… означает спалить и его и лишиться последней надежды что-то решить. Понятно, хоть он старший опер и многое может, но кто он такой против Москвы?

Но у нас был шанс. Шанс был в том, что место, в котором мы собирались – оно было на самой окраине города. Там с одной стороны поле, речка, лесок, с другой стороны – промзоны, которые мы хорошо знали, потому что играли там еще шпаной. И с другой стороны – там недостроенный консервный завод, место мрачное. Его при Горбаче строить стали, но не достроили, даже крышу не везде поставили. Вальнулось все…

Вот мы и сорвались. Они никак не ожидали, что мы пешком сорвемся. Бросим машины. А мы рванули. И потому оторвались… да еще темнело там уже…

Забрались на стройку… собаки там были – но нас не тронули. Вопрос был – ночевать тут или идти…

– Тебе есть куда пойти? – спросил я Ларина. В тот дом уже нельзя.

Тот кивнул.

– Еще хата есть.

– Какая?

– Да есть…

– Эльвирки?

Он кивнул. А я подумал ненароком – что же ты творишь со своей жизнью, братан, а?

– Слушай. Не принимай близко, но… получается, Эльвирка тебя спасает, ж… твою перевязывает, на хате тебя укрывает – но мутишь ты с этой… Кристиной, что ли. Как так, братан?

Ларин посмотрел на меня.

– Ты чо, меня лечить теперь будешь?

– Да сдалось мне тебя лечить. Я тебе, как друг, говорю – неправильно это.

Ларин усмехнулся.

– А то, что ты с двумя телками тогда?

– Речь не за это. Эльвирка ради тебя жизнью рисковала. И рискует. Ты уверен, что эта… вторая твоя – точно так же поступит? Эта уже поступила. Братан, если ради тебя другой человек что-то делает не за бабки, а просто за так, ради тебя – это ценить надо. А ты не ценишь.

– Тебе не понять.

– Чо – не понять?

Голос Ларина звучал в кромешной темноте – стемнело уже совсем:

– Сань, а ты когда-нибудь любил?

– В смысле? – ошалел я.

– Ну, не в смысле дрючева, тут то все ясно. А так – любил?

– А это как?

Ларин цокнул языком.

– Значит, не любил.

– Да ты чо несешь то?

– Спокуха, брат. Спок. Все мы думаем, что любим. Но многие не любили никогда. С телками туда-сюда… – это не то совсем. Знаешь, если бы она мне сказала те бабки сжечь – я бы сжег.

– Чо, серьезно?

– Да.

Я присвистнул.

– Попал ты, братан. Не завидую.

– А зря.

– Чо – зря.

– Я сам себе завидую…

И тут послышался звук моторов и фары полоснули тьму.

Искали нас. Три машины – девятка, девяносто девятая и БМВ. На подъездной дороге. Проехали сколько смогли, потом, понятное дело, застряли. Подъездную дорогу совсем развезло…

Захлопали дверцы.

– Б…

– Чо там?

– Передний мост сел, на…

– Б…, фары включи, ну ты чо творишь-то?

– Так, заглохли! Они сюда ушли! Надо искать!

– Гном, ну ты чо в натуре! Тут болото! Они по промзоне ушли, зуб даю!

– Рот закрой! Трое туда!

– Б…, трос есть? Ну, ё…

Трое бандитов пошли в нашу сторону. Пошли с опаской. Для стрельбы мишени просто идеальные – они в свете фар, подсвеченные со спины. Вопрос – что потом?

Идут в нашу сторону.

Тем временем начали собираться потревоженные собаки. Из темноты то тут то там раздавался собачий лай, что заставляло торпед нервничать.

Наконец какая-то собака рванулась вперед. Крик, оглушительно бухнуло ружье, потом еще раз…

– Чо там за дела?! – заорал видимо бригадир

– Собака укусила, б…! Их тут полно!

…

– Гном, нет тут никого! Собаки только!

– Ладно, едем!

***

До новой хаты добрались ночью. Шли пешком, по пустому городу, проходняками. Ларин по одной стороне, я – по другой. Чтобы в случае чего прикрыть огнем.

Пришли в район, который застраивался еще при Сталине, дома по два, по три этажа… Тут почему-то работало освещение – большая часть города ночью не освещалась. А тут фонари светили, давая желтый, зловещий свет.

Но я тогда думал не о красоте ночного города, а о том, как мы вляпались, и что теперь с нами со всеми будет…

Ларин махнул рукой с другой стороны дороги. Я подошел:

– Ну?

– Мне сюда.

– А дальше?

– Все норм будет, брателла. Вот увидишь…

***

Домой я понятное дело – не пошел. Пошел в гараж, там расстелил кушетку – знаете такую, советскую.

Не спалось. Прямо посреди ночи вышел. Над гаражным кооперативом висела большая луна, такая огромная, что казалось до нее можно дотронуться рукой.

С..а.

Я никогда так не жил – одним днем. А Ларин так и жил. Наверное, мы потому и близкими стали – потому что разные. Мы хорошо друг друга дополняли.

Но это не ответ на вопрос, а чо делать то?

Понятно, что Гиви хочет нас расколоть. Интересно, в Москве в самом деле какого-то солидняка грохнули? И чо делать то?

Вечный русский вопрос. Кто виноват и что делать?

Кто виноват – понятно. Вопрос – что делать? Я ничуть не сомневался в том, что если поставить вопрос на коллектив – желающие сдать Ларина найдутся. Даже несмотря на то, что без него они были бы просто шпаной.

Вечная трагедия предательства.

Раньше в такие игры играли менты. А вы думаете, как дела раскрывают? Да только так и раскрывают – менее опасных пускают как свидетелей в обмен на их показания на более опасных. Кто более опасный, кто менее, – решает следак или там опера. Или просто – кто согласился дать показания на друзей, тот и уходит от наказания.

Интересно… а Ларин даже не поставил вопрос – кого отдаем?

Нет, я отдаю себе отчет в том, что