Роковая женщина - Майкл Корда

Она не могла заставить себя обвинять его. «Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов», — сказал Бартон Гримм, подобно многим людям находя в Библии оправдание своим действиям, и, конечно, мертвым гораздо легче вынести тяжесть вины, чем живым, так что он, возможно, был прав.

В то же время она понимала, почему эти документы так важны для Роберта. Это был его Чаппакудик[43], момент паники, пережитый им в юности, когда он выбрал легкий выход и свалил ответственность за три смерти на брата. Пресса с упоением обрушилась бы на него за то, что случилось двадцать лет назад, отставные полицейские появились бы на телеэкранах с рассказами о том, как их заставили похоронить материалы следствия, ученые и психиатры излагали бы свою точку зрения в «Ночной линии» или «20/20», — его политическая карьера рухнула бы в одночасье. А что подумали бы его родные? Они обвинили Артура в гибели Джона, и делали это до сих пор, потому что ей предшествовала их ссора, но известие, что машину вел не Джон, а Роберт, безусловно, потрясло бы их всех — даже Сесилию. Интересно, знала ли правду Элинор? Может быть, Артур рассказал ей? Алекса решила, что нет.

Что ж, если Роберт смог дать битву при Ла Гранже — ее все еще охватывала ярость при мысли, что сначала Букер копается в ее прошлом, а потом попытается хитростью заставить ее подтвердить свои подозрения — она сможет нанести ответный удар в Кайаве.

Ей хотелось попросить совета у Стерна, но поразмыслив она поняла, что это невозможно. В ее руках была семейная тайна. И она не может доверить ее никому, не принадлежащему к семье.

— Эта встреча совсем неуместна, — сказал Букер, хотя, казалось, он был вполне счастлив оказаться здесь.

— Знаю.

— И вряд ли это хорошая мысль. Для вас, я имею в виду.

— Возможно. Это меня не волнует.

Волнение Букера было для Алексы очевидно. Сама же она старалась держать себя в руках, Потребовалась масса усилий, чтобы убедить его прийти, но она сумела настоять. За блестящими стеклами очков его глаза нервно мерцали, словно опасаясь встретиться с ее взглядом. Это не был взгляд опытного юриста, готового устроить свидетелю перекрестный допрос — что-то в нем напоминало ей застенчивого мальчика, который хочет попросить девочку о свидании и не решается.

Она улыбнулась ему.

— Сожалею, что у нас не было случая узнать друг друга лучше. — Это вряд ли были те слова, которые говорят юристу враждебной стороны, и Букер, похоже, удивился. — Я хотела бы спросить вас, — сказала она по возможности любезно, — зачем нужно было проделывать весь путь в Ла Гранж и затруднять мою мать, когда можно было переговорить со мной? Я не думала, что юристы должны шпионить, исполняя должность детектива.

Букер отчаянно вспыхнул.

— Я не шпионил, — оскорбленно сказал он.

— А как же тогда это называется?

— Предварительное расследование.

— Ясно. Для этого обязательно врываться к моей матери и допрашивать ее?

— Возможно, мне следовало сперва ей позвонить, — мрачно сказал Букер. — Я искренне сожалею.

— Интересно, что бы сказал об этом Артур?

— Понятия не имею.

— Он верил в открытые отношения — в честные. Не думаю, что он бы позволил своему юристу шпионить за людьми, а вы?

— Я ничего подобного не делал.

— Он когда-нибудь просил вас о чем-нибудь в этом роде, мистер Букер?

— Мартин. Нет, должен признаться.

— Он очень высоко ценил вас, мистер Букер. Он относился к вам как к своему зятю.

— Мартин, пожалуйста, миссис Баннермэн… Алекса. Честно говоря, я удивлен, слыша об этом.

— Почему? Вы практически член семьи. Он больше полагался на вас, чем на собственных детей.

— Вероятно, это правда, но я никогда не замечал в нем чувств, о которых вы намекаете.

— Он был очень сдержанным человеком… — она улыбнулась, — Мартин.

— Можно сказать и так.

— Думаю, в конце жизни — хотя Артур не считал, что это конец — он очень сожалел, что не выражал своих чувств к вам. К детям. Отчасти именно это занимало его мысли, понимаете?

— Понимаю. Я об этом не думал.

— Да-да. Это правда. Послушайте, вы работаете на Роберта, я это понимаю. Если нам придется сражаться в суде, о’кей, я смогу это пережить, даже если проиграю. Но вы действительно думаете, что это честно — доставать из шкафа скелеты времен моего детства? Какое они имеют отношение к нашему делу? И кто дал вам право обижать мою мать?

— Алекса, поверьте, я не имел ни малейшего намерения обижать вашу мать.

— Вот как? Вы не считаете, что огласка обстоятельств смерти моего отца причинит ей вред?

Букер явно не был готов к ответу. Он опустил глаза. Снял очки. Потер подбородок.

— Алекса, — мягко сказал он. — Думаю, я знаю, что случилось, — он перешел на шепот, — с вашим отцом.

Она в ужасе уставилась на него.

— Нет!

— Я не могу этого доказать, но совершенно уверен.

Куда он ее толкает? Ее охватила паника, когда она попыталась угадать, много ли ему известно, но один взгляд на его лицо сказал ей, что это не уловка. На нем было выражение искреннего сочувствия, решила она, а возможно, и чего-то больше.

Ей всегда казалось, что в Букере осталось нечто детское, возможно, потому, что он многие годы приносил большую часть своего «я» в жертву семье Баннермэнов, но сегодня он выглядел постаревшим, вокруг его рта обозначились складки, а под глазами были темные круги. Он казался более красивым, чем она его помнила, и очень усталым.

— Для меня это нелегко, — сказал он. — Хотел бы я, чтоб мы не были по разные стороны.

— А это так?

— Я юрист. Я представляю Роберта — и Семью. А юрист не должен разыгрывать из себя Бога, как сказал мне шериф Пласс. Я бы хотел никогда не попадать в Ла Гранж. Бог свидетель, я не желал туда ехать. Но я поехал. И этим все сказано.

И теперь вы собираетесь вывалить Роберту кучу сплетен и слухов, которые он может использовать против меня.

Он вздохнул.

— Я бы так не сказал. Я не опираюсь на сплетни и слухи. Предпочитаю факты. В любом случае, я здесь не для того, чтобы говорить об этом проклятом богатстве. Я пришел, чтобы поговорить о вас.

— Это не ваше дело.

— Может быть. Послушайте, я не собираюсь хитрить. Не думаю, чтоб вы рассказали мне о том, что случилось, да я даже и не желаю этого, но хочу сказать вам, что вы взвалили на себя слишком тяжелый груз вины. Я размышлял об этом всю дорогу домой. Меня не волнует, что думает Пласс или Гримм, или этот жирный дурак Цубер, и даже ваша мать… — хотя, если вас интересует мое мнение, ваша мать чувствует то же самое.

Она не могла ни солгать ему, ни отрицать его догадки.

— Нет. Она обвиняет меня. Всегда обвиняла.

— Черта-с-два. Если бы вы не погрузились так глубоко в вашу проклятую вину, вы бы давно это заметили. Она простила вас. Может быть, она никогда вас не винила.

— Может быть, — с трудом ответила она. — Да. Я не хочу говорить об этом.

— Нам придется говорить, — с нажимом сказал Букер. — Вы когда-нибудь рассказывали об этом Артуру?

Она замотала головой.

— Я хотела… Я старалась…

— Что ж, он, возможно, согласился бы со мной. Честно говоря, я не верю, чтоб он сколько-нибудь меня любил, что бы вы ни утверждали, и я его не обожал, но я должен воздать ему должное — у него было исключительно сильное чувство справедливости, в особенности, когда дело касалось семьи. И его было нелегко потрясти. Не то чтобы он от этого стал лучшим отцом, заметьте себе, но, по крайней мере, это он знал.

— Я пыталась рассказать ему. Я просто не могла набраться храбрости. А потом стало слишком поздно.

Букер протер очки и снова надел их.

— Вам не приходило в голову, что он уже знал?

— Знал? Откуда?

— Алекса, я провел в Ла Гранже два дня, размышляя над этим. Я не верю, что ваш отец совершил самоубийство, но не собираюсь давить на вас в этом вопросе. Но вот что я узнал — и это весьма меня удивило. Кто-то побывал в Ла Гранже до меня, когда старый Гримм был еще жив, за три месяца до того, как Артур женился на вас.

Сначала я предположил, что это репортер из какой-то газеты, но чем больше я думал, тем меньше это имело смысла. В последний день я немного подпоил Барта Гримма, и он рассказал, что человек, приехавший к его отцу, выглядел как юрист с Уолл-стрит. Английский костюм, дорогая обувь, гарвардский акцент, манеры. Читай между строк — этот человек отвалил кучу денег за привилегию провести пару часов наедине со стариком, и унести с собой одно досье. Что объясняет, почему Барт Гримм разъезжает на новом «мерседесе», хотя дела его из рук вон плохи. Если вас интересует мое мнение, Артур догадался, что есть какие-то проблемы, связанные со смертью вашего отца, а возможно, и с вашим браком с Билли. Поэтому он послал кого-то вызнать правду и привезти документы. Думаю, он все знал. И простил вас.