Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

сельской жизнью, сам он до двенадцати лет жил в деревне, дружил с местными ребятишками и хорошо знал особенности крестьянского труда.

Не все, однако, одобряли эту странную дружбу. Особенно раздражался Мартын Шпанберг. Сновавший по берегу словно угорелый, он однажды так стеганул нагайкой Мишкину лошадь, что та от испуга и боли присела на задние ноги, чуть не скинув седока.

– Зачем вы лошадь пугаете, господин офицер? – хмуро спросил Мишка.

– Делом надо заниматься, а не языком трепать! – заорал Шпанберг.

Мишка побледнел, но сдержался, не стал отвечать на обиду. К счастью, подоспел Чириков. Он тоже не захотел публичного скандала, отвел Шпанберга в сторону и тихо, но очень вразумительно сказал датчанину:

– Мартын Петрович, ты опять хватил лишку? Если и дальше так будет продолжаться, мне придется доложить капитану о твоем недостойном поведении. Прошу тебя, не трогай Михаила.

Шпанберг отъехал, что-то злобно бурча под нос и нещадно лупя теперь уже свою лошаденку.

– Спасибо, Алексей Ильич, а то ведь я мог и не сдержаться, – глядя вслед Шпанбергу, сказал Михаил.

– Сдерживаться надо, Миша. Что поделаешь, в дороге всякое бывает, нервы у всех на пределе.

– Простите меня, не привык я к такому обращению.

В деревню Невон приплыли вечером. Солнце клонилось к горизонту, его длинные лучи скользили вдоль зеркальной, отражавшей их обратно в небо, глади Ангары. На берегах громоздились выброшенные весенним паводком деревья, многие уже сгнили от вод речных и небесных.

Вдоль всего берега, слева и справа от деревушки, разливалась за горизонт вековая тайга. Лес нависал над самым обрывом. Невонка бурлила. Огромные валуны загромождали ее устье. Вода с шумом пробивалась через них. Брызги серебряным дождем парили над речкой. Упорно, борясь с камнями и разбиваясь о них в пену, минуя все преграды, эта река рвалась к Ангаре, как будто желала одного – соединиться с ней, отделенной отвесным утесом.

Правый берег Невонки как защитной стеной был укреплен высокими, плотно примкнувшими друг к другу елями. По левой стороне речки росли изнеженные, просвечиваемые солнцем сосны. Пока готовили ужин, Алексей и Михаил, воспользовавшись еще не иссякнувшим закатным светом, добрались до соснового бора. На опушке деревья были молодыми, да и вся делянка не заросла густым подлеском, местами лес был настолько чистым, что Алексей с удивлением отметил:

– Как в парке…

– Это как? Почему в парке? – заинтересовался Михаил.

– Ну, как в саду.

Михаил пожал плечами и развел руками, словно бы говоря, что не понимает сказанного.

– Миша, а ты в школе учился?

– В моем детстве школ у нас не было, Алексей Ильич. Сейчас только учитель появился, арифметике учит, азы и буки пишет. Но это для малышей, а мне, поди, работать надо.

Молодые люди шли бодро, под их ногами шуршала старая хвоя, аппетитно похрустывали невыхолощенные сосновые шишки.

– Вы посмотрите, Алексей Ильич, какое место сухое! Здесь никогда не бывает грязи. Нет в тайге места лучше соснового бора, он всегда чище, чем другие леса.

– Мне тоже здесь нравится, Миша.

– У вас на родине такие же леса?

– Такие тоже есть, но чаще встречаются дубовые рощи, липы, ясень. Я их здесь не видел.

– Наверное, климат для них не подходящий.

– Может быть и так.

Алексей и Михаил долго прогуливались вдоль устья Невонки. О чем вели неспешный разговор два молодых человека, ступившие каждый на свою жизненную дорогу? Куда приведут их эти разные дороги, они не знали. Но оба чувствовали свое предназначение и несли в сердцах смутное о нем предчувствие. Алексей Чириков, талантливый морской офицер, один из тех, кто составил славу и гордость русского флота, широко образованный и блестяще воспитанный – казался безграмотному Мишке Беловодову недосягаемым, человеком из неведомого, даже нереального мира. Мишка же виделся Алексею Чирикову воплощением всего русского, настоящего, первозданного, по-деревенски искреннего и правдивого. Видимо, не зря их столкнула судьба…

Они заторопились к привалу. Темнота, как огромный медведь, подкрадывалась незаметно и неожиданно наваливалась на тайгу. В лесу она, правда, обманчиво долго не ощущалась. Но вдруг подул ветер, откуда-то примчались клочковатые непроницаемые туч и закрыли луну и не вызревшие звезды.

– Алексей Ильич, надо быстрее ужинать. Чего доброго, дождь пойдет.

Некоторые члены обоза энергично хлопотали у костра, другие в сторонке кормили лошадей, а самые доверенные и ответственные большими деревянными лопатами помешивали в котлах разваривавшуюся рыбу – щук, чебаков, хищного жереха. Мужики из местных, сибиряки, знавшие толк в настоящей ухе, принесли из тайги только им ведомые травки и корешки, придавшие ухе насыщенный, волнующе-незнакомый аромат.

– Похоже, ночь дождливая будет, – глядя в небо и крутя самокрутку, сказал Мишкин сосед. И правду сказал: в мгновение ока с неба, как из дырявого ведра, хлынули толстые струи воды. Путешественники попрятались под лодками-дощаниками. Засверкали молнии, исполосовавшие небо, треснул по макушкам деревьев оглушительный гром. Метались в поисках укрытия люди, ржали лошади. Дождь стучал по крышам лодок, словно это и не дождь, а сотни мастеров-плотников дружно забивали гвозди. Молнии по светоотдаче, казалось, хотели сравняться с солнцем, так ярко и навязчиво они сверкали, сливаясь в зигзаги, вонзались в самую сердцевину неба.

– Чего это разбушевалось? – глядя на неумолимую стихию, сказал Михаил. – Никак, это ты, дядя, накаркал…

– А в эту пору всегда бушует, – равнодушно пыхтя самокруткой, ответил сосед.

Всю ночь над Ангарой буйствовала гроза. Вслед за молнией на мятущуюся реку падали оглушительные, сотрясающие все вокруг раскаты грома. Лес, еще недавно горделивый и молчаливый, теперь не то чтобы шумел, но стонал, изгибаясь в плазменных сполохах. Деревья склонялись под яростными натисками ветра, и некоторые вековые великаны не выдерживали, падали с оглушительным треском, ломая под собой слабенький подлесок. Ветер, словно радуясь этим своим победам, намечал новые жертвы и снова наваливался на них, и снова лесные великаны не выдерживали его бесовского натиска. Гром, треск падающих стволов, вой ветра изматывал и людей, вселял страх. Чудилось, что весь мир наполняется апокалиптической лавой. Казалось, еще немного, еще одно мгновение, и шквал ветра, усиленный напором дождя, сдует лодки в бурлящее пекло воды и унесет на край света, откуда нет пути назад.

Но всему настает конец. К утру стихло. С горы на песчаную косу, где были причалены лодки, стекали широкие ручьи лишней воды. Невонка, преодолев все преграды, страстным стремлением падала в объятия Ангары. С восходом солнца небо прояснилось, тайга ожила. Первые утренние лучи, как в награду за ночные потери, одарили лес мириадами драгоценно сияющих алмазных капелек. Кони, как ни в чем не бывало, разгуливали по зеленой поляне у кромки леса. Глядя на их важную, размеренную поступь, доброжелательное помахивание хвостами, которыми они отгоняли оводов, трудно было представить, что совсем недавно в ночной тьме, прорезаемой лезвиями молний, они, порвав коновязи, с оскаленными мордами, пытаясь спрятаться от непогоды, убегали под полог тайги.

Мужики разводили костры и развешивали одежду на