Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918 - Ричард Пайпс

Второй секретный пункт, овеянный даже еще большей тайной, ибо речь в нем шла о действиях германских сил не против иностранцев, а против русских, выражал согласие Германии выступить по просьбе большевиков против Добровольческой армии. Это было сформулировано следующим образом: «Германия ожидает, что Россия использует все имеющиеся в ее распоряжении средства, чтобы немедленно подавить восстания генерала Алексеева и чехословаков; с другой стороны, Россия признает [nimmt Akt], что Германия также выступит всеми имеющимися для этого силами против генерала Алексеева». [Europaische Gesprache. 1926. V. 4. S. 150. Согласие Иоффе: Idem. S. 152. См. также: Gatzke H.W. // VZ. V. 3. 1955. Jan. № 1. S. 96-97.]. К этому обязательству немцы тоже отнеслись со всей серьезностью. 13 августа Иоффе сообщил в Москву, что после ратификации Дополнительного договора Германия собирается предпринять энергичные действия против Добровольческой армии210.

Итак, Германия обещала, идя навстречу просьбам русских, выступить против английских войск и деникинской армии. Третий секретный пункт соглашения был принят по инициативе немцев и навязан русским против их желания. Он обязывал советское правительство изгнать из Баку английские силы, находившиеся там с 4 августа. Как и в первых двух случаях, здесь была сделана оговорка, что, если советские силы не справятся с этой задачей, решение ее возьмет на себя Рейхсвер. [Baumgart. Ostpolitik. S. 203. Этот третий секретный пункт соглашения стал достоянием гласности лишь после второй мировой войны. Впервые его опубликовал Баумгарт (см.: Historisches Jahrbuch. Bd. 89. 1969. S. 146-148).]. Но и этому не суждено было осуществиться, так как 16 сентября, когда германские силы еще не были готовы выступить, в Баку вошли турки.

Три секретных пункта Дополнительного договора означали, что Германия (если бы она не потерпела крах в первой мировой войне) получает господство над Россией не только в экономическом, но и военном отношении.

В докладе перед рейхстагом о Дополнительном договоре (не содержавшем, конечно, упоминания о секретных пунктах) Хинце заявил, что этот документ закладывает основы «сосуществования» (Nebeneinanderleben) Германии и России211. Примерно такую же терминологию использовал и Чичерин, выступая 2 сентября перед Центральным исполнительным комитетом, который единогласно ратифицировал Договор. «При глубочайшем различии между строем России и Германии и основными тенденциями обоих правительств, — сказал он, — мирное сожительство обоих народов, являющееся всегда предметом стремлений нашего рабоче-крестьянского государства, является в настоящее время желательным и для германских правящих кругов»212. По сути, это одно из наиболее ранних официальных упоминаний термина «мирное сосуществование», о котором советское правительство вспомнит затем после смерти Сталина.

Теперь два правительства стремительно пошли навстречу друг другу. За неделю до капитуляции Германии между ними фактически возник политический, экономический и военный союз. Хинце поистине фанатически поддерживал большевиков. В начале сентября, когда Москва развязала красный террор, в ходе которого были расстреляны тысячи заложников, Хинце употребил все свое влияние, чтобы воспрепятствовать полной публикации в германской печати присылаемых корреспондентами из России отчетов о тамошних зверствах, опасаясь, что возмущение общественности повредит дальнейшему сотрудничеству213.

В сентябре по просьбе Москвы Германия начала поставлять в советскую Россию топливо и оружие. В России ощущалась острая нехватка угля, и министерство иностранных дел Германии организовало во второй половине октября посылку в Петроград двадцати пяти немецких судов, которые должны были доставить в общей сложности 70 000 тонн угля и кокса. Лишь половина из них или даже меньше достигли порта назначения, а затем поставки были прекращены из-за разрыва дипломатических отношений между двумя странами. Доставленный в Петроград уголь пошел на заводы, производящие оружие для Красной Армии214.

В сентябре Иоффе обратился к немцам с просьбой поставить в Россию 200 000 ружей, 500 млн. патронов и 20000 пулеметов. Под нажимом министерства иностранных дел Людендорф неохотно на это согласился, вычеркнув из списка пулеметы. Эта сделка не состоялась, так как Хинце и канцлер Гертлинг ушли в отставку. Новый канцлер, принц баденский Максимиллиан, не был уже таким энтузиастом пробольшевистской политики215.

Несмотря на неотвратимо надвигавшееся поражение Четверного союза, Москва пунктуально выполняла свои финансовые обязательства по Дополнительному договору. 10 сентября в Германию было отправлено золота на 250 млн. немецких марок в качестве первой выплаты, а 30 сентября была выплачена сумма в 312,5 млн. немецких марок — частично золотом, — частично рублями. Третья выплата, запланированная на 31 октября, уже не состоялась, поскольку в тому времени Германия была на краю капитуляции.

* * *

Вплоть до конца сентября 1918 года большевики верили в победу дружественной им Германии. Затем стали происходить события, заставившие их задуматься. Отставка 30 сентября канцлера Гертлинга и последовавшее несколько дней спустя смещение Хинце лишили их самых верных сторонников в Берлине. Новый канцлер принц Максимиллиан обратился к президенту Вильсону с просьбой оказать услугу Германии, договорившись о перемирии. Это были несомненные симптомы надвигающегося краха. Ленин, находившийся на даче под Москвой, где восстанавливал силы после ранения, полученного во время неудачного покушения на его жизнь (об этом мы еще расскажем позднее), среагировал немедленно. Он побудил Троцкого и Свердлова созвать заседание ЦК для обсуждения насущных внешнеполитических вопросов. 3 октября он направил Центральному исполнительному комитету анализ ситуации в Германии, в котором с восторгом говорил о перспективах надвигающейся в этой стране революции216. По его рекомендации 4 октября ЦИК принял резолюцию, заявлявшую «перед лицом всего мира», что «вся советская Россия всеми своими силами и средствами поддержит революционную власть в Германии»217.

Новый германский канцлер нашел такие беззастенчивые призывы к свержению законной власти чрезмерными. К этому времени уже и министерство иностранных дел пришло к выводу, что с него хватит большевиков. На состоявшемся в октябре межведомственном совещании министерство иностранных дел впервые поддержало предложение разорвать отношения с Москвой. В составленном его сотрудниками в конце месяца меморандуме о перемене политического курса говорилось: «Мы, испортившие свою репутацию тем, что изобрели большевизм и выпустили его на волю во вред России, должны теперь, в последний момент, по крайней мере не протягивать ему руку помощи, чтобы не потерять доверия России будущего»218.

У Германии имелись достаточные основания для разрыва с Москвой, поскольку Иоффе, который уже весной и летом вел здесь подрывную работу, теперь стал открыто разжигать революцию. Впоследствии он с гордостью писал, что в этот период агитационно-пропагандистская работа его посольства «все более принимала характер решительно революционной подготовки вооруженного восстания. Помимо конспиративных групп спартаковцев в Германии, в частности в Берлине, со времени январской [1918 г.] забастовки существовали, конечно нелегальные, Советы рабочих депутатов... С этим Советом российское посольство находилось в постоянной связи... [Берлинский] Совет полагал, что восстание только тогда окажется своевременным, когда весь берлинский пролетариат будет хорошо вооружен. С этим приходилось бороться. Нужно было указывать, что если ждать этого момента, то до восстания никогда дело не дойдет, что достаточно вооружения только авангарда пролетариата... Тем не менее стремление германского пролетариата вооружиться было вполне законно и разумно, и посольство всячески содействовало этому»219. Содействие это принимало форму денежных субсидий и поставки оружия. Когда советское посольство покидало Берлин, по небрежности был оставлен документ, из которого следовало, что между 21 сентября и 31 октября 1918 года оно закупило на сумму в 105 000 марок 210 единиц огнестрельного оружия и 27 000 патронов220.

Для разрыва дипломатических отношений вполне хватило бы заявления высшего советского законодательного органа о поддержке революционных сил в Германии и той деятельности, которую вел Иоффе, воплощая это заявление в жизнь. Но министерство иностранных дел хотело получить прямой повод и с этой целью спровоцировало следующий инцидент. Зная, что советские дипкурьеры в течение многих месяцев привозят в посольство агитационные материалы, распространяемые затем в Германии, оно устроило так, что на Берлинском вокзале контейнер с дипломатической почтой из России при разгрузке как бы случайно упал и разбился. Это произошло вечером 4 ноября. Из поврежденного контейнера потоком хлынули пропагандистские материалы, содержащие призывы к немецким рабочим и солдатам подняться и свергнуть правительство221. Иоффе было предписано немедленно покинуть страну. Выразив положенное в таких случаях негодование, он, тем не менее, не забыл перед отъездом в Москву оставить д-ру Оскару Кону, члену Независимой социалистической партии и фактическому резиденту советской миссии, 500 000 марок и 150000 рублей в качестве дополнения к сумме в 10 млн. рублей, выделенной перед этим «на нужды германской революции». [Иоффе // Вестник жизни. 1919. № 5. С. 45. Из-за близких отношений с Троцким Иоффе впоследствии впал в немилость. Он покончил жизнь самоубийством в 1927 г. (см.: Троцкий Л.Д. Портреты революционеров. (Benson, Vt., 1988. P. 377—401)].