Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

– Во всем этом деле важным нахожу, что крестьяне в толпе кричали: «Не хотим присягать, пускай что хотят с нами делают, а мы присягать не будем». Я поставлю крестьян в две шеренги и буду каждого из них спрашивать, поодиночке, намерен ли он присягнуть или нет; желал бы очень знать, много ли будет ослушников. Но как все же такие могут случиться и их немедленно должно будет наказать в пример другим телесно, то я присоединил вопрос: сколько за один раз виновных он, генерал-губернатор, считает в праве себя конфирмовать к приговору к телесному наказанию?

По справке с законами нашлось число 9, и я утвердительно заверил Дьякова, что более виноватых у меня не сыщется. На другой день я отправился в Яноволь.

После знакомства с генерал-губернатором я прибегнул к разговору с губернским предводителем, коллежским асессором Шадурским,[515] в котором я нашел умного, образованного человека, по наружности весьма красивого собой, а по первым его словам, обращенным ко мне, я почувствовал и личное к нему расположено.

– Ваше превосходительство, как я слышал от чиновников, имевших честь представляться вам, – сказал мне Шадурский, – прибыли в нашу губернию с предубеждением против нас. Смело могу уверить вас, что это предубеждение неосновательное. Мы несчастливы тем, что Бог наказал нас в продолжение многих годов сряду неурожаями, и несколько лет правительство вынуждалось нам оказывать денежное пособие. Великодушие правительства всегда нас душевно трогало, и мы с чувством живейшей признательности принимали оное, но по не зависящим вовсе от нас обстоятельствам делались и по сие время состоим дурными его плательщиками; со всем тем могу уверить вас, что настоящие подати мы всегда платили исправно. Я прошу вас убедительно, ваше превосходительство, обратить на этот предмет беспристрастно внимание ваше. Вы сами удостоверитесь, что на нас почти нет собственно недоимочного долга. Недоимка же заключается наиболее в двенадцатипроцентном налоге на временно сделанные нам ссуды и на временно, иногда по крайности, образовавшуюся недоимку. Конечно, правительство много и прощало нам, но все же мы не могли вполне очистить эту недоимку.

Когда я слегка коснулся предмета обращения униатов в православие, Шадурский со скромностью выразился:

– Витебские помещики большей частью католики, а крестьяне и другие обыватели частью только принадлежат католической церкви, а наиболее униатов. Я не буду утверждать, чтобы из числа католиков все вообще помещики равнодушно смотрели на то, что подвластные им крестьяне униатского исповедания присоединяются к православной церкви, но скажу утвердительно, что когда образовалось точное понятие, что правительство решительно положило это в своих расчетах к выполнению, тогда образованные и умнейшие из помещиков воздержались от малейшего в этом отношении вмешательства, а предоставили все это (действию) тех мер, какие правительство само признает нужным оказывать в этом. К нашим помещикам по сие время никто не обратился об этом предмете своевременно; православное же духовенство вдруг обратилось в селениях наших с резким требованием – не только униатов заставить (?) обращаться с духовными требованиями к православным священникам, но даже коснулось и католиков, объясняя, что многие из сих последних, по брачным союзам с униатами, необходимо вместе с ними должны присоединяться к православной церкви. Согласитесь сами, ваше превосходительство, позволяет ли совесть чистым католикам быть строгими участниками в подобного рода понуждениях. Конечно, ежели бы нам была объявлена прямо воля самого государя в этом смысле, мы бы должны были и стали бы все беспрекословно повиноваться. Но, вникнув в дела здешней губернии, ваше превосходительство сами изволите удостовериться, что вообще этим жалобам православного духовенства об упорстве будто бы помещиков и о противодействии мерам правительства по этому важному предмету начало всегда возникало (?) от православных же священников (?). Первый приступ с их стороны всегда бывает одинаков: к архиерею обыкновенно явится неожиданно человек из какого-либо значительного селения, с просьбой о желании всех будто бы обывателей оного обратиться к православной церкви. Не стану и не хочу даже рассуждать, что все подобные искатели всегда были к сему подстрекаемы и что даже большей частию в числе их непременно есть люди, (по своему поведению) не заслуживающие уважения. Епархиальное начальство таковую просьбу всегда принимает с жаром, немедленно относится к земскому начальству, извещает оное об отправлении в селение с просителями особого православного священника, требует без малейшего промедления допустить православного священника в приходскую униатскую церковь и указывает полиции принять немедленно под покровительство всех обращающихся. Помещик, владетель имения, иногда вовсе даже не знает об этих распоряжениях, а православное духовное управление дополняет, что оно нисколько не имеет нужды предварять об этом помещика, церковь-де приходская, а не собственность помещика и не одни его крестьяне приписаны приходом к церкви. Православный священник, не упуская минуты времени, приезжает в селение, очень часто прежде даже прибытия туда чиновника земской полиции, входит обыкновенно в дом помещика и в выражениях, нередко далеких от приличия, объявляет ему причину своего наезда и от него требует содействия и настояния к открытию церкви. Вообще при всех подобных случаях униатский священник скрывается, с умыслом или случайно – этого решительно нельзя вдруг определить. Помещик иногда, испуганный внезапностью, и сам желал бы тот же час выполнить настояние прибывшего священника, но двор его уже наполнен крестьянами, большей частью не имеющими не только желания к присоединению, но даже и понятия, чего от них требуют. Конечно, при этом не может быть совершенного спокойствия, иногда встречается и сопротивление; тогда тотчас возникают жалобы: крестьяне-де бунтуют, помещик и униатский священник не только подстрекают бунтующих, но даже научают их противодействию. Чиновник земской полиции, подъехавший к этому случаю, всегда уже положительно обвиняется в пристрастии и потворстве католикам и очень часто отрешается от должности, а иногда и предается суду. Суд же всегда оканчивается совершенным его оправданием.

Касательно содержания почт предводитель Шадурский объявил мне, что по Витебской губернии в этом отношении существует почти монополия; более половины общего числа почтовых станций сняты в содержание помещиком Подвинским,[516] человеком недостаточного состояния, но вообще занимающимся подрядами без капитала, а по одним лишь спекуляциям, и что он более служит контрагентом для евреев, не имеющих права вступать в подряды по содержанию в селениях почтовой гоньбы, но что и Подвинского обвинять совершенно невозможно, ибо казна уплату денег за содержание почт производит весьма неаккуратно, на что все почтосодержатели неоднократно приносили жалобы, но на это нисколько по сие время не обращалось внимания. О служащих, по выборам дворянства, чиновниках Шадурский с твердостью, приличной его званию, настоятельно мне объявил свое одобрение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});