Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно - Роберт Грейвз

Душа Геркулеса поднялась высоко в воздух, несомая пламенем и дымом, и юго-западный ветер привел ее к горе Олимп. Поэты говорят, что он стал стучать в двери Олимпа своей окованной медью дубиной и напугал Божественное Семейство. Когда он отказался отправиться в Преисподнюю и поступить в Распоряжение своего врага Гадеса, они предложили ему присоединиться к ним и стать Олимпийцем. Но он отказался сделаться тринадцатым божеством, заявив, что согласен поступать к ним в привратники, и, как все привратники, есть и пить сколько душе угодно. Гера, как говорят поэты, простила его наконец и дала ему в жены свою дочь Гебу. Что имело место на Олимпе, не может быть, однако, известно смертным, даже самым правдивым поэтам; достоверно известно только то, что Деянира повесилась от горя, когда услыхала, что Геркулес мертв, как повесилась от горя Марпесса, когда услыхала о смерти своего отважного супруга Идаса.

Сыновья Геркулеса, явившись со всей Греции на Эту для погребальных игр в честь отца, увидали, как их много и как они сильны, и замыслили великий набег на Микены. Но царь Эврисфей им воспрепятствовал, устроив хитрую засаду, и те, кого он не убил, бежали в Аттику. Там их хорошо приняли. Когда Эврисфей выступил против Аттики, сыновья Геркулеса и афиняне дали ему отпор, и в битве при Скиронийской скале Гилл, сын Геркулеса, снес Эврисфею голову, как до того снес голову Сфенелу; но чтобы одержать победу, ему пришлось пожертвовать свою сестру Макарию Персефону. Таков был конец Эврисфея; но голова его, когда Алкмена, мать Геркулеса, благоразумно выколола ему глаза вязальными спицами, была захоронена на одном горном перевале, а тело — на другом, чтобы отбить у врагов охоту вторгаться когда-либо впредь за землю Аттики. Эврисфею наследовал его зять Агрей, который восстановил династию Пелопидов и стал отцом знаменитых царей Агамемнона и Менелая.

Конец Ясона и Медеи был таков. Они жили вместе в Эфире довольно счастливо, пока граждане не были оскорблены попыткой Медеи обеспечить бессмертие двум младшим из пяти детей, рожденных ею от Ясона, растя их в храме Геры и не позволяя выходить наружу. Ясон попытался убедить ее оставить эту тщеславную прихоть, а когда она осыпала его насмешками, отказался с ней жить. Креон, царь Аопии, услыхав об их размолвке, послал к Ясону гонца, предложив ему в жены свою дочь Авгу, посредством их брака Коринфское двойное царство было бы воссоединено под одним скипетром в соответствии с пророчеством Эхиона; ибо Креон был стар и желал уступить свой престол Авге. Ясон согласился на предложение Креона, забыв, что имеет права на престол Эфиры исключительно как супруг Медеи. Он развелся с Медеей, издав соответствующий указ, а затем отпраздновал свадьбу с Авгой. Медея разыграла покорность и преподнесла Авге как свадебный дар ночную сорочку дивной работы. Но когда Авга ее надела, сорочка вспыхнула, и пламя пожрало не только новобрачную, но и Креона, которым своими руками пытался его потушить, а также весь царский дворец почти со всеми, кто в нем был, включая двух старших сыновей Медеи. Третий сын, Фессал, был спасен Ясоном, который прыгнул с ним из окна и остался невредим (это был тот самый Фессал, который правил Фтиотийским царством после смерти Пелея). Эфирцы в ярости обрушили свою месть на двух младших детей, которых она воспитывала в храме Геры; и с тех самых пор обязаны были ежегодно совершать искупление этого убийства.

Медея вспомнила обещание Геркулеса, переданное ей вестником Эхионом, что Геркулес поможет ей когда угодно в течение двенадцати последующих лет, если Ясон ее бросит. Она бежала в Фивы, где он тогда жил, и попросила вернуть ей престол Эфиры. Он взялся это сделать, но когда они шли вместе через Аттику, Эгей, царь Афин, влюбился в Медею и уговорил ее бросить эфирский престол и стать его царицей; и там в Афинах перед Ареопагом они очистились ото всех преступлений, в которых обвиняли ее коринфские послы. В благодарность Геркулесу за поддержку она исцелила его от безумия, чего не могли сделать асклепиевы жрецы Аполлона Дельфийского, несмотря на все их похвальбы.

Вскоре то ли Медее Эгей надоел, то ли она ему, и однажды она отправила послание Арасу, колхскому адмиралу, который по-прежнему служил ее тетке, царице Кирко Ээйской, что Колхида в нем нуждается. Арас немедленно привел в Афины колхские корабли, или, во всяком случае, те, которые были на ходу, и Медея взошла на борт, дабы вернуться в Колхиду, о которой всей душой тосковала с тех пор, как ее покинула. Ибо даже когда ее страсть к Ясону была в разгаре, ей очень не хотелось оставлять Эа, великолепный город, куда лучше расположенный, чем любой материковый город по всей Греции, и выстроенный не хуже Микен или Фив. Она рыдала, покидая свою спальню с дорогой мебелью, занавесями и украшениями, которые не могла взять с собой на корабль. Она целовала свою кровать и раздвижные двери, гладила стены, аптечку и стол, инкрустированный раковинами, и обещала им: «Однажды я снова к вам вернусь, дорогие мои!»

Вместе с Арасом вышел в путь и Невкон, который был избран адмиралом флотилии, приведенной Апсиртом к Дунаю. Он и его товарищи давно поселились в Эфире, что против Корфу, на материке; ибо он не смел вернуться в Колхиду, не собрав все кости Апсирта, суставы пальцев которого были безвозвратно утрачены. Но все, что ему удалось найти, он завернул в белую конскую шкуру и повесил на дерево, с согласия Кирки, на Ээе, которую с тех пор называли островом Апсирта.

Когда Медея вновь прибыла в Колхиду после благополучного плавания, она отняла царство у своего таврийского дяди Перса и, вступив в брак с Идеессом, Царем Мосхии, правила двумя царствами до самой смерти, и Ээт, ее сын от Идеесса, унаследовал два престола. Нэера, дочь Фрикса, была в ту пору царицей-матерью в Албании, и Колхида процветала из-за дружбы между двумя царственными домами, а также из-за того, что Медея умилостивила змея Прометея, изгнав тавров из передней части ограды. Династия Ээтидов все еще уверенно занимает престол Колхиды.

Говорят, что Медея на обратном пути бросала якорь в месте, где Поллукс убил царя бебриков Амика, и обнаружила, что на кургане Амика выросли лавровые деревья, листья которых обладали силой ввергать всех, кто их ни коснется, в бурные ссоры. Побег такого Лавра Безумия с землей на корнях она везла за кораблем в маленькой привязной шлюпке до самой Колхиды. Там она посадила деревце и использовала его листья, сея смуты среди личных и общественных врагов.

Ясон исполнился великой скорби по смерти четверых своих детей и Авги, и то, что он стал теперь неоспоримым царем в обоих Коринфских царствах, мало его утешало. Он пошел однажды рано поутру к святилищу Посейдона на перешейке и там прилег, угрюмо задумавшись, под носом «Арго», завернувшись в свой расшитый плащ, не принеся перед тем жертвы Посейдону и не сказав доброго слова ни одному из жрецов, которые вышли его приветствовать. Они видели, что его терзает глубокая скорбь; но как, они могли сказать, что творится у него в душе? Наконец он издал несколько тяжких стонов и пробормотал, как им показалось, имя Ифиас, старой жрицы Артемиды, которой он пренебрег по дороге в Пагасы, и проклятие которой привело его, в конце концов, сюда. Ибо хотя по возрасту он был еще во цвете сил, он сильно постарел после ссоры с Медеей. Десны у него гноились, и он потерял несколько острых белых зубов; он хромал из-за ревматизма; а его некогда прекрасные волосы утратили свое великолепие и были побиты сединой.

Главный жрец обратился к Ясону со словами:

— Твое Величество, следуй моим указаниям! Не сиди в унынии на сырой земле под гниющим памятником твоей былой славы. Это не принесет тебе удачи. Поднимись, государь, без страха поведай о своих горестях Владыке Коней, Колебателю Моря, Держащему Трезубец. Он смягчит боль, ручаюсь, особенно, если ты принесешь ему богатые жертвы рыжим скотом, накормив его жрецов вкусным жареным мясом, а самому божеству отдав восхитительные бедренные кости.

Ясон повернул голову, но не ответил. В глазах его угадывалось изумление, а рот был раскрыт, словно у ребенка, который собирается заплакать, хотя плач не раздался.

Главный Жрец отпустил других жрецов и сел на ступени храма, наблюдая за царем, ибо сердце предупредило его, что надвигается некое необычное событие, которое он не может ни ускорить, ни замедлить; он так и сидел на ступенях, пока не прошел час обеда, хотя дождь лил как из ведра, и восемь змеехвостых ветров гонялись забавы ради друг за дружкой по всему участку святилища, дуя со всех сторон одновременно.

Голова Ясона упала. Он уснул. И вскоре Главный Жрем увидел уголком глаза то, чего не мог бы рассмотреть в упор, — бледные очертания человека и собаки, из последних сил бегущих по дороге из Мегары. Он не повернул головы, опасаясь, что пострадает ясность видения, а два призрака бежали вперед. Человек был одет в грубое платье из овечьих шкур, какое носят этики и флегии, и призрачный бронзовый наконечник копья выходил из спины его верной рыжей овчарки. Пес кинулся прямо к Ясону и встал над ним, зарычав и оскалив клыки, шерсть у него на загривке поднялась дыбом; а пастух взбежал на нос «Арго», словно ящерица по стене. Затем, как увидел Главный Жрец, пастух, задержав дыхание, уперся плечом в изогнутый нос, и когда он подналег, упираясь ногой о подпорку, восемь ветров прекратили резвиться и помчали все вместе с диким ревом вдоль планшира по обе стороны корабля. Раздался скрип, а затем — громкий треск. Высокий нос рухнул, и резная баранья морда ударила Ясона по черепу, превратив его голову в кровавое месиво. И все же благоразумный Главный Жрец сидел, не шевелясь, пока оба, пастух и собака, не насытились кровью и мозгом своего врага; ибо, помешай он этим призракам мстить, они бы потом никому не давали покоя в святилище. Теперь же они припустили прочь, полностью удовлетворенные.