Магический круг - Кэтрин Нэвилл

— Вторая заключается в одном убеждении Никола Теслы, которое не особо отличается от того, что я только что описал, — сказал Вольфганг. — Он считал, что в Земле содержится некая форма переменных потоков, постоянно расширяющихся и сжимающихся со скоростью, которую сложно, но не невозможно измерить, — что-то вроде ритмичного дыхания или сердцебиения. Он утверждал, что если поместить тротиловый заряд в нужное место и в нужное время, а именно в начальный момент сжатия, то можно расколоть весь земной шар на кусочки с той же легкостью, с какой мальчишка разбивает кулаком яблоко. А подключившись к потокам этой энергетической сетки, человек обуздает беспредельную силу. «Впервые за всю историю развития человека, — говорил Тесла, — он овладел знанием, с помощью которого способен воздействовать на космические процессы».

Святое дерьмо!

Вольфганг окинул быстрым взглядом Эйфелеву башню: маленький красный огонек на ее вершине едва поблескивал в серебристом тумане. Потом он обнял меня, и мы замерли в полном молчании.

Наконец Вольфганг сказал:

— Если Тесла, как Прометей, подарил человечеству новый вид огня, то, возможно, документы Пандоры окажутся для нашего мира как подарком, так и наказанием.

ДОБРО И ЗЛО

С о к р а т: Ты говоришь о добре и зле.

Г л а у к о н: Вот именно.

С о к р а т: Я не уверен, понимаешь ли ты их так же, как я.

Платон. Республика

Вопреки лучшим намерениям и намеченным планам я вдруг оказалась вместе с Вольфгангом в апартаментах в стиле Ренессанс отеля «Рёле-Кристин», на отделанной резьбой кровати с пологом на четырех столбиках, где мы всю ночь — или то, что от нее осталось, — занимались любовью с такой всепоглощающей и опустошающей страстью, что у меня возникло ощущение, что я провела это время в объятиях вампира, а не австрийского чиновника.

К нашему номеру примыкал садик. Когда утром я открыла глаза, Вольфганг стоял у балконной двери, глядя на улицу. Его великолепное обнаженное тело отлично смотрелось на фоне маячившей за окном паутины влажных темных ветвей, украшенных бледной дымкой нежных распускающихся листочков. Мне вспомнилось то первое утро в моей полуподвальной спальне, когда он выбрался из спального мешка и оделся, повернувшись ко мне спиной, а потом подошел и впервые поцеловал меня.

Что ж, я уже перестала быть краснеющей квазидевственницей: в жизни всякое случается. Но я понимала, что мужчина, всю ночь напролет заставлявший мое сердце бешено колотиться, все еще остается для меня загадкой, как и тогда, когда мы впервые встретились, — задолго до того, как я узнала, что он мой кузен. И несмотря на все философские рассуждения о духе и теле, мне пришлось признаться, что моя привязанность к Вольфгангу мало ассоциируется с духовным просвещением. Интересно, как это меня характеризует?

Вольфганг открыл двери, выходящие в сад, потом вернулся и присел на кровать. Он отбросил покрывало и пробежал пальцами по моему телу, которое немедленно откликнулось на его прикосновения.

— Как ты прекрасна, — сказал он.

Мне не верилось, что я действительно хочу большего.

— Разве нам не пора собираться, чтобы не опоздать на званый ланч? — заставила я себя вспомнить.

— У француженок принято опаздывать. — Щекоча языком мои пальцы, он с задумчивым видом разглядывал меня. — От тебя исходит некий экзотический, эротичный аромат, от которого я схожу с ума. Однако мне все кажется, что это иллюзия, что нас обволакивает некая магическая дымка, в которую никого нельзя пускать, иначе магия будет разрушена.

Точное описание того, что я и сама чувствовала: с самого начала нам сопутствовала какая-то нереальная атмосфера, некая иллюзорность, настолько мощная, что это даже пугало.

— Сейчас всего лишь начало десятого, — прошептал Вольфганг, касаясь губами моей груди. — Мы же можем обойтись без завтрака, если нам назначен ранний ланч, правда?

«Les Deux Magots» — «Ле-До-Маго» — одно из самых популярных парижских кафе. Излюбленное место встреч литераторов и подпольщиков (французы обычно равно гордились принадлежностью к этим двум категориям). Многие знаменитости, от Хемингуэя до Симоны де Бовуар и Сартра, околачивались здесь постоянно. И очевидно, Зоя Бен тоже его любила.

Вольфганг заметил ее, когда мы пересекли площадь Сен-Жермен-де-Пре с уже зацветающими каштанами. Она сидела в одиночестве за угловым столиком на обнесенном стеклянными стенами солнечном балконе, и перед ней открывался отличный вид на всю площадь. Войдя в кафе, мы миновали знаменитые деревянные изваяния означенных в названии двух magots.[70] Эти восточные фигуры в красочных сине-зеленых с золотом нарядах словно парили на своих престолах, отражаясь в оправленных в позолоченные рамы зеркалах, как будто готовы были унестись на огненных колесницах с парижских улиц прямо в небеса, подобно Илии Пророку.

Наконец мы вышли на застекленный балкон и приблизились к Зое. Я уставилась на эту особу, мою пользующуюся сомнительной славой бабушку, о которой за долгие десятилетия понаписали и понаговорили множество скандальных историй. Может, ей уже и стукнуло восемьдесят, но она сидела с бокалом шампанского, и казалось, что прожитая жизнь — с бесконечными возлияниями, мужчинами и танцами — пошла ей только на пользу. Как сказал бы Оливер, она «отлично держится в седле»: гордый вид дополнялся прекрасной, не подверженной влиянию времени кожей и замечательной белоснежной, заплетенной на французский манер косой, ниспадавшей почти до талии. От нее веяло несокрушимой силой, и мне невольно вспомнились слова Лафа о том, что в детстве она обладала независимостью Аттилы, царя гуннов.

Когда мы оказались перед ее угловым столиком, она изучающе взглянула на меня яркими аквамариновыми глазами, вобравшими в себя бирюзовый оттенок Вольфганга и знаменитый «васильковый лед» моей матушки. Официально представив нас друг другу и заметив одобрительный жест Зои, Вольфганг предложил мне стул. Не отводя от меня глаз, она обратилась к Вольфгангу на английском, обогащенном некой смесью акцентов:

— Сходство поистине потрясающе. Представляю себе, что почувствовал Дакиан, впервые увидев ее!

— Да, он вдруг потерял дар речи, — признал Вольфганг.

— Я не хотела тебя обидеть, — сказала мне Зоя. — Ты должна понять, что Пандора была уникальной. Она давно мертва, и так странно встретить человека, который до малейших деталей является ее воплощением. Ты правильно сделала, что все эти годы избегала общения с членами нашей семьи. Постоянные встречи с таким изумительным повторением Пандоры могли быть настолько шокирующими, что нам всем пришлось бы хвататься за нюхательные соли или горячительные напитки несколько крепче шампанского! Уж поверь мне, она была впечатляющей личностью во всех отношениях.

Тут она впервые улыбнулась, и на лице ее вдруг на мгновение появилось выражение томной чувственности — того самого прославленного атрибута ее личности, благодаря которому без малого четыре десятка лет аристократы и магнаты с готовностью падали перед ней на колени, бросая к ее ногам все свои богатства.

— Вы были очень близки с моей бабушкой? — спросила я. Потом, вспомнив, что Зоя тоже моя бабушка, добавила: — То есть я имела в виду…

— Я все понимаю. Не извиняйся, — отрывисто сказала она. — Однажды, возможно, ты поймешь, что это самый важный совет, который я могла бы дать тебе: ты можешь делать и говорить все, что заблагорассудится, но ни за что не извиняйся.

У меня возникло ощущение, что сама Зоя частенько пользовалась этим практическим правилом. Она жестом подозвала официанта, чтобы он дополнил шампанским два бокала, стоявшие на краю стола в ожидании нашего прихода. В них уже была налита какая-то багрянистая смесь, облачком взметнувшаяся вверх при смешивании с шампанским.

— Это мой фирменный напиток, он так и называется «La Zoe», что означает «жизнь». Коктейль этот создали специально для меня как-то вечером у «Максима». О боже, как же давно это было! Его пил весь Париж, стремившийся к шикарной жизни. Мне хотелось встретиться с тобой здесь в «До-Маго», чтобы поднять тост за жизнь. А поскольку в такую рань тут обычно нет посетителей, то мы сможем приватно побеседовать. Я хотела поговорить с тобой о давно ушедшем от нас magot и о том, какое он имел к нам отношение. К тому же никто не начинает ланч раньше двух часов, так что я заказала на это время столик в Closerie des Lilas, так называемом «Сиреневом уголке». Надеюсь, в отеле, где вы остановились, вас накормили приличным завтраком.

Я сидела с каменным видом, отчаянно пытаясь не позволить моему предательскому лицу вспыхнуть румянцем при воспоминании о нашем сегодняшнем «завтраке». Вольфганг успокаивающе пожал под столом мою руку.

— Пожалуй, принесите нам немного оливок, — сказал он по-французски официанту. А когда тот удалился, Вольфганг добавил для Зои: — В Америке никто не употребляет так рано алкогольные напитки без закуски.