Сказки и предания алтайских тувинцев - Эрика Таубе

Нем.: Taube, 1978, с. 42, № 19; Taube, 1968, с. 271 (тув. текст на с. 268, вар. С). В Mai. Т. имеется еще один алтайско-тувинский вариант, рассказанный Ч. Галсаном весной 1966 г. в Маркклеберге по воспоминаниям из времен детства. Магнитофонная запись опубликована: Taube, 1968, с. 269 (тув. текст на с. 267, вар. А), третий вариант записан на магнитофонную пленку от арата Дж. Олджея 26 октября 1985 г. в Хох даваа (сомон Заамар, Центральный аймак).

Распространение: тув.: (1) № 51; (2) № 52; (3) ТТ VII, с. 245; (4) Потанин. Очерки, IV, с. 179, № 6 в; алт.: (5, 6) с. 179 и далее № 6 б и е (теленгитск.); (7) Никифоров, с. 251; кирг.: (8—II) Потанин. Очерки, И, с. 151, № 6 б, в, г, д монг.: (12–15) Потанин. Окраина, II, с. 345 и далее, № 6/1—4 (халх. и солон.); (16–18) Потанин. Очерки, И, с. 151, № 6 а, е, ж (монг. — урянх. и хотогойт.); (19–21) IV, с. 179 и далее № 6 а, г, д (дербет., богдо-шабинар, бурятск.); (22) Гаадамба, с. 66; (23) Sticker, с. 401 и далее; Dahnhardt, с. 458.

История происхождения тарбагана — этиологическая сказка, широко распространенная на Алтае и в Монголии, — по всей вероятности, является отражением важного значения тарбагана как объекта охоты и в то же время смертельной опасности, ибо он является распространителем чумы (ср.: Taube, 1968, с. 263 и далее). Алтайские тувинцы (в отличие от проживающих с ними в том же районе казахов) в охотничий сезон не без удовольствия употребляют в пищу мясо тарбагана. А так как они и без того охотятся на тарбагана ради его шкурки, этим они на какое-то время сохраняют свой скот. Рассказы о происхождении тарбагана относятся к комплексу тем о заносчивом и высокомерном стрелке, с которым мы уже встречались в № 36.

В районе Алтая и Западной Монголии, где произведено большинство записей этого сюжета, история происхождения тарбагана и его типичных свойств и привычек часто связывается с двумя мотивами: 1) происхождение раздвоенного хвоста черного коршуна (в монгольских вариантах чаще ласточки); 2) стрелок, который стреляет по множеству солнц (число которых различно). Превращение заносчивого стрелка в тарбагана совершается как следствие того, что он проклинает самого себя, дает клятву или — особенно часто в монгольских вариантах — под влиянием воздействия сверхъестественного существа. И только тувинские варианты с Алтая дают объяснение особенностей крика тарбагана и тот, каким образом везут с охоты убитых тарбаганов, и только в них история происхождения тароагана связывается с объяснением двух похожих на глаз углублений в черепе архара (ср. № 51) и истолкованием обычая оставлять в горах его рога. Монгольские варианты дают объяснение происхождения тушканчика и поведения ласточек с наступлением сумерек. В некоторых, главным образом монгольских, вариантах несчастный стрелок, превращен в звезду В геленгитском варианте (4) выстрел направлен на крылья Хая Гэрди, мифической птицы. Здесь просматривается отчетливая связь с нашим № 69, где в эту птицу надо выстрелить, потому что она заслоняет солнце над городом Пекином (см. коммент. к № 69 и Erkes, с. 31 и сл.). У алтайских тувинцев мы находим две мотивировки выстрела, повлекшего за собой столь серьезные последствия: высокомерие стрелка (№ 5С> и состязание в стрельбе из лука, которое, как что следует из № 52, является не только спортивным соревнованием, но и борьбой за господство над живыми существами, кажется еще не разделенными на людей и зверей.

Рассказ о происхождении тарбагана завершает одну казахскую сказку совершенно иного рода (Казиев, с. 117; ср. № 36). См. также: 1969; Taube, N'atur schutzmarchen,

51. История о тарбагане, или Почему у архара всего два глаза

(Тарваганнынг тддгузу)

Магнитофонная запись сказки, рассказанной двадцатидвухлетним Ч. Галсаном весной 1965 г. в Маркклеберге по воспоминаниям юности.

Нем.: Taube, 1978, с. 41, № 18; Taube, 1968, с. 270 (тув. текст на с. 268. вар. В.).

Вариантом является № 52, см. коммент. к № 50

52. Тарбаган и архар

(Тувинское название отсутствует)

Записано от Сурнаг оглу Хуваака 19 июля 1982 г. в Осту г.* Расширенный вариант этой сказки — № 51. См. коммент. к № 50.

53. Бычок-ячок, баранчик и козлик

(Буга буруу, гужа хураан, анаа деге учитунг улегери)

Записано от А. Баанаа 24 августа i 967 г. в центре аймака Баян Улэгэй.

Нем.: Taube, 1977, с. 107.

Ср. АТ 125, 126А + 78; ср. 1152, ср. ММТ 39,18; TTV 11; TCV 3,10; АА 126; ВСС 125, I26A*; J.iungman 130.

Распространение туи.: (1) ТНС 19,4, с. 179 (=ТТ И, с. 185, ТНС I, с. 34; Taube, 1978, с. 25); (2) ТС, с. 169; каз.: (3) Сидельников, с. 114; (4) КазНС 1979, с. 256: (5) Бозинген, с. 27; кирг.: (6) КиргНС, с. 266; чувашек.: (7. 8) Serow, с. 76, 161; узб.: (9) Шевердин, I, с. 17;‘туркм.: (10) Erbeit, с. 58; монг.: (11) Потанин. Окраина, И, с. 194; (12) Потанин. Очерки, IV, с. 554, № 169 (дархат); (13) МонгААЗД, с. 139. № 25; (14) ААЗЭ, с. 72; (15, 16, 17) Содном. с. 107, 109, 126; (18) Rinlchen, с. 5; (19) МонгС 1962, с. 203; (20) МонгС 1966, с. 242; (21) Neimeng, с. 34; (22) Halen, II, № 60; ср.: (23) Heissig. Mongolische Volksmarchen, с. 87, № 17; (24) ЯМВМ, с. 41; бурятск.: (25) БурНС, с. 407; кавк.: (26) Dirr, с. 167 (абхазск.).

У народов Центральной и Средней Азии бытуют некоторые типы сказок, характерные для среды кочевых скотоводов. Наряду с распространенной, преимущественно у монгольских народов, сказкой об осиротевшем верблюжонке или осиротевшем жеребенке (ср. ММТ 71, 72) к ним относится и сказка о трех (иногда — двух, реже — об одном) детенышах животных, которые, оставшись одни-одинешеньки, сумели победить волков (или тигров). Чаще всего, брошенные на старом пастбище, когда все уже перекочевали на новое, они оказываются в той же ситуации, что и верблюжонок или жеребенок в сказках указанного выше типа: потеряв свою мать и защиту стада, они беззащитны перед лицом всех опасностей, которыми так богата степь. Примечательно, что но всех известных мне вариантах среди трех животных ни разу не встречается жеребенок, что опять-таки подчеркивает особое положение лошади среди пяти видов домашних животных. В известной мере эти два типа сказок дополняют друг друга. Расширение сюжетов встречается редко, например в бурятском варианте с Жирком-пузырьком, Опаленным стебельком и Травинкой- неженкой, которые живут вместе и подвергаются угрозе со стороны волка, пока не выходит наконец козлик и не отпугивает волка своими рогами, бородой и мошонкой. Среди молодняка вообще самым смелым и дерзким оказывается козлик (возможно, это связано с тем, что овцы и козы обычно пасутся вместе, причем козам принадлежит ведущая роль, так как они лучше знают горы, чем овцы, послушно следующие за ними). В алтайско-тувинском варианте козел как раз и не стоит на первом месте в иерархии, намеченной именами (Эргим Тайжы — „Главный принц“, Ортун Тайжы — „Средний принц“, Бууланг Тайжы — „Последний принц“, буквально нечто вроде „Хвостовой принц“), но и здесь он — spiritus rector, дающий имена.

Есть целый ряд мотивов, исконных для сказок о трех детенышах животных (они необязательно встречаются все вместе, и порядок их появления может быть разным). В рассматриваемой сказке есть все самые существенные из этих мотивов:

1. Трое покинуты на старой стоянке.

2. Запугивание волка ответами на его вопросы о том, что представляет собой то или это и для чего служит то, что: а) сверкает на голове (рога), б) болтается под челюстью (борода), в) висит меж ног (мошонка); вариант 2в часто отсутствует, — может быть, по субъективному решению редактора или переводчика, пугающихся часто наивности фольклора в „щекотливых“ вопросах (алтайско-тувинский вариант в отличие от других тувинских вариантов наиболее откровенный и тем самым аутентичный). Поэтому же в опубликованных редакциях не встретить и четвертого вопроса волка: (г) об отвердевшем от страха члене (копье, чтобы пронзить им), из чего вряд ли можно заключить, что такой вопрос не встречался ни в одном варианте.

3. Бегство на дерево, чтобы спастись от врага, падение одного из зверей и восклицание: „Хватай волка!“ (этот же мотив мы встречаем в другой связи в сказке о случайной удаче, где испуганный волк или тигр забирается вместе со своими спутниками, взгромоздившись друг на друга, на дерево, куда уже раньше взобрался герой. который таким криком побуждает к бегству стоящего внизу, отчего падают все остальные).

4. Пирующие и музицирующие волки обращаются в бегство при виде шкуры (иногда — головы) околевшего волка (о запугивании волка выдумкой, что, мол, нужно собрать волчьи шкуры для Гурмусту, ср.: Потанин. Окраина, И, с. 170).

Для многих вариантов характерны ответное музицирование козленка, угрозы в стихотворной форме и раздача имен в начале сказки.

В алтайско-тувинской версии первый волк, спасаясь бегством, попадает в западню, в других же вариантах доминирует мотив связанных друг с другом зверей. В одной казахской сказке (Сидельников, с. 200) некоторые мотивы нашей сказки встречаются как приключения барана и козла, разыскивающих лекарства для своих бывших владельцев. Примечательно, что при весьма широкой популярности сказок этого типа в обширном регионе сохраняется однородность их сюжетного содержания, тогда как в подобных случаях, касающихся волшебных сказок, можно наблюдать часто труднообозримое разветвление сюжета и большую вариативность мотивов. В связи с нашей сказкой интересно также примечание к TTV 11 (с. 34, V).