Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг. - Владимир Козлов

Особенно быстро росла преступность в некоторых районах Урала, Сибири и Дальнего Востока, где, как писал в ЦК КПСС 31 мая 1979 г. Генеральный прокурор Руденко, «интенсивное промышленное строительство и связанный с этим большой приток населения не всегда сочетаются с созданием нормальных бытовых условий и должной воспитательной работой».[975] В районах нового строительства была повышенная концентрация специфических социальных групп — бывших преступников, освобожденных из мест лишения свободы условно и условно-досрочно для работы на стройках народного хозяйства. Неэффективная экономика, продолжавшая развиваться по экстенсивной модели, требовала притока все новых и новых рабочих рук. Снова начали появляться города, «оккупированные» полукриминальными элементами, из них шли коллективные письма и жалобы с требованием защитить от разгула преступности и хулиганства. Ситуация в Нижнекамске (Татарстан) вообще стала предметом встревоженной переписки между Генеральным прокурором СССР и ЦК КПСС. В этом городе классическая модель советской экономики, так и не научившейся обходиться без труда заключенных, была доведена до абсурда, а концентрация условно и условно-досрочно освобожденных для работы на стройках и тяжелых производствах оказалась «в несколько раз выше, чем на стройках других городов страны».[976] При этом контроль за поведением «химиков» (так называли в народе людей этой категории) органы внутренних дел обеспечить не сумели. Каждое третье — четвертое преступление в Нижнекамске совершали лица, ранее судимые. Высока была и молодежная преступность.[977]

На рубеже 1970–1980-х гг. стало ясно, что режим снова засасывает в воронку растущего простонародного недовольства и возможно повторение ситуации эпохи «позднего Хрущева». Если, как уже говорилось, в 1969–1977 гг. не было зафиксировано ни одного случая крупных массовых беспорядков, то в 1977 и в 1981 гг. появляются первые ласточки новой «беспорядочной» волны: хулиганские волнения в городе Новомосковске Тульской области и антимилицейские беспорядки с этнической подкладкой в г. Орджоникидзе на Северном Кавказе (Северо-Осетинская АССР).[978]

Какое-то время «беспорядочный» синдром удавалось сдерживать, но правоохранительные органы уже предчувствовали новую вспышку массовых волнений. Не случайно престарелый Генеральный прокурор СССР Руденко бомбардировал ЦК КПСС докладными записками о состоянии преступности, а органы МВД запасались специальным химическим средством «Черемуха-10». С его помощью сначала предполагали прекращать «буйства и бесчинства отдельных лиц», чтобы «исключить в каждом конкретном случае применение оружия».[979] С 1972 г. это средство применялось только в тюрьмах и лагерях, но в 1976 г. МВД потребовало у ЦК КПСС разрешения использовать «черемуху» и вне тюремных стен.

Чем дальше тем больше становилось ясно, что сугубо административными и полицейскими мерами и даже «подкупом» народа нельзя преодолеть предрасположенность больного социума к разнообразным формам выражения недовольства. Реально или потенциально конфликтные периоды как бы обрамляют время пребывания Брежнева у власти, косвенно свидетельствуя о социальной нежизнеспособности «застоя» как формы правления и образа жизни. Страна вступала в новую эпоху, уже сидя на бочке с порохом с зажженым фитилем.

Нарастание кризисных явлений и новая вспышка «простонародного» недовольства на рубеже 1970–1980-х гг. сопровождались выходом на историческую сцену новых оппозиционных сил, гораздо менее интеллигентных, но и гораздо более активных и опасных для власти. С конца 1970-х гг. докладные записки КГБ в ЦК КПСС все больше сосредоточиваются на «вне-диссидентской» крамоле (подпольные организации, террористические акты или их подготовка, возрождение националистического подполья на окраинах и развитие русского национализма в России) и все меньше беспокоятся об «остатках» смятого правозащитного движения.

8 января 1977 г. в Москве прогремело три взрыва: первый в поезде метро (погибли на месте или умерли от ран 6 человек, получил ранения 21 человек), второй — в магазине «Продукты» (умер от ран один человек, 11 получили ранения), третья бомба взорвалась в урне Для мусора на улице 25 Октября (ныне — Никольская) в центре Москвы, неподалеку от Кремля (ранены 5 человек). Организатором террористических актов была подпольная организация армянских националистов, выступавшая за отделение Армении от СССР.[980]

К террору начали подступаться и «подпольщики» Центральной России. В ряде случаев дело не ограничивалось, как это обычно бывало прежде, только «террористическими высказываниями». По информации КГБ при Совете Министров СССР в ЦК КПСС от 29 ноября 1981 г. житель города Ярославля Е. Негрий (в 1980 г. его уже «профилактировали» органы КГБ за антисоветскую агитацию и пропаганду) готовил взрыв самодельных бомб в различных местах Ярославля «с целью побуждения населения к активному выражению недовольства недостатками в снабжении продуктами».[981]

Сочетание террористических угроз с призывом к забастовкам было зафиксировано в 1979 г. среди шахтеров Шпицбергена. Там, в поселке Баренцбург, на щите для объявлений у здания рудоуправления Производственного объединения «Арктикуголь» и в двух шахтах были обнаружены три рукописные листовки за подписью «Комитета шахтерской чести». Авторы воззваний требовали от администрации улучшения снабжения продовольственными и промышленными товарами, увеличения заработной платы, снижения норм выработки, отмены материальных наказаний. В случае невыполнения этих требований до 1 января 1980 г. «комитет» угрожал «перейти к применению оружия, взрывчатки, а также передать представителям западной прессы компрометирующие руководящий состав рудников магнитофонные записи».

В 1982 г. органы КГБ арестовали двух рабочих плавучего крана Приморской флотилии Тихоокеанского флота. «На почве негативного отношения к внутренней политике КПСС и недовольства советской действительностью», — говорилось в докладной записке КГБ в ЦК КПСС 4 октября 1982 г., — эти люди «готовились осуществить экстремистские действия в отношении руководящих партийных работников Приморского и Хабаровского крайкомов КПСС. В этих целях они изготовили и испытали взрывные устройства, в том числе дистанционное управление, принимали меры к приобретению огнестрельного оружия и боеприпасов, подысканию сообщников… На допросе они показали, что готовились взорвать трибуну на пл. Борцов революции в г. Владивостоке во время предстоящей демонстрации 7 ноября».[982] Дело не в том, что такие случаи становились массовыми или опасными для режима (они никогда не бывают массовыми), а в том, что по своему характеру они существенно отличались от «террористической болтовни»: намерения совершить террористический акт были в ряде случаев серьезными, а подготовка к нему — почти профессиональной.

Одновременно происходило как бы «сгущение» мотивов «простонародных» антиправительственных действий, их концентрация вокруг наиболее существенных вопросов жизни: зарплата, жизненный уровень, дефицит продовольственных и промышленных товаров. На смену купленной лояльности и «симбиозу» могли прийти массовое недовольство и «простонародный» протест, сокрушившие в свое время легитимность и авторитет Хрущева.

При этом под ударом могли теперь оказаться важнейшие основы режима. В начале 1980-х гг. Озабоченность тайной полиции стало вызывать проникновение крамолы в органы внутренних дел. Еще и в 1960-е — 1970-е гг. отдельные сотрудники милиции были замешаны в делах об антисоветской агитации и пропаганде. Но тогда подобные случаи рассматривались, скорее, как случайность. В самом начале правления Горбачева в отдел административных органов ЦК КПСС поступила справка КГБ «Об информировании МВД — ГУВД — УВД в январе — июне 1985 г. в процессе их контрразведывательного обеспечения». По данным КГБ, за «негативные и подчас враждебные действия, наносящие ущерб государству» было профилактировано 334 сотрудника органов внутренних дел. Официальное предостережение было сделано, например, контролеру следственного изолятора МВД СССР за попытки создать молодежную антисоветскую организацию, разработку ее «программы» и «устава». Начальник участка отдела связи УВД Приморского крайисполкома систематически знакомил своих сотрудников с произведениями Солженицина, Григоренко и др. Старший инспектор отделения кадров Ступинского ОВД ГУВД Мособлисполкома тоже знакомила сотрудников милиции с запрещенными произведениями Солженицына и Пастернака. Существенно важен феноменальный идеологический разброс «милицейской оппозиционности». В качестве примеров органы государственной безопасности приводили как восторги по поводу западного образа жизни, высказывания в защиту Сахарова и Солженицина, так и «восхваление идеологии фашизма».