Сыны Каина: история серийных убийц от каменного века до наших дней - Питер Вронский

побуждало японские войска продолжать сражаться, а не сдаваться. И, конечно, еще более жестокое обращение, которое японцы с самого начала применяли к американским военнопленным, лишь ухудшало положение японских пленных в руках ВС США.

Как сказал генерал армии Конфедерации Натаниэль Бедфорд Форрест, по прозвищу Форрест-дьявол, зверски вырезавший сдающихся чернокожих солдат армии Союза в сражении при форте Пиллоу: «Воевать – значит сражаться, а сражаться – значит убивать».

И если бы только убивать! На Тихоокеанском фронте американские военные часто уродовали трупы японцев: отрезали уши, вырывали зубы, собирали черепа и другие части тела и даже засушивали отрубленные головы, чтобы потом забрать их домой. Поступать так с белым врагом-христианином – а немцы, несмотря на все заигрывания нацизма с неоязычеством, совершенно точно являлись христианами – было бы абсолютно неприемлемо. Но во время нашей войны с японцами нанесение увечий убитым (а иногда и раненым) стало делом настолько обычным, что журнал «Лайф» с гордостью опубликовал фотографию молодой американки, сидящей за столом с черепом. Подпись гласила: «Труженица тыла из Аризоны пишет своему возлюбленному письмо с благодарностью за присланный ей череп японца»{442}. Президенту Рузвельту подарили нож для вскрытия писем с рукоятью, выточенной из кости руки японского солдата (которую он приказал по-человечески похоронить){443}.

Вот что пишет Ю. Б. Следж в своих классических мемуарах «Со старой гвардией: на Пелелиу и Окинаве», посвященных сражениям в рядах морских пехотинцев на Тихом океане: «Это был грубый, ужасный ритуал, напоминающий те, что происходили на полях битв древности, где противники испытывали глубочайшую взаимную ненависть.

Отстёгивая штык и ножны у убитого японца, я заметил неподалёку другого морпеха. Он не принадлежал к нашему миномётному отделению, но случайно оказался рядом и собирался поучаствовать в дележе добычи. Он двигался ко мне, волоча за собой то, что поначалу показалось мне трупом. Но японец не был мёртв. Он был серьёзно ранен в спину и не мог двигать руками, в противном случае он сопротивлялся бы до последнего вздоха.

Рот японца сиял огромными золотыми коронками, и морпех, взявший его в плен, положил на них глаз. Он установил остриё своего кабара [боевого ножа] на основание коронки и ударил по рукояти ладонью. Из-за того, что японец колотил ногами и дёргался, остриё ножа соскользнуло с зуба и глубоко вонзилось в рот жертвы. Морпех выругался и ударом ножа разрезал ему щёки до самых ушей. Затем он упёр ногу в нижнюю челюсть страдальца и попробовал ещё раз. Кровь полилась изо рта японского солдата. Я закричал: „Прикончи его, чтобы он не мучился!“ Единственным ответом мне была грубая ругань. Ещё один морской пехотинец подбежал, и, всадив пулю в голову японца, прекратил его мучения. Мародёр что-то проворчал и продолжил извлекать свои трофеи без помех»[26]{444}.

Вот какой была «последняя хорошая война» для наших отцов и дедов. Как, пережив подобное, можно остаться прежним?

В одной главе своих мемуаров Следж описывает, как он сам был на грани того, чтобы вырвать золотые зубы изо рта у мертвого японца, а другой пехотинец порицал его и пытался отговорить. Пусть нас и утешает знание того, что большинство наших мужчин в той войне были похожи на Следжа и того пехотинца, что его корил, но «Величайшему поколению» все равно пришлось через все это проходить и видеть это каждый день.

Некрофильский сбор частей тела японцев в качестве трофеев и тотемов принял такие масштабы, что в январе 1944 года Объединенный комитет начальников штабов США направил всем главнокомандующим на Тихом океане особо важную директиву, приказав им принять меры по предотвращению сбора и засушивания частей тел японских солдат в качестве трофеев и их ввоза в Соединенные Штаты{445}. Были мобилизованы и таможенные инспекторы США для конфискации у военных, направляющихся домой, как японского трофейного оружия, так и частей человеческих тел. Подобно тому, как таможенники спрашивают нас, везем ли мы домой табак или алкоголь, у военных, возвращающихся домой с Тихоокеанского фронта, было обычным делом поинтересоваться, не везут ли они домой какие-либо части человеческого тела.

Когда американский поэт Уинфилд Таунли Скотт работал в штате Род-Айленд редактором газеты «Провиденс джорнэл», в январе 1944 года в редакцию газеты явился недавно вернувшийся с Тихого океана солдат с черепом японца. Скотт вспоминал, как все бросили свои дела и помчались вниз, чтобы посмотреть на зловещий военный трофей и потрогать его. Должно быть, Скотт обладал обостренным чутьем ко всему потустороннему – он был одним из первых литературных критиков, кто по достоинству оценил произведения Г. Ф. Лавкрафта и написал о нем несколько хвалебных эссе и статей, – но в тот день он был в шоке от поведения своих сограждан: они собрались вокруг человеческого черепа, отпускали шуточки и глумились над ним. Случившееся позже вдохновило Скотта написать в 1962 году скандальное стихотворение «Моряк-американец с головой японца», в котором он тщательно описывает обезглавливание мертвого японского солдата, снятие кожи, скальпирование, кипячение, очистку, сушку, полировку черепа и нанесение на него покрытия{446}.

Сообщения о черепах-трофеях войны теперь появляются по всем Соединенным Штатам, поскольку их первоначальные владельцы умирают, а члены семьи, похоже, стремятся – в ужасе ли, по незнанию или же сразу по нескольким причинам – от них избавиться. Еще в 1983 году эксперты-криминалисты предупреждали, что эти черепа будут появляться в криминалистических лабораториях по всей стране «по мере того, как происходит смена поколений и новое будет избавляться от подобных сувениров или передавать их другим»{447}.

Теперь они в буквальном смысле всплывают со дна американских озер. Один, аккуратно привязанный к камню леской в очевидной попытке от него избавиться, недавно вытащили из озера Трэвис в Техасе. Полиция сначала подозревала в совершении убийства какой-нибудь мексиканский наркокульт, но потом судебные антропологи определили, что это голова японца, захваченная в качестве военного трофея. Другой нашли в озере в Иллинойсе. Череп был покрыт позолотой, и полиция опасалась, что имеет дело с ритуальным убийством, пока в нем тоже не признали трофей Второй мировой войны. В конечном счете след привел к внуку ветерана. Он нашел череп среди груды позабытого хлама, покрасил его золотой краской из баллончика, повязал на него бандану и хранил как украшение у