Ферзи - Татьяна Чернявская

Довольная собственной сообразительностью девушка горделиво вскинула голову и целеустремлённо двинулась в путь. Двинулась, правду, аккурат на юго-запад, но это её не особенно смутило, поскольку травоведенье, пожалуй, было единственным предметом, в котором она разбиралась хуже, чем в алхимии.

Самодовольство длилось ровно с полверсты, пока жажда и голод не заставили сбавить темп, скромно сократив размах с «да я уже вечером дома спать буду» до «придётся тащиться по ночи», а после и вовсе «надеюсь на деревьях спать удобно». Хвалёная выносливость, заставлявшая девушку часто идти наравне с более подготовленными и сильными спутниками, при отсутствии компании работать отказывалась, будучи замешанной более на упрямстве и чувстве превосходства. Для полноты ощущений вернулась почти забытая в круговерти событий боль в ноге. Духовнику оставалось только морщиться и уже не столь наигранно опираться на самодельный посох, посылая редкие проклятия универсуму, чтобы тот уж сам разбирался, кто и в какой степени виноват. Убрать повязку, чтобы рассмотреть, во что превратился чернильный нарыв, она малодушно боялась, успокаивая себя тем, что после появления способностей к некромантии ей даже от гангрены хуже не будет. Пройдя ещё десяток шагов, она прислонила к кусту палку и принялась растирать сведённую судорогой икру, попутно рассуждая о целительной силе денег. Ведь пока у неё за спиной был её полненький рюкзачок, травмированная конечность особых хлопот не доставляла.

Стремительно нарастающий топот копыт, заставил девушку замереть испуганным тушканчиком, ожидающим столкновения с днищем ступы. Неожиданное появление позади всадника, едва не вызвав череду микро инсультов, буквально пригвоздило к земле. Танка попыталась кричать, но горло не издало ни звука, даже когда за талию подхватили чьи-то руки.

— Дура!! Кретинка упрямая!!! — не скупясь на выражения, орал взбешённый Виль, разворачивая уже «разутую» кобылку. — Какого демона ты сюда попёрлась? Так сложно было постоять, где оставили, эмансипатка бешеная? Ты на всю голову больная?

Молодой человек, что не на шутку перепугался, не обнаружив на месте оставленной девушки, в сердцах тряхнул за плечи подозрительно притихшую пропажу:

— Эй, Яра, я к тебе обращаюсь! Яра? Ох, Триликий мне в дядьки…

Перекинутая поперёк седла девица была в глубоком обмороке.

* * *

— Ну, что вы, любезный, Касам Ивдженович! Как можно отказываться? — с едва скрываемой радостью и мелким почти заискивающим подрагиванием звучал старческий голос и, отражаясь от стеклянных шкафов, заставленных коллекционным хрусталём, разносился по огромному, пышно украшенному кабинету.

Касам Ивдженович сегодня был чрезвычайно щедр и благодушен. На его широком волевом лице, чья волевая составляющая выражалась не только в мощном лбе, густых бровях и квадратном подбородке, но и крепких благородно обвисающих щеках, сияла простая, открытая улыбка, заставляя пухлые губы непривычно растягиваться, оголяя крепкие такие же крупные зубы. В господине Майтозине вообще всё было исключительно крупным и дородным, начиная от широкой слегка потянутой жирком шеи и нависающего над ремнём колыхающегося при движении чрева, заканчивая полными округлыми ногами с расшлепанными ластообразными ступнями в добротных летних ботинках с изящными вензельками на серебряных пряжках. Строгие и простые костюмы, превозносимые показателем близости к простым служащим, и небрежно наброшенная на плечи мантия неизменно казались на нём нелепыми и неуместными, как бы тщательно ни были подобранны и сколько бы ни стояли услуги портных. Что чрезвычайно раздражало уважаемого Касама Ивдженовича, полагавшего себя человеком исключительного вкуса.

Расположившись в глубоком кожаном кресле, мужчина постукивал толстенькими, унизанными перстнями пальцами по столешнице, лениво перебирая дорогие, привезённые явно из Земель заходящего солнца шоколадные конфеты в синей тонкостенной вазочке. От его манипуляций в ритме бравого марша подпрыгивали тонконогие бокалы и слегка дребезжал наполненный марочным вином графин. Щедрая длань хозяина кабинета доставила также на рабочий стол нарезку из вяленых кальмаров с золотистыми, хрустящими перепелиными крылышками, литровую пиалу маринованного имбиря, обжаренные в кипящем масле куски дыни и глубокую, почти исполинскую миску варенной картошки, сдобренной шкварками и луком.

Такое приятное во всех отношениях настроение Майтозина посещало не часто и знаменовало собой события действительно выдающиеся или судьбоносные, чем без зазрения совести старались пользоваться многочисленные помощники. В обычные дни Старший Мастер-Целитель был с подчинёнными оправданно крут и регламентировано строг.

— Может штофа стаканчик для аперитива, Владомир Адриевич? — хитро прищурился Майтозин, от чего его щёки словно нехотя подрагивали, наплывая на невыразительные блёклые глаза.

— Может, и штофа, — его сотрапезник непроизвольно оглянулся по сторонам, словно ища нежелательных свидетелей и, убедившись в отсутствии оных, поспешно закивал: — Почему бы и не штофа, раз такое дело? Да, да, непременно штофа! Как же без него обойтись?

Господин Чушеевский, ощущавший себя в этом чрезмерно помпезном кабинете немного неловко в своём потрёпанном старомодном костюме и измятой, давно утратившей свои отличительные черты мантии. В такие моменты лепетал часто и быстро, будто имел лимит на время говорения и старался любой ценой уложиться в отведённые сроки. Неизвестно, неблагодарное призвание духовника или исключительно интеллигентное происхождение послужили появлению у него такой манеры речия, но въелась она в уважаемого чародея накрепко. А уж с учётом тихого, весьма высокого голоса не оставляла равнодушной никого, особенно, когда любивший устраивать хмельные оратории Мастер вжимал в худые плечи свою округлую лысоватую голову и принимался активно жестикулировать, не отрывая локтей от боков. При этом высокий мужчина сильно сутулился и постоянно качался вперёд, как синтинский болванчик, вызывая у слушателей неосознанную агрессию.

Внешность же Владомира Адриевича вызывала скорее печаль и сожаление по бездарно загубленному генофонду. Былая выдающаяся красота, доставшаяся от смелого смешения кровей гостей княжества и мелких ратишей, слишком рано начала увядать под давлением морщин на рыхловатой неравномерно прихваченной солнцем коже, мутноватого взгляда уже не таких больших и пронзительных чёрных глаз и яркой сеточки раздувшихся сосудов, с головой выдающих тщательно скрываемые склонности и пристрастия Старшего Мастера-Духовника.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});