Искры гаснущих жил - Карина Демина

— Вам дурно, леди? — весьма светским тоном поинтересовался он.

— Простите. Голова закружилась.

— Это с непривычки. Здешние ароматы лишь на первый взгляд кажутся безопасными… — полковник вел ее к низенькому диванчику, у которого застыла девица в белом платье-халате. Широкий золоченый пояс, обвивавший ее под грудью, на спине распускался причудливым цветком. — Вам следует беречь себя, Кэри… и не следует бояться.

Он усадил Кэри и взмахом руки отослал девушку.

— Не в моих интересах раскрывать нашу маленькую тайну… — полковник стоял чуть ближе, чем то предписывалось правилами приличия. Кэри же спиной ощущала неодобрительный взгляд тетушки, и любопытный — Грай. Кузины, как и прежде, предпочитали смотреть в пустые чашки.

— Я… буду молчать.

— Не сомневаюсь. И я также обещаю вам молчание, но… Кэри, если вдруг случится, что в вашей жизни возникнет кто-то из старых знакомых…

Кто еще?

Ригер? Мясник? Дирижер?

Почему все эти люди не ушли в прошлое?

— …и этот кто-то будет вам угрожать, то найдите минутку сообщить мне.

— И что вы сделаете?

— Поверьте, — он наклонился и мягко коснулся щеки, — я сумею помочь.

— Почему?

— Не верите в добрую волю и мою к вам симпатию?

— А вы мне симпатизируете? Мне казалось, что вас я…

— Раздражаете?

— Именно, — дышать становилось легче, и головокружение почти прошло. Страх… страх вот остался.

— Раздражали меня не вы, но беспечность вашего брата… вы мне не верите.

Солгать? Ответить правду и оскорбить?

— Не верите, — полковник склонил голову. — Что ж, признаюсь, у вас имеются все основания. И ситуация, в которой состоялось наше с вами знакомство, говорит отнюдь не в мою пользу…

Что он делал в том доме, на улице Красных фонарей? Ведь случайные люди не попадали на большую игру и…

— …и я постараюсь исправить то впечатление, которое у вас обо мне сложилось.

— Из симпатии?

Надо молчать.

Улыбаться. И прятаться в лабиринте вежливых фраз.

— Из симпатии, — согласился полковник. — И из надежды, что вы, быть может, проникнитесь ко мне ответной симпатией и походатайствуете перед той милой и крайне эмоциональной особой, которая явно к вам благоволит…

— Грай?

— Грай… жемчуг… красивое имя. Мне кажется, ей оно идет…

Полковник и Грай? Очередная игра, правил которой Кэри не понимает, или…

— Вы кому-нибудь рассказывали о… — он перехватил трость, положив набалдашник на ладонь.

И вновь выбор.

— Рассказывали.

— Я так плохо умею скрывать эмоции?

— Нет, леди, просто я слишком хорошо умею их читать. У всех, знаете ли, свои таланты… кому же вы доверились? Хотя… угадаю. Мужу?

— Он не при чем…

— Конечно, он не при чем, — согласились с Кэри. — Как и вы… но, полагаю, у вас были причины открыться ему? Нет, нет, не смею вас упрекать, но все же…

— Ригер.

Больше пояснять не понадобилось, полковник кивнул и, протянув руку, пообещал:

— Не стоит волноваться, леди. Он вас больше не потревожит.

— Не надо, я… я сама справлюсь. Спасибо и…

— И вы справитесь сами, — полковник произнес это с откровенной насмешкой. — Что ж, не буду вам мешать, но если вдруг…

— Я помню.

— И не стесняйтесь обращаться за помощью.

— Не буду.

— Вы чрезвычайно милы… и похожи на вашего брата.

Кэри отвернулась.

Похожа?

Наверное, но значит ли это, что она тоже безумна?

— И все-таки, откройте тайну. Та милая леди ведь не замужем?

— Нет.

— Чудесно… просто чудесно… — улыбка необычайно шла полковнику.

— Чего он хотел? — Грай, окончательно позабыв о приличиях, вцепилась в рукав Кэри.

— Узнать, не замужем ли ты…

— Полковник Торнстен, — веско заметила тетушка, раскрывая огромный веер, видимо затем, чтобы спрятать довольную улыбку, — чудесная партия. Лучше и желать нельзя.

Судорожный вздох Грай был ей ответом. И кузины, кажется, на сей раз искренне сочувствовали сестрице. А вечером Кэри обнаружила в ридикюле записку на полупрозрачной почти бумаге.

«Надеюсь, вы не забыли замолвить за меня словечко? Ваш Т.»

Записку она сожгла в камине… но кошмар вернулся. И сквозь сон Кэри слышала:

— Раз-два-три-четыре-пять… — голос Сверра перемежался с деревянным постукиванием трости о каменный пол, а из широких рукавов полковника сыпались карты. Все тузы.

Кошмары отпустили лишь под утро, и открыв глаза, Кэри поняла причину: вернулся Брокк.

— Здравствуй, — сказал он шепотом. — Скучала?

— Очень, — честно ответила Кэри.

Но кажется, ей не поверили.

Пускай. Главное, он снова дома…

Глава 30

Брокк опоздал на сутки.

Он знал, что время на исходе. Спешил, но все же не мог оставить разодранный взрывами полигон, израненных драконов, растерянных людей.

Уйти получилось лишь однажды, когда немного улеглось эхо взрыва.

Одна ночь.

И два дома.

Кэри, которая стала чуть более чужой и взрослой.

Подарок. И слова, так и не сказанные. Страх, что она поймет Брокка превратно. Поспешный постыдный побег. А удержать она не попыталась.

Послевкусие недосказанности.

Капелька надежды.

И безнадежная предопределенность будущего. Он ведь знает, как все завершится и… все равно неспокойно на душе. Обида разбирает, хотя и повода-то обижаться нет.

Сам виноват.

Безумный коктейль, и что с ним делать, Брокк не представляет.

Дита. И горечь скорой разлуки, которая не закончится встречей, но навсегда. Притворство улыбок, натужная веселость, за которой спрятан страх. Ее и его собственный. Слова, пустые, лишенные обязательств.

— Тебе не здесь следовало бы находиться, — она запахивает полы шелкового халата, некогда нарядного, но ныне шелк поблек, будто бы и вещь эта ощущала близость смерти.

Медь дубовых листьев. И золото берез, смешанное с яркими красками кленового убранства. Листья прячутся меж страницами книги, чересчур большой, чтобы Дита могла удержать ее в руках. Она книгу роняет, и листья сыплются, накрывают ковер пологом давно ушедшей осени.

— Вот… для Лили собрала… она писала, что учится составлять осенние букеты.

— Тогда нужен можжевельник, — Брокк, опустившись на колени, собирает листья. Он поднимает по одному, за длинные черешки, стараясь не сломать. И касается острого края губами.

Листья холодны.

— Знаю. И еще тис. Остролист, быть может… но в саду нет.

— Я найду.

— Спасибо.

О чем говорить с тем, кого вот-вот не станет? И сиделка, которая остается ночевать в доме Диты, то и дело заглядывает в комнату. В глазах этой женщины, широкоплечей, по-мужски коренастой — даже темное платье из бумазеи не придает ее фигуре толики женственности — Брокк видит неодобрение, но не понимает, чем оно вызвано.