Великий раскол - Михаил Филиппов

Никон отвечал, что унизить патриарший сан он не может — это-де будет преступление против церкви. После того он объявил, что имеет с епископом Мефодием переговорить наедине.

Архимандриты удалились.

— Я писал о тебе в грамоте константинопольскому патриарху, что ты посвящен в епископы не по благословению моему; теперь даю тебе это благословение и братское целование и выражаю свое сожаление о написанном. Но ты поставлен был против правил…

— Не знал я, что это против твоего желания…

— Многое и иное творится здесь против моего желания: и проклятое уложение применяют к делам веры, и пойдут путем инквизиторов, как католики… И в Малой Руси вводят боярство и воеводства, уничтожают там все вольности… От этого я и нелюб и в изгнании. Увидишь, будет это не собор, а собрание льстецов и угодников царя и бояр… Осудят они меня и, пожалуй, в срубе сожгут…

— Что ты? что ты? Разве это возможно? Тебя так чтит народ.

— И Филиппа митрополита чтил народ, одначе его задушили.

— Теперь не посмеют, — воскликнул Мефодий, — да все казачество поднимется тогда, как один человек.

— Одначе Брюховецкий меня взять с собою не хотел, а потом выдал Марисова с моей грамотою…

— Он теперь плачется, что сделал это нехорошее дело.

— Господь его прости… Теперь идем к обедне…

К двум часам Никон отправился на собор, причем велел нести перед собою крест.

Собинный друг его, Алексей Михайлович, был точно в таком же состоянии: когда наступила решительная минута судить и низложить Никона, ему сделалось и совестно, и жаль его.

«Кто же его возвысил, кто ему дал волю, как не я сам, — думал он. — А теперь, на соборе, я главный его судья… Нет, не судьею я должен явиться, а подсудимым вместе с ним; и я должен оправдываться перед собором в обвинениях Никона. Так будет иное дело: не он один станет перед судом, а мы вместе с ним, и пущай нас суд разбирает. Не вправе он будет говорить, чтобы я его осудил… А если собор его жестоко осудит, если бояре потребуют его головы?.. Скорее я позволю отсечь свою, чем его выдам… Главнее всего — не допустить суд выходить из обвинений, которые я начертал… Одного боюсь, чтобы он на соборе чего не наделал, — он так горяч… Но не лучше ли примириться с ним? Да как это сделать? Он так горд, а мне не приходится… да еще на соборе… Если бы он принес еще сразу повинную на соборе, — так иное дело».

Эти мысли сильно тревожили царя и он почти всю ночь не спал. На другой день он выслушал обедню в придворной церкви Евдокии, но к трапезе, к обеду, не мог прикоснуться.

Волнуясь, он ходил взад и вперед по своей комнате и раньше назначенного времени отправился на суд.

В столовой избе собор уже собрался за огромным столом, посреди него стояло царское кресло для государя; с правой стороны от него стояли два кресла, поменьше, для восточных патриархов.

По бокам зала виднелись у стен скамьи, обитые бархатом. Когда царь вошел, он направился прямо к своему месту. Патриархи уселись на свои. На правой стороне от царя сели по старшинству митрополиты, архиереи и другие святители; на левую сторону разместились свидетели: бояре, окольничие, думные дворяне и дьяки.

На столе близ царя, по левую руку, лежали правила и разные дела, относящиеся к Никону.

В передней что-то зашумело, засуетилось и меж боярами послышалось:

— Патриарх приехал.

Не смирным обычаем явился Никон, а как патриарх: впереди него несли крест, и когда он появился, все, начиная от царя, поднялись с места.

По обычаю он прочитал входную молитву и молитву за здоровье государя и всего царствующего дома, за патриархов и за всех православных христиан.

После того, обращаясь к царю, Никон трижды поклонился ему до земли, а патриархам он поклонился дважды.

Когда кончилось приветствие патриарха, указали Никону сесть по правую сторону, т. е. на скамье, где разместились архиереи.

Никон обиделся, видя, что ему особого места нет, и сказал:

— Я места себе, где сесть, с собою не принес, — разве сесть мне тут, где стою. Пришел я узнать, для чип вселенские патриархи меня звали?

Алексей Михайлович понял, что с ним сделали вещь неприличную, и чтобы сгладить это первое неприятное впечатление, или, быть может, желая сделать шаг к примирению с ним, он, неожиданно для всех, подымается с места, обходит стол со стороны святителей и становится рядом с Никоном.

С минуту оба стояли друг близ друга и их занимали следующие мысли и чувства:

«Вот как, — думает Никон, — чтобы меня заесть, он отступил и от обычая, и от царского достоинства. По обычаю дьяк должен меня винить, а здесь он сам это делает. Да и место ли царю стоять перед судом?»

Лицо Никона становится при этом и высокомерным и гневным.

«Хоша б он один взгляд мне послал с любовью, как это делывал когда-то, — думает Алексей Михайлович, — а то глядит на меня точно на змия».

Царь при этом и бледнеет и краснеет, губы его дрожат, пот выступает на лбу, и он с большим усилием, не столько сконфуженный, как сокрушенный сердцем, начинает говорить со слезами на глазах:

— От начала московского государства соборной и апостольской церкви такого бесчестия не было, как учинил бывших патриарх Никон: для своих прихотей, самовольно, без нашего» повеления без соборного совета церковь оставил, патриаршества отрекся, ни кем не гоним, и от этого его ухода многие смуты и мятежи учинились: церковь вдовствует без пастыря девятый год, Допросите бывшего патриарха Никона, для чего он престол оставил и ушел в Воскресенский монастырь. Патриархи обратились с этим вопросом к Никону.

Никон. Есть ли у вас совет и согласие с константинопольским и иерусалимским патриархами меня судить? А без их совета я вам отвечать не буду, потому что хиротонисан я от константинопольского патриарха.

Царь Алексей Михайлович (шепчет ему). Мы тебя позвали на честь, а ты шумишь…

Паисий и Макарий указывали ему на свитки, содержащие будто бы уполномочие от двух остальных патриархов; но эти свитки заключали в себе только ответные пункты на вопросы нашего правительства по отношению дела Никона. Никон как будто удовольствовался ответом патриархов.

Никон. Бью челом великому государю и патриархам: выслать из собора недругов моих Питирима, митрополита новгородского и Павла Сарского (Крутицкого) — они хотели меня отравить и удавить.

Выслушивается по этому предмету ответ Павла и Питирима, а Никону отказывается в их отводе.

Патриархи. Для чего отрекся от патриаршества?

Никон (рассказывает о теймуразовском обеде и о всех других оскорблениях).

Царь. Никон писал ко мне и просил обороны от Хитрово, в то время, как у меня обедал грузинский царь, и в ту пору разыскивать и оборону я не мог давать… Никон патриарх говорит: будто человека своего присылал для строения церковных вещей, но в ту пору на Красном крыльце церковных вещей строить было нечего, и Хитрово зашиб его человека за невежество, что пришел не вовремя и учинил смятение, и это бесчестие к Никону патриарху не относится. А в праздники мне выходу не было, за многими государственными делами. Я посылал к нему князя Трубецкого и Родиона Стрешнева, чтобы он на свой патриарший стол возвратился, а он от патриаршества отрекся, сказывал: как-де его на патриаршество избирали, то он на себя клятву положил — быть в патриаршестве только три года. Посылал я князя Юрия Ромодановского, чтобы он вперед великим государем не писался, потому что прежние патриархи так не писались, но того к нему не приказывал, что на него гневен.

Князь Ромодановский. О государеве гневе не говаривал[81]…

Патриархи. Какие обиды тебе от великого государя были?

Никон. Никаких обид не бывало, но когда он начал гневаться и в церковь перестал ходить, то я патриаршество и оставил.

Царь Алексей Михайлович. Он написал ко мне по уходе: будешь, ты, великий, один, а я, Никон, как один от простых, т. е. я-де царем останусь от бояр, а он, Никон, от народа.

Никон. Я так не писывал, а что говорили мы с великим государем в тайне, тому Бог свидетель, и на что он свое соизволение давал, за то Бог будет нашим судьею[82].

Патриархи (к архиереям). Какие обиды были Никону от царя?

Архиереи. Никаких.

Никон. Я об обиде не говорю, а говорю о государеве гневе; и прежние патриархи от гнева царского бегали: Афанасий Александрийский, Григорий Богослов.

Патриархи. Другие патриархи оставляли престол, да не так, как ты. Ты отрекся, что вперед не быть тебе патриархом, — если будешь патриархом, то анафема будешь.

Никон. Я так не говаривал, а говорил, что за недостоинство свое иду; если бы я отрекся от патриаршества с клятвою, то не взял бы с собою святительской одежды.