Тьма внешняя - Владимир Лещенко

Оставалось горько сожалеть о том, что неведомый изобретатель бесповоротно погубил душу, поставив свои творения на службу силам зла, хотя мог бы сослужить великую службу христианской вере и христианскому оружию.

Но это было не все. Было еще кое-что, как будто незамеченное большинством пытавшихся осмыслить происходящее.

По всему получалось, что она вовсе и не стремилась как будто создать что-то похожее на свое королевство, как должен бы был поступить любой мятежник, хоть даже и посланец Князя Мира Сего. Сокрушив все и вся, истребив знать и священников, а так же всех, кто осмеливался сопротивляться, она уходила дальше, предоставляя попавшие под ее власть земли своей судьбе. Единственное, о чем она хоть как-то заботилась, были храмы, которые в изобилии возводились тут и там. Но когда в Германии и Польше после ее ухода множество этих богомерзких капищ были уничтожены воинами – христианами, она никак не прореагировала. Не было сделано даже одной попытки их восстановить. Но в чем же тогда ее конечная цель? Неужели только в одном всеобщем разрушении?

…Из груды свитков выпало несколько скрепленных между собой листков шелковой арабской бумаги. Кардинал поднял их. Это оказался портрет Дьяволицы вместе с описанием ее примет, сделанный чуть больше года назад по памяти случайно видевшим ее художником. Портрет, как и приметы, предназначался для французских королевских сыщиков, дабы облегчить их поиски после того, как мятеж будет разгромлен. Красивое узкое лицо с изящно очерченными губами, спокойное и полное достоинства. Обычное лицо обычной женщины.

Быть может, подумал вдруг кардинал, прежде он видел его когда-нибудь под косынкой простолюдинки или дворянским чепцом…

Джованни дель Мори с удивлением обнаружил, что сейчас впервые подумал о ней, как о живом человеке. Не как о Дьяволице, Дочери Нечистого, каре, посланной людям за неведомые грехи. Не как о смертельном враге всего святого для него, не как о повелительнице неслыханного в истории бунта черни. Как об обычной женщине…

Какие мысли таятся в этой изящной головке? Ведает ли она, что творит, или же безумна? Чего хочет и чего добивается, в конце концов? Или она и впрямь только телесная оболочка, вместилище злобного демона?

* * *

Мидр. Континент Аэлла, Атх. Эра Второго Поколения,

598 цикл, 1548 день, утро.

Далеко внизу проплывали, сменяя друг друга, ландшафты Мидра. Фиолетовые в заходящем солнце воды морей, синие озера, красные пески побережий. Под крылом аэра оставались затянутые нежной дымкой невысокие горы, поросшие соснами с багряной хвоей, изумрудно-зеленые леса, чьи обширные поляны покрывали прекрасные цветы, или нежный ковер длинного мягкого мха, населенные удивительными животными и птицами. Он пересекал пустыни, радовавшие глаз зрелищем высоких дюн розового, иссиня-голубого и серебристого песка.

Позади остались острова Деметры с их цветущими лугами и лесами из удивительных деревьев, в огромных цветах которых гнездились стаи радужных колибри со шмеля величиной.

Что и говорить – жившие в этом мире сумели сделать его не только удобным для жизни, но и красивым. Но Таргиза не трогало это великолепие, давно ставшее привычным. Да и никогда особо не привлекала его земная красота, даже красота Мидра, которому он служил.

Он не обратил внимание ни на величественные секвойные леса гор Хуб, ни ярко зеленые холмы и долины Ристийских равнин и даже красивые особой, угрюмой красотой скалы побережья Залива Радуги, о черные клыки которых разбивался неумолчный прибой, оставили его равнодушным.

На горизонте, слева от него появились очертания стен и башен одного из городов Свободных.

Занесенные в разное время в Мидр пространственными флуктуациями или извлеченные из других измерений, оказавшиеся непригодными к полезным для Мидра делам – искусству Демиурга или Хранителя, существовали, предоставленные сами себе, что было правильно и мудро. Не в силах до конца понять, что с ними случилось, они продолжали цепляться за привычные, ставшие теперь бессмысленными формы жизни: объединялись в общины и цехи, даже в партии, выбирали какие-то советы и старейшин или еще как-то организовывали власть; справляли обряды всевозможных религий или даже выдумывали новые культы.

Хозяев Мидра они сторонились, стараясь как можно реже соприкасаться с пугающе могущественными существами, в которых, кажется, не видели людей, подобных себе. При встрече с ними Таргиз не раз замечал плохо скрытый страх, хотя ни у кого из его собратьев и в мыслях никогда не было причинять им вред. Как он знал, были среди Хранителей и Демиургов те, кто втайне завидовал жизни Свободных. Он не мог понять этого. Ему она казалась сродни существованию пингвинов, обитавших на крайнем юге Мидра, на ледяных полях Океана Ночи. Они ныряли и плавали в поисках рыбы – но ее не было в тех холодных темных водах, да и не нужна была им еда. Они устраивали брачные танцы под луной и спаривались, но не могли отложить яиц…

Бессмертные – в тех краях континуум был особенно стабилен – бродили они среди ледяных торосов, бессмысленно галдя в тишине вечной полярной ночи в течение тысяч и тысяч лет и, наверное, давно бы сошли с ума от подобного существования, будь у них хоть капля его.

Наконец аэр достиг цели: прямо под ним возникли зеркальные пирамиды и черные раструбы хранилища Сомы. Одного из многих, что разбросаны по всему Мидру. Заходя на посадку, Таргиз в очередной раз не преминул удивиться величине сооружений. А ведь это только малая часть комплекса – неизмеримо больший объем занимают упрятанные в глубину сооружения. Только один раз до сего дня Таргиз бывал в энергохранилище – в святая святых Мидра старались не пускать без крайней нужды никого, кто не входил бы в число немногих избранных, обслуживающих его. Однако он на всю жизнь запомнил вереницы рубиново красных огней, пробегающих по граням гигантских машин, чья сложность была не очень понятна самим создателям; громадные вырубленные в материковой скале еще в незапамятные времена залы, в центре которых излучали слабый свет призрачные сферы-сгустки Сомы, удерживаемые полями чудовищной мощности. До сих пор помнил он то почти физическое ощущение колоссальных сил, дремлющих здесь, и неожиданный испуг, охвативший его при виде фейерверка разноцветного пламени, ударившего из ближайшего к нему шара, когда высвобожденная Сома подавалась наверх, для каких-то нужд Мидра. Сейчас, однако, целью его был не само хранилище. По воле Высших ему покажут то, о чем он пока только слышал. А это значит, что его длящееся уже очень долго ученичество, приближается к концу.