Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Рассмотрим сначала римскую драму и театр. В драме теперь впервые происходит дифференциация. Авторы трагедий этой эпохи пишут исключительно трагедии, а не занимаются попутно, как авторы предыдущей эпохи, также сочинением комедий и эпических произведений. Очевидно, в кругах авторов и читателей растет интерес к трагедии, но сама трагедия не сделала больших успехов. Созданную Невием национальную трагедию (praetexta) мы находим теперь только у позднего представителя энниевской эпохи, Пакувия, о котором сейчас будет речь.

Среди многочисленных, по-видимому, писателей, подражавших греческим трагедиям, лишь двое приобрели имя. Марк Пакувий из Брундизия (535, умер около 625 г.) [219—129 гг.] в молодости занимался в Риме живописью и лишь в зрелом возрасте жил на свои трагедии. И по своим годам и по характеру своего творчества он принадлежит скорее к VI, чем к VII столетию, хотя живет в VII столетии [сер. II — сер. I вв.]. В общем он писал по образцу своего земляка, дяди и учителя Энния, но более тщательно, чем его предшественник, и с большим подъемом. Поэтому благосклонные критики считали впоследствии его сочинения образцом художественной поэзии и богатого стиля. Однако в дошедших до нас отрывках можно найти немало мест, оправдывающих нападки Цицерона на язык Пакувия и нападки Луцилия с эстетической стороны. Язык Пакувия более шероховат, чем язык Энния, а его манера писать напыщенна и жеманна 115 .

По некоторым данным можно считать, что Пакувий, как и Энний, отдавал предпочтение философии перед религией. Однако он все же не отдавал предпочтения, подобно Эннию, драмам, в которых в духе нового направления проповедовались чувственные страсти или новейшее просвещение; он одинаково черпал и у Софокла, и у Еврипида. В поэзии более молодого Пакувия нет и следа решительной и почти гениальной тенденциозности, которой отличался Энний.

Более удобочитаемые и более искусные подражания греческой трагедии писал младший современник Пакувия, Луций Акций (584, умер около 651 г.) [170—103 гг.], сын вольноотпущенника из Пизавра. После Пакувия это единственный значительный трагик VII столетия. Акций занимался также историей литературы и грамматикой. Он, несомненно, старался внести в латинскую трагедию вместо грубых приемов своих предшественников более чистый язык и стиль. Однако требовательные критики вроде Луцилия резко порицали и его за неровность стиля и неправильный язык.

Гораздо больше сделано было в области комедии; здесь достигнуты были также более значительные результаты. В самом начале этого периода происходит замечательная реакция против бывшей в ходу народной комедии. Представитель этого направления Теренций (558—595) [196—159 гг.] — одно из самых интересных явлений в истории римской литературы. Он родился в финикийской Африке, в ранней молодости был привезен в Рим в качестве раба, получил здесь по обычаю того времени греческое образование. У него были все задатки для того, чтобы вернуть новоаттической комедии ее космополитический характер, отчасти утраченный ею в грубых руках Невия, Плавта и других авторов, приспособлявших ее ко вкусам римской публики. Уже в выборе образцов и в манере пользоваться ими выступает резкая противоположность между ним и тем из его предшественников, которого только мы и можем теперь сопоставить с ним. Плавт выбирает свои темы из всего круга новой аттической комедии и отнюдь не брезгует бойкими и популярными комическими писателями вроде, например, Филемона. Теренций почти исключительно придерживается Менандра, самого изящного, самого тонкого и скромного из поэтов Новой комедии. Теренций сохранил манеру соединять несколько греческих пьес в одну латинскую; при данном положении римский автор, обрабатывавший греческие пьесы, не мог обойтись без этой манеры. Но Теренций делал это несравненно искуснее и тщательнее, чем другие. Диалог Плавта, несомненно, очень часто уклонялся от своих образцов. Теренций гордится тем, что его подражания дословно примыкают к оригиналу; впрочем, под этим не следует понимать дословный перевод в нашем нынешнем смысле. Теренций решительно и умышленно отказывается от подчас грубой, но всегда яркой манеры Плавта переносить на греческий фон местный римский колорит. У Теренция нет ни одного намека на Рим, ни одной поговорки, пожалуй, ни единого отзвука римской жизни 116 , даже римские названия заменены греческими.

То же различие в художественной обработке темы. Актерам возвращены надлежащие маски, проявляется больше тщательности в отношении постановки. Действие не происходит непременно на улице впопад или невпопад, как у Плавта. Завязка и развязка интриги у Плавта легковесна и слаба, но его фабула забавна и часто захватывает. Теренций гораздо менее резок, всегда считается с правдоподобностью, нередко в ущерб интересу пьесы. Он решительно выступает против обычных приемов своих предшественников, подчас пошлых и безвкусных, например, против аллегорических фантазий 117 . Плавт рисует характеры своих героев широкими мазками, часто шаблонно, всегда с расчетом на грубый общий эффект. Теренций рисует психологическое развитие с тщательной, подчас превосходной миниатюрной отделкой. Так например, в его комедии «Братья» мастерски показан контраст между двумя стариками, из которых один ведет беспечную светскую жизнь в столице, а другой трудится в своем имении, отнюдь не пользуясь изысканными благовониями. По своей тематике и языку Плавт вращается в кабачках, Теренций — в благопристойной обывательской обстановке. Кабачки Плавта, его развязные, но миловидные потаскушки с их неразлучными сводниками, его бряцающие саблей солдаты и с особым юмором нарисованные слуги, для которых раем является погреб, а фатумом плеть, — весь этот мир исчезает у Теренция или во всяком случае изменился к лучшему. В общем у Плавта мы имеем дело с подонками общества или с опускающимися до их уровня; у Теренция, как правило, мы находимся только среди благородных людей. Если и у него случается, что сводник ограблен или молодого человека ведут в публичный дом, то это делается с нравственной целью, по побуждениям братской любви или для того, чтобы внушить юноше отвращение к притонам. В плавтовских комедиях господствует филистерская оппозиция кабачка против домашней жизни. Плавт постоянно издевается над женщинами на потеху всем мужьям, которые временно сбрасывают с себя брачные узы, а потом оказываются не очень уверенными в любезном приеме дома. В комедиях Теренция господствует не более нравственный, но более приличный взгляд на природу женщины и на брак. Комедии Теренция всегда добропорядочно заканчиваются свадьбой или по возможности двумя свадьбами; точно так же Менандра хвалили за то, что у него всякое обольщение заглаживалось браком. У Менандра часто встречаются похвалы холостой жизни, но его римский подражатель повторяет их лишь робко; это характерно 118 . Зато в комедиях «Евнух» и «Девушка с Андроса» очень мило описаны страдания влюбленного, нежный супруг над кроваткой ребенка и любящая сестра у постели умирающего брата. В «Свекрови» в заключение даже появляется добродетельная публичная женщина в качестве ангела-спасителя, тоже чисто менандровская фигура, которая, впрочем, как водится, была освистана римской публикой. Когда Плавт выводит на сцену отцов, то только для того, чтобы сыновья насмехались над ними и обманывали их. У Теренция в комедии «Самоистязатель» блудный сын возвращается на путь истины под влиянием наставлений отца. Теренций вообще прекрасный педагог, и в лучшей из его комедий «Братья» все вертится на том, чтобы отыскать золотую середину между слишком либеральным воспитанием у дяди и слишком строгим воспитанием у отца. Плавт пишет для широкой массы и вкладывает в уста своих действующих лиц безбожные и глумливые речи, насколько это допускалось цензурой; Теренций же считает своей целью нравиться добродетельным людям и подобно Менандру никого не оскорблять. Плавт любил живой, порой бурный диалог, его пьесы требуют от актеров живой жестикуляции; Теренций ограничивается «спокойным разговором». Язык Плавта изобилует грубыми шутками и игрой слов, аллитерациями, комическими новыми словообразованиями, аристофановским спутыванием слов и забавными греческими словечками. Всех этих причуд Теренций не знает; его диалог ведется с безукоризненной ровностью, и лишь изящные сентенции придают ему некоторую остроту. Ни одна из комедий Теренция не является по сравнению с комедиями Плавта прогрессом ни в отношении поэзии, ни в отношении нравственности. Оригинальности нет у обоих; у Теренция ее, пожалуй, еще меньше, чем у Плавта. Сомнительная похвала за более верное подражание обесценивается у Теренция тем, что он умел передавать хорошее настроение Менандра, но не его веселость; комедии Плавта, написанные в подражание Менандру, как то: «Стих», «Ларец», обе «Бакхиды», воспроизводят обаяние оригинала, вероятно, гораздо лучше, чем комедии «Полу-Менандра». С эстетической точки зрения нельзя считать прогрессом переход от грубости к бесцветности, а с точки зрения морали нельзя считать прогрессом переход от сальностей и безразличия Плавта к приспособляющейся морали Теренция. Однако в отношении языка у Теренция имеется прогресс. Теренций гордился изяществом своего языка; неподражаемой прелести своего языка Теренций обязан тем, что в последующую эпоху самые тонкие критики — Цицерон, Цезарь, Квинтилиан — отдавали ему пальму первенства среди всех поэтов республиканской эпохи. А так как в основе римской литературы лежало не развитие латинской поэзии, а развитие латинского языка, то комедии Теренция, первое в художественном отношении безупречное подражание эллинскому искусству, могут считаться началом новой эры в римской литературе. Новая комедия проложила себе дорогу в решительнейшей литературной борьбе. Плавтовская манера пустила глубокие корни во вкусах римской публики; комедии Теренция натолкнулись на самую энергичную оппозицию публики, которой не нравились их «вялый язык» и «слабый стиль». Поэт, по-видимому, человек обидчивый, отвечал на эти нападки антикритикой в прологах, хотя по настоящему последние предназначались не для этого. Эта полемика имела оборонительный и наступательный характер; от народной толпы, которая два раза уходила с представления «Свекрови» на представления гладиаторов и канатных плясунов, автор апеллировал к образованным кругам высшего общества. Он заявлял, что ищет одобрения только у чистой публики (у «хороших»), причем, конечно, намекал, что не подобает относиться с пренебрежением к тем произведениям искусства, которые удостоились одобрения «немногих». Он не опровергал, а даже поддерживал слух, что аристократы помогают ему в его творчестве советом и даже делом 119 .