Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Беседа сулила быть довольно оживленной. Бюсси уже достаточно знал главного ловчего и понимал, что он не из тех, кто сдается без борьбы. Однако герцогу Анжуйскому надо было только нажать на Монсоро, и если тот не согнется — тем хуже для него: он сломается.

Вдруг из кабинета донеслись знакомые раскаты голоса принца. Казалось, он приказывал.

Бюсси затрепетал от радости.

— Ага, — сказал он, — герцог держит свое слово.

Но за этими первыми раскатами не последовало других. Испуганные придворные замолчали, с беспокойством переглядываясь, и в коридоре наступила такая же глубокая тишина.

Это встревожило Бюсси, нарушило его мечтания. Надежда покидала его, и на смену ей приходило отчаяние. Он чувствовал, как медленно текут минуты, и в таком состоянии протомился около четверти часа.

Внезапно двери в комнату герцога растворились, из-за портьеры донеслись веселые голоса.

Бюсси вздрогнул. Он знал, что в комнате не было никого, кроме герцога и главного ловчего, и, если бы их беседа протекала так, как он ожидал, у них не могло быть причин для веселья.

Голоса стали слышнее, и вскоре портьера приподнялась. Монсоро вышел, пятясь задом и кланяясь. Герцог проводил его до порога комнаты со словами:

— Прощайте, мой друг. Мы обо всем договорились.

— Мой друг! — пробормотал Бюсси. — Черт возьми! Что это значит?

— Таким образом, ваше высочество, — говорил Монсоро, все еще обратясь лицом к принцу, — вы полагаете, что лучшее средство — это гласность?

— Да, да, — сказал герцог, — все эти тайны — просто детские забавы.

— Значит, — продолжал главный ловчий, — нынче вечером я представлю ее королю.

— Идите и ничего не бойтесь. Я все подготовлю.

Герцог наклонился к главному ловчему и сказал несколько слов ему на ухо.

— Будет исполнено, ваше высочество, — ответил тот.

Монсоро отвесил последний поклон герцогу, тот оглядывал собравшихся придворных, не замечая Бюсси, стоящего за портьерой, в которую он вцепился, чтобы удержаться на ногах.

— Господа, — сказал Монсоро, обращаясь к придворным, которые ожидали своей очереди на аудиенцию и уже заранее склонились перед новым фаворитом, казалось затмившим блеском дарованных ему милостей самого Бюсси, — господа, позвольте мне объявить вам одну новость: его высочество разрешил мне огласить мой брак с Дианой де Меридор, месяц назад ставшей моей супругой, и нынче вечером я под его высоким покровительством представлю ее ко двору.

Бюсси пошатнулся: удар, хотя уже не внезапный, все же был так ужасен, что молодому человеку показалось, будто он раздавлен тяжестью свалившейся на него беды.

В этот момент Бюсси поднял голову, и они с герцогом, оба бледные, но под наплывом совершенно противоположных чувств, обменялись взглядами: взор Бюсси выражал бесконечное презрение, в глазах герцога читался страх.

Монсоро пробирался сквозь толпу дворян, осыпаемый поздравлениями и любезностями.

Бюсси двинулся было к герцогу, но герцог, увидев это движение, поспешил опустить портьеру; за портьерой тотчас же хлопнула дверь и щелкнул ключ, повернувшись в замке.

Бюсси почувствовал, как горячая кровь прихлынула к его вискам и сердцу. Рука его непроизвольно сжала рукоять кинжала, висевшего на поясе, и наполовину вытащила лезвие из ножен, ибо этот человек не умел сопротивляться первому порыву своих неукротимых страстей; однако та же любовь, что побуждала к свирепости, парализовала порыв. Горькая, глубокая, острая скорбь затушила гнев; сердце не раздулось под напором ярости — оно разбилось.

В этом пароксизме двух страстей, одновременно боровшихся в его душе, порыв молодого человека иссяк: так сталкиваются и одновременно опадают две могучие волны, которые, казалось, хотели взметнуться на небо.

Бюсси понял, что, если он останется здесь, раздирающее его безмерное горе станет любопытным зрелищем для придворной челяди. Он дошел до потайной лестницы, спустился по ней во двор Лувра, вскочил на коня и галопом поскакал на улицу Сент-Антуан.

Барон и Диана ожидали ответа, обещанного им Бюсси. Молодой человек предстал перед ними белый как мел, лицо его было искажено, глаза налиты кровью.

— Сударыня! — воскликнул он. — Вы можете меня презирать, вы можете меня ненавидеть! Я полагал, что я кое-что значу в этом мире, а я всего лишь ничтожная пылинка. Я думал, что способен на что-то, а мне не дано даже вырвать сердце из своей груди. Сударыня, вы действительно супруга господина де Монсоро, и с этого часа — супруга законно признанная: нынче вечером вы будете представлены ко двору. А я всего лишь бедный дурак, жалкий безумец, впрочем, нет, скорее, вы были правы, господин барон, — это герцог Анжуйский трус и подлец.

И, оставив испуганных отца и дочь, обезумевший от горя, пьяный от бешенства, Бюсси выскочил из комнаты, сбежал по ступенькам вниз, прыгнул в седло, вонзил шпоры в бока коню и помчался куда глаза глядят, бросив поводья и сея вокруг себя смятение и страх. Судорожно прижимая руку к груди, он думал лишь об одном: как бы заставить умолкнуть отчаянно бьющееся сердце.

XXXV

О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО МЕЖДУ ГЕРЦОГОМ АНЖУЙСКИМ И ГЛАВНЫМ ЛОВЧИМ

Настало время объяснить читателю, почему герцог Анжуйский нарушил слово, данное Бюсси.

Принимая графа де Монсоро после разговора со своим любимцем, герцог искренне намеревался последовать советам Бюсси. В его теле желчь легко приходила в возбуждение и изливалась из сердца, источенного двумя главными страстями, свившими в нем гнездо: честолюбием и страхом. Честолюбие герцога было оскорблено, а страх перед позорным скандалом, которым грозил Бюсси от имени барона де Меридора, весьма ощутимо подхлестывал его гнев.

И в самом деле, два таких чувства, соединившись, вызывают опасный взрыв, особенно если сердце, в котором они гнездятся, обладает толстыми стенками и плотно закупорено, подобно бомбе, до отказа начиненной порохом, — тогда сила сжатия удваивает силу взрыва.

Поэтому герцог Анжуйский принял главного ловчего, сохраняя на лице одно из тех суровых выражений, которые приводили в трепет самых неустрашимых придворных, ибо все хорошо знали мстительный нрав Франсуа.

— Ваше высочество пожелали меня видеть? — спокойно осведомился Монсоро, глядя на стенной ковер.

Этот человек, привыкший управлять настроениями своего покровителя, угадывал, какое яростное пламя бушует под его видимой холодностью. И можно было бы сказать, одушевив неодушевленные предметы, что он пытается выведать у комнаты замыслы ее хозяина.

— Не бойтесь, сударь, — сказал герцог, разгадав истинное значение взгляда Монсоро, — за этими коврами никого нет; мы можем разговаривать свободно и, главное, откровенно.