Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

Но хоть лицом малость посветлел Мстиславич, а то глядеть на него больно было. В сенях они обмели с сапог и одежды налипший снег и вошли в терем. Им навстречу попалась княгиня, спешащая на черную сторону. Завидев дядьку Крута, она остановилась и всплеснула руками, просияв улыбкой. Глядела она на него, как на родного.

— Крут Милонегович! — воскликнула Звенислава Вышатовна радостно и удивленно.

— Здравствуй, государыня.

То ли ей, то ли вообще никому не сказал князь, что вскоре ждать им в гости из Белоозера воеводу.

А если бы ведал дядька Крут, сколько незваных, непрошенных гостей перебывало в тереме за последние седмицы, да как истрепали они княгине сердце, то и не дивился бы он, что так рада оказалась Звенислава Вышатовна, увидев хоть одно приятное, родное лицо.

— Собери нам на стол чего-нибудь, — попросил жену князь. — Воевода токмо с дороги. Мы в горнице будем, — и он повел подбородком наверх и вперед, в сторону всхода.

— Конечно, конечно, — она снова улыбнулась — искренне и заразительно, и пришлось воеводе покашлять, чтобы скрыть овладевшее им смущение.

— ... сама... девкам... — Ярослав шагнул к княгине поближе и понизил голос, и воевода не услышал его слов, но увидел, как разом потухла улыбка Звениславы Вышатовны, и сама она вся поникла.

— Конечно, — прочитал он по ее побледневшим губам. — Сама управлюсь.

— Ступай, милая.

В молчании они поднялись по всходу и прошли в горницу, в которой когда-то жил Ярослав. Со дня же свадебного пира же, как слыхал воевода от беспутных теремных девок, трепавших погаными языками, ночевал князь всегда у жены. Они оба скинули на лавку тулупы, а дядька Крут с наслаждением снял еще и теплую свиту.

— Любаве Судиславне успел поклониться? — спросил Ярослав, усаживаясь за стол.

Воевода, закряхтев, махнул рукой. На глаза водимой он решил показаться попозже.

— Будимир тебе кланяется, — сказал он, сев на лавку напротив князя. — Я на него Белоозеро оставил. Ты уж не взыщи, что тебя не спросил. Побоялся, что несколько седмиц будем гонца между городищами гонять.

— Все верно ты сделал, дядька Крут, — Ярослав кивнул. — В уделе Святополка нам нужен верный человек, твердая рука. Я бы и сам туда Будимира посадил.

Тихо зашелестев, открылась дверь, и в горницу вошла княгиня, держа в руках кувшин и две чарки. Она подошла к сидящим мужчинам и, поставив на стол кувшин, указала на него рукой.

— Ягодный взвар, Крут Милонегович, как ты любишь.

Пока воевода боролся с незнамо как охватившим его смущением, Ярослав весело поглядел на жену.

— А меня чем попотчуешь, княгинюшка? — спросил с притворной обидой. — Я-то ягодный не больно люблю!

Звенислава Вышатовна улыбнулась мужу через силу, но вот глаза у нее оставались грустными.

— Квасу тебе принесу, княже. Там девушки уже горшочки в печь отправили, обождите малость, и попотчуем вас!

У самой двери она обернулась, и воевода поймал ее тоскливый, взволнованный взгляд. Когда жена вышла из горницы, тень былого веселья исчезла с лица князя, словно и не было его никогда. Дядька Крут хмыкнул и огладил густую бороду. Стало быть, Звенислава Вышатовна сердцем почуяла то, что Ярослав разумом пока не принял.

— Семь гонцов от южных княжеств у меня в тереме за месяц перебывали, — сказал князь, катая из ладони в ладонь по столу чарку. — Хазары разоряют их земли, жгут избы. А в последний раз дошли до меня вести, что видали среди них и Святополка...

Воевода прикусил язык. Напрасно Ярослав убил тогда хазарского посланника. Дядька Крут корил себя: мол, должен был упредить, поближе к князю стать, его удар в сторону отвести. Что уж теперь говорить... Но где-то изнутри царапалась мысль: а вот коли бы не убил, коли б отпустил живым, может, и нынче все иначе бы вышло? Может, и не случилось бы никакого разорения южных земель.

— Ведаю, о чем мыслишь, — Ярослав поглядел на него и невесело усмехнулся. — Но оказалось, что Сбыгнев не брехал, и брат мой и впрямь давно спутался с хазарским воеводой, и потому сожгли они терем князя Некраса. Ничего не изменилось бы, даже не снеси я тому посланнику голову.

— Сбыгнев... — тяжело вымолвил воевода, невольно сжав тяжелые кулаки. — Не помер он еще?

— А что ему сделается, — с лихим весельем отозвался Ярослав и махнул рукой. Второй пятерней он взъерошил длинные волосы на затылке. — Сидит в теплой клети, по соседству с воеводой Брячиславом.

— Я бы потолковал с ним. Дозволишь, князь? — хмурый дядька Крут не разделял беспричинного веселья Ярослава.

— Коли любо тебе — толкуй. Но не трогай. Он сам ко мне пришел.

Воевода фыркнул, всем своим видом выражая несогласие, но все же кивнул. Против слова князя он, конечно, не пойдет. Хотя с десятника он бы многое мог спросить. Жаль, Ярослав воспретил кулаками размахивать. Чтобы вытрясти из Сбыгнева его гнилое нутро, воевода не пожалел бы себя.

Дядька Крут вдруг с тревогой поглядел на князя: помягчел он что ли? Али просто устал? И за меньшие проступки голову с плеч сносили, а бывший святополковский десятник столько всего натворил, что нескольких жизней не хватит, чтобы искупить. А князь отчего-то оставил его в живых... Чудно.

— Еще воевода Храбр людей своих всю зиму баламутил. Просил меня отпустить их всех. Мол, хазарам пойдут мстить, — немного помолчав, Ярослав заговорил о другом. — Хотел я сперва просить, чтобы ты с Храбром Турворовичем потолковал, успокоил его малость. Да уж поздно нынче.

— Совсем воевода Храбр разума лишился. Они бы еще по пути померли, такие холода лютые стояли! — заворчал дядька Крут. — Добро, нынче хоть оттаяло самую малость, я задницу не отморозил себе в седле! А что же, князя своего сопливого Храбр Турворович, стало быть, бросить вознамерился?

— Нет, конечно, — Ярослав усмехнулся. Давненько не слыхал он привычного, родного ворчания. — Желана Некрасовича он моим заботам решил поручить.

Воевода покачал головой. Мертвые уже мертвы, месть за них обождать может. Но наследник-то князя, сын его — жив! Дружине бы следовало от князя своего сопливого ни на шаг не отходить, о его благополучии тревожиться, а уж потом, в последний черед хазар идти бить. Им терем сызнова предстоит отстроить... Да-а. не зря старики говорили, горе и впрямь ослепляет людей.

— Стало быть, на терем князя Некраса хазар навел Святополк. И он же вместе с хазарами разоряет княжеские земли, — дядька Крут посмотрел на Ярослава, лицо которого при упоминании молодшего брата обратилось в камень. — Гнилое, порченное семя. Старая княгиня и впрямь по-черному князя Мстислава околдовала… напрасно этого сученыша не придушили в люльке!

Воевода так разошелся, что пристукнул кулаком по столу.

Ярослав поморщился.

— Довольно отца поминать, — сказал он глухо. — Взад уже ничего не воротишь. Может, он о многом пожалел, да было уже поздно.

Дядька Крут прикусил язык и смолчал. Может, князь был и прав нынче, и пустые слова и впрямь не поворотят время вспять, да только вот в том, как все сложилось, повинен был старый князь Мстислав. И пусть Перун разразит воеводу на том самом месте, где он сидел, коли есть какая неправда в его мыслях! Но вот таким князь Мстислав воспитал второго сына, а старшему придется нынче все это расхлебывать. Понятно, что коли и другие княжества прознали, что спутался с хазарами младший княжич, то должен Ярослав вмешаться.

Ладожский князь перекатывал пустую чарку из ладони в ладонь, пустым взглядом рассматривая столешницу у себя под руками.

— Он мой брат, — сказал Ярослав, наконец, и по голосу было понятно, что каждое слово дается ему с трудом. — Мне и честь, — он скривил губы в болезненной усмешке и поднял голову, чтобы посмотреть на воеводу.

— Нашто ты нынче хочешь идти? — спросил тот, борясь с оторопью. Таким чужим помстилось ему лицо воспитанника. — Обожди, пока снег сойдет да земля высохнет.

— Семь гонцов за месяц, дядька Крут, — обронил Ярослав с горечью. — Нельзя до весны ждать. Неведомо, что он еще учинит...