Записки партизана - Петр Игнатов

— Я давным-давно ее проштудировал! Все оказалось проще простого…

— Давным-давно? — хмурясь, повторил Шлыков. Он говорил с Порфирьевым, как строгий начальник с провинившимся подчиненным. — А почему вы вовремя не сказали мне об этом? Или, может быть, вы решили действовать самостоятельно и нарушить соглашение, которое мы заключили тогда у вас на квартире?..

— Да что вы, Гавриил Артамонович! — оправдывался Порфирьев. Его встревожил тон Шлыкова. Больше всего он боялся остаться без поддержки всемогущего старика. — Я просто не догадался, что мне надо сообщить вам об этом…

— Плохо, что не догадались: вы бы давно имели пар. Надеюсь, в ваших интересах дать скорее продукцию?

— Ну, еще бы! Что за вопрос! — пробормотал Порфирьев.

— Ну, хорошо!.. Теперь вы сами пустите локомобиль.

— Я? — удивился Порфирьев. — Но ведь этим Кухленко занимается!..

— У Кухленко, как вы знаете, ничего не получилось. А у вас получится… Вот, не угодно ли прочесть? — и Шлыков протянул Порфирьеву потрепанную брошюрку «Спутник кочегара». На одной из страниц красным карандашом было отчеркнуто несколько строк. В них говорилось, что при использовании в качестве топлива штыба в локомобиле необходимо применять искусственное дутье.

— Так просто? — невольно вырвалось у Порфирьева. — Неужели Кухленко этого не знал?

— Я уже говорил, что мы поджидали вас. Как видите, договор я свято соблюдаю. Идите к Штифту, добейтесь приема и скажите об этом дутье. Но только не пытайтесь топить ни Кухленко, ни Свирида Сидоровича Лысенко… О разговоре со Штифтом немедленно доложите мне. Понятно?.. — и, кивнув головой, Шлыков неторопливо, старческой походкой вышел из кабинета Порфирьева.

Порфирьев сделал так, как приказал ему Шлыков. На следующее утро к Штифту явился немецкий техник и подтвердил то же самое, что говорил Порфирьев. В течение трех дней был налажен вентилятор, поставлены новые колосники, а на четвертый день локомобиль начал давать пар. Правда, время от времени он выходил из строя, но все же с грехом пополам завод получал пар, хотя и в очень ограниченном количестве. Вскоре Порфирьев торжественно рапортовал Штифту о выпуске первых трехсот килограммов шпейзефета.

Этот шпейзефет был отвратителен. Да иначе и быть не могло: производство его велось из рук вон плохо. Растительное масло поступало на завод из станичных маслобоен. Оно было вполне доброкачественным. Но на заводе его сливали в подземный резервуар, и там оно по «неизвестным причинам» очень быстро портилось, становилось прогорклым. Примерно то же самое происходило и с говяжьим жиром: его сваливали прямо на пол, в грязи и сырости он, конечно, тоже быстро портился. И вот из этого-то сырья и приготовлялся шпейзефет. К тому же шпейзефет запаивали в грязные жестяные бидоны из-под касторового масла и в таком виде отправляли в Германию…

И все же Штифт был очень доволен. Он вызвал к себе Шлыкова и попросил его прислать жестянщика. Штифт поместил его в маленькой конурке, рядом со своим кабинетом. Жестянщик делал небольшие бидоны, Штифт наполнял их шпейзефетом и отправлял по разным адресам в Германию. Надо думать, это были посылки друзьям и родственникам. Скоро к Штифту присоединился и фельдфебель Штроба.

Как-то раз Лысенко заглянул на завод Порфирьева. Улучив удобную минутку, к нему подошла одна из работниц, по фамилии Скокова. До немецкой оккупации она работала бактериологом в лаборатории на комбинате. Теперь ее специальность была не нужна, и молодого бактериолога послали чернорабочим на маргариновый завод.

— У меня к вам просьба, Свирид Сидорович, — сказала Скокова. — Избавьте меня от этой пытки! Я прошу вас не потому, что мне здесь физически тяжело. Нет, мне просто противно смотреть на всю эту грязь и мерзость…

— Что же вы хотите? — осторожно спросил Лысенко.

— Я знаю немецкий язык, хорошо печатаю на машинке. Может быть, вы устроите меня машинисткой в главную контору? — Осмотревшись по сторонам, она добавила: — Уверяю вас, Свирид Сидорович, я могу быть полезной…

— Хорошо! — сказал Лысенко.

Через несколько дней Скокову вызвали в контору и объявили, что она назначается машинисткой.

Порфирьев ходил по комбинату именинником: сам Герберт Штифт здоровался с ним за руку, обещал награду, и Порфирьеву казалось, что он вышел, наконец, на ту широкую дорогу к почету и известности, о которой так долго мечтал. Он стал заносчив и груб с рабочими, а при встрече со Шлыковым со снисходительным видом кивал ему головой. К тому же Порфирьев готовил еще один приятный сюрприз господину Штифту, и готовил тайно от Шлыкова. Порфирьев был уверен в успехе. И тогда, мечтал Порфирьев, он перестанет зависеть от Шлыкова, которого он боялся и ненавидел.

Но вот однажды Шлыков пригласил Порфирьева к себе.

В маленький, тесный кабинет Шлыкова Порфирьев вошел с надменным видом и небрежно спросил:

— Вы, кажется, хотели меня видеть, господин Шлыков?

— Садитесь, — холодно ответил Гавриил Артамонович. — Садитесь и рассказывайте, что вы задумали.

Порфирьев невольно вздрогнул: неужели этот старик разгадал его замысел?.. Нет, не может быть! Порфирьев возмущенно ответил:

— Я не понимаю вас, господин Шлыков. К тому же мне, признаться, надоел ваш начальнический тон…

— Молчать! — крикнул Шлыков. — Отвечайте на мой вопрос.

Это было так неожиданно, что Порфирьев невольно опустился на стул.

— Не понимаю… — пробормотал он.

— Забыли, господин Порфирьев? — продолжал Шлыков. — Ну так я напоминаю вам. Слушайте… Вы разузнали, что рядом с баком, куда сливается станичное масло, находится второй бак, наполненный прекрасным подсолнечным маслом. При уходе его не успели уничтожить. Теперь вы тянете к нему маслопровод, хотите подарить масло немцам. Вы думаете, что это принесет вам почет и славу и поможет вам свалить меня. Не выйдет! Я для вас слишком крепкий орешек — только зубы поломаете!

Шлыков встал и прошелся по комнате. Потом подошел к Порфирьеву. Тот сидел бледный, растерянный…

— Эх вы! — уже более спокойным тоном проговорил Шлыков. — Чего вы хотите, куда торопитесь? Вы — первый человек на комбинате! Немцы благоволят к вам. Вашим шпейзефетом довольны. Что вам даст это масло? Тот же шпейзефет, только чуть получше. Славы вам это немного прибавит, а меня вам все равно не свалить… Нет, Юрий Александрович, маслице это надо для старых хозяев сохранить…

— Для кого? — Порфирьев испуганно взглянул на Шлыкова.

— Для большевиков, — спокойно ответил тот.

— Для большевиков?.. Но они так далеко, — неуверенно возразил Порфирьев. — Да они и не вернутся…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});