Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

И он запел:

Уж месяц слезами умыта.Брат милый, когда ты придешь?Тобой, золотым позабыта,Цена мне теперь — медный грош.Меня неразорванной девкойТы взял, необузданный зверь,Теперь, возгордившись, с издёвкойПрезрел мою жалкую дверь.Не выкупил тело из клетки,Отбросил под звон медяков.Мне мамкиной алчущей плёткиНе сбросить постыдных оков.Вновь путь освещаю полночныйВ надежде потешным огнем.Напрасно — мой ангел порочныйНе вспомнит ни ночью, ни днем.Увяла, осунулась с горя,И губы искусаны в кровь,И эхо, без устали вторя,Всё кличет тебя вновь и вновь.А сластолюбивая ведьмаТоргуется мной задарма.Дырявых монеток плети[498]Ее набивают карман.

И далее:

Сестрица быть хотела знатной,Одеть себя в парчу и злато,А я влюбился сгорячаИ ей молился при свечах.Вновь душу мне не заморочишь?С мамашкой алчною уймись!Легка, как вязовый листочек,Бездушна, как сухая кисть.Тебя, как старую монету,Всяк норовит скорее сбыть —Сплошная дырка — тела нету,Тебе бы палку раздобыть!Злословя сальными губами,Твой зад раздели догола,В ущельях тискают, капают, —Кому себя ты раздала!Любимая, тебя завертятИ в глину липкую сотрут.Тебе теперь до самой смертиНе отыскать любви приют.Мне, злату яркому, негожеМешаться с комом нечистот —Он блеск мой мигом уничтожит,И ценность тут же упадет.

Цзинцзи умолк. Цзиньлянь хотела было попросить Чуньмэй наполнить ему чару, но тут появилась Юэнян. Заметив на каменной террасе кормилицу Жуи с Гуаньгэ на руках, она обратилась к ней с укором:

— Ребенку чуть полегчало, а ты, сукина дочь, скорее на ветер выносишь?! А ну, ступай сейчас же домой!

— Кто это там говорит? — спросила Цзиньлянь.

— Матушка Старшая пришла, — ответила Сючунь.

Цзинцзи схватил ключ и стремглав бросился из комнаты. Женщины вышли навстречу Юэнян.

— А зять Чэнь зачем сюда приходил? — спросила она.

— Сестрица Ли устроила угощение, нас пригласила, — говорила Цзиньлянь. — Зять Чэнь за одеждой заходил, ему тоже чарку налили. Присаживайтесь, сестрица! Вино такое сладкое! Выпейте чарочку!

— Нет, благодарю, — отказалась Юэнян. — Старшая невестка У и золовка Ян домой собираются. А я вспомнила о ребенке. Дай, думаю, пойду посмотрю. — Она обернулась к Пинъэр: — Ребенка на ветру держат, а тебе и дела нет! Не зря же тетушка Лю говорила, что он простужен!

— Мы тут матушку Пань угощали, — оправдывалась Пинъэр. — Мне ж в голову не пришло, чтобы эта негодница вынесла ребенка на ветер.

Юэнян с ними присела, но задерживаться не стала и удалилась к себе.

— Иди, пригласи бабушку Пань, матушку Пятую и матушку Шестую, — наказала она Сяоюй.

Цзиньлянь с Пинъэр напудрились и вместе с матушкой Пань направились в дальние покои, где составили компанию старшей невестке У и золовке Ян, а с заходом солнца вышли с Юэнян к воротам проводить ее гостей до паланкинов. Они остановились у ворот. Первой заговорила Юйлоу:

— Пока хозяин в доме смотрителя У пирует, давайте сходим в дом Цяо, посмотрим, а?

— У кого от того дома ключи? — спросила у привратника Пинъаня хозяйка.

— Если матушка изволит пойти посмотреть дом, ворота там открыты, — отвечал Пинъань. — Там Лайсин за работой мастеров следит.

— Вели мастерам выйти, пока мы осмотрим дом, — наказала Юэнян.

— Не беспокойтесь, матушка, — успокоил ее Пинъань. — Мастера в четвертой большой комнате глину месят. Им тогда велят выйти.

Юэнян, Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр сели в паланкины, и нанятые носильщики перенесли их через улицу. Женщины миновали парадные ворота и очутились в трехкомнатной постройке с теремком наверху. Юэнян пожелала подняться наверх, но не успела она дойти и до половины крутой каменной лестницы, как поскользнулась и, крикнув с испугу, кое-как удержалась, зацепившись за перила.

— Что с вами, сестрица? — крикнула Юйлоу и тотчас же подхватила ее под руку, чтобы она не упала.

Испуганная Юэнян стала спускаться, поддерживаемая остальными женщинами. Она побледнела, как восковая свеча.

— Как же это вы так поскользнулись, сестрица? — спрашивала Юйлоу. — Не ушиблись?

— Да я не ушиблась, — отвечала Юэнян. — Только бы живот не стронуть. Так я перепугалась — сердце в пятки ушло. Какая лестница крутая, не то что наша. Хорошо, что за перила как-то удержалась, а то и не знаю, что со мной было бы.

— Знай мы, что вы в положении, ни за что б наверх не пошли, — заметила Цзяоэр.

Женщины отвели Юэнян домой. Вскоре она ощутила последствия падения — боль в животе, которая становилась нестерпимой. Симэня не было, и она дослала слугу за тетушкой Лю. Осмотрев Юэнян, знахарка сказала:

— Бремени, которое вы носите, нанесено поврежденье, должно быть, непоправимое.

— Я больше пяти месяцев носила, — отозвалась Юэнян. — И вот на лестнице поскользнулась.

— Примите мое лекарство, — посоветовала старуха. — Если не поможет, вы скоро избавитесь от бремени.

— Что ж теперь делать! — согласилась Юэнян.

Тетушка Лю оставила ей две больших черных пилюли и велела принять с полынной настойкой. Средь ночи Юэнян посветила в бадью, где увидела уже сформировавшийся плод — мальчика.

Да,

В живых не сохранили малыша,На небо вознеслась его душа.

Хорошо еще, что в тот день Симэнь не остался у Юэнян, а переночевал у Юйлоу, которая на другое же утро пошла проведать Старшую.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Юйлоу.

— В полночь выкинула, — не скрыла Юэнян. — Мальчика.

— Какая жалость! — посочувствовала Юйлоу. — А батюшка знает?

— Он вернулся навеселе. У меня разделся. Мне, говорю, нездоровится, пойди еще к кому-нибудь. Вот он к тебе и отправился. Я ему ничего не сказала, а у меня и сейчас еще внутри побаливает.

— Вы, должно быть, не очистились до конца, — сказала Юйлоу. — Примите для очищения подогретого вина с лекарством, вам и полегчает. Да будьте осторожней, сестрица! Никуда эти дни не выходите. Ведь выкидыш — не нормальные роды! Остерегайтесь простуды, а то совсем сляжете.

— Само собой понятно! — согласилась Юэнян. — Только прошу, никому не рассказывай, а то пойдут разговоры. Вот, мол, зазнается, а сама в пустом гнезде спит. Зачем давать повод для сплетен?

Так Симэнь ничего и не узнал о случившемся, но не о том пойдет речь.

* * *

Расскажем теперь о приказчике, которого Симэнь взял в новую лавку шелковой пряжи, — человеке, никак не заслуживающем доверия. Звали его Хань Даого, а прозывался он Маленький Яо.[499] Сын разорившегося Ханя Лысого, Даого опустился, служил на посылках у господ, был одно время стражником в свите Юньского князя, а теперь поселился в Кожевенном переулке, что близ Восточной улицы. Пустой и ветреный, он слыл завзятым болтуном и краснобаем. Чтобы выманить деньги, он преследовал жертву, как тень, а то и бесцеремонно залезал в чужой кошелек. Занявшись торговлей у Симэня, Хань Даого стал прямо-таки сорить деньгами, справил себе не одну шкуру навозного жука[500] и щеголял в них, горделиво задрав нос и выпятив грудь колесом. За его бахвальство и походку вразвалку он вскоре стал зваться не Маленький Яо, а просто Вертлявый. Жена его, сестра мясника Вана, была шестой в семье. Женщина она была высокая, с овальным, как тыквенное семечко, смуглым ликом, лет двадцати восьми от роду. Брат его, Хань Второй, по кличке Шулер, известный мошенник, жил отдельно, но путался с невесткой. Когда Хань Даого ночевал в лавке, деверь не упускал случая заглянуть к невестке. Они пили вино и миловались до поздней ночи. Ханю Второму было и невдомек, что уличные юнцы давно уж заметили, как красится и рядится Ван Шестая, с каким важным видом встает она у ворот и кокетничает с прохожими. Однако стоило только одному из дружков откликнуться на ее заигрывание да пошутить с ней, как она грубо отвергала ухаживания и осыпала его отборной руганью. Выведенные из себя молодые люди договорились, наконец, между собой выследить, с кем она водит шашни.

Не прошло и полмесяца, как они узнали о связи Ван Шестой с деверем. Жила она, как было сказано, в Кожевенном переулке. Дом ее выходил тремя комнатами на улицу. По обеим сторонам к нему примыкали соседские дома, а сзади, за насыпью, был пруд. С насыпи дружки и наблюдали, как Шулер проникал к невестке. Случалось, они подсылали старуху подмести в доме пол, или мальчишку — будто бы ловить на заднем дворе бабочек, а то и сами взбирались на стену и, подглядывая за любовниками, ждали удобного случая схватить их на месте преступления.