Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони

перестаю жалеть об этом. Впрочем, может быть, так будет не всегда. Когда мы вернемся во Францию, рассчитывайте на меня: я похлопочу при дворе, где пользуюсь некоторым влиянием, чтобы мой спаситель был награжден так, как он того заслуживает. Я даю вам в этом слово, а теперь — вашу руку, чтобы по обычаю этой страны скрепить наш уговор и нашу дружбу!

Стон, в котором было столько же страдания, сколько и злости, напомнил им о раненых. Один из них потерял сознание, пытаясь подняться, но другой брызгал слюной от бессильной ярости.

— Чем говорить друг другу любезности, лучше прикончите нас! — заорал он. — Проклятье!..

Как мне больно!

— Сначала, — произнес Жиль, — вы скажете мне, что это была за западня. Вас было десятеро против одного человека, который к тому же настолько благороден, что приехал, чтобы служить вашей стране.

— Служить нашей стране, — ухмыльнулся человек, который был молод и походил на разгневанного фавна. — Во-первых, вас ни о чем не просили, во-вторых, если вы явились сюда, чтобы служить нам, насилуя наших девчонок, сидели бы лучше дома!

— Скажите все же, что произошло? — спросил Жиль, наклонясь, чтобы рассмотреть ногу раненого. Дело было скверным. Большая берцовая кость была сломана, и из помертвевших тканей торчал белый осколок кости. Парень, по всей видимости, останется хромым…

— Меня зовут Артур Коллинз. Я рыбак, у меня тут неподалеку есть домик. Я живу вместе с сестрой Маргарет. Она девчонка красивая, и этот господинчик положил на нее глаз; он повадился ходить к ней по ночам, когда я ухожу в море.

Вчера утром я их почти застукал: я вернулся как раз в тот момент, когда он сиганул из окна и скрылся. Я чуть не спятил! Моя сестра! Он осмелился тронуть мою сестру, этот негодяй! Как будто она девка какая-то…

— Но я думаю, он все же не насильно ее взял?

— Нет, эта дурочка дала задурить себе голову красивыми словами. Он сказал ей, что она-де похожа на одну даму из Европы… очень знатную даму. Она мне плача во всем призналась и теперь, видите ли, возомнила себя принцессой! Она надерзила мне, ну и пришлось запереть ее, чтобы помешать девчонке убежать к этому… Что вы на это скажете? По-моему, такое карается смертью, и я задумал не просто убить его, а бросить на съеденье акулам!

Жиль с отвращением передернул плечами. Ненависть этого человека была почти осязаема.

— Ничего не скажу! Кроме того, что любовь сплошь и рядом заставляет делать глупости, а вы со своей жестокостью ничем не лучше ирокезов.

Однако вам надо оказать помощь. Мы положим вас на мою лошадь и отвезем в армейский госпиталь…

— Чтобы нас там убили? Ни за что! И к тому же я не желаю принимать от вас помощи! Если вы не решаетесь нас прикончить, оставьте нас здесь и убирайтесь. К нам придут на помощь, как только вы уйдете с вашим дикарем!

— Как пожелаете… Но когда в другой раз вам надо будет свести счеты такого рода, приходите среди бела дня, чтобы потребовать сатисфакции, а не ведите себя, как бандит с большой дороги…

Пойдемте, сударь…

Он взял шведа за руку, чтобы увлечь за собой, но тот тихонько высвободился, вернулся к лежавшему на земле парню, вытащил кошелек и положил его рядом с ним.

— Отыщите хорошего врача для себя и для вашего друга… А Маргарет… Маргарет передайте, что я не обманывал ее и что я буду ее помнить!

— Подите к черту! Мне не нужны ваши деньги!

Но Ферсен уже присоединился к своим спутникам. Все вместе они дошли до того места, где Жиль привязал коня.

— Садитесь на него и возвращайтесь к себе, — сказал юноша шведу. — Вам ехать дальше, чем мне. Только отошлите его обратно, когда доберетесь. Я одолжил его у полковника де Жима.

Всходила луна, освещая спокойное лицо красавца шведа, стоящего с непокрытой головой, с растрепанными белокурыми волосами. Во время этого приключения он потерял свой парик, который, к несчастью, упал в грязную канаву и стал совершенно негодным, но без него Ферсен казался моложе. Под откинутым за плечи плащом виднелся безукоризненный желтый с синим мундир, кожаное снаряжение и белоснежные манжеты.

Из рыбацкой сети он вышел таким же элегантным, как если бы шел на бал. От лошади швед отказался.

— Ну, что вы, нет, мой друг! Я вернусь пешком…

— В сапогах!

— Ну да, в сапогах! Мое легкомыслие заслуживает наказания, и нет никакой причины, чтобы вместо меня были наказаны вы. К тому же ходьба хороша для размышлений. Ночь так прекрасна… Я помечтаю…

— Об этой знатной даме, такой красивой, что воспоминание о ней не дает вам покоя и она чудится вам в сестрах виргинских рыбаков? — дерзко бросил Жиль.

Ферсен вздрогнул. Его взгляд, устремленный до этого, как обычно, в какие-то неведомые дали, стал серьезным и обратился на Жиля.

— Не говорите «воспоминание», скажите лучше «образ», друг мой, так как для меня она всего лишь мечта… недостижимая мечта. Или лучше… никогда не говорите со мной об этом! — потом он без всякого перехода рассмеялся. — Скажите мне теперь вы: я думал, что вы офицер?..

— Да, я офицер: лейтенант в отряде маркиза де Лафайета! Я знаю, что по мне этого не скажешь, но мой прекрасный черный мундир остался где-то в лесной чаще около Ричмонда. Если бы не портновский талант моего индейца… Вы, может быть, не знаете, сударь, но мы, американцы, очень бедны.

— Понимаю! Однако на будущее я лишаю вас права быть бедным! Отныне Франция в долгу перед вами. Кстати, мне говорили, что ваши люди дали вам прозвище… кажется, имя какой-то птицы.

— Да, они называют меня Кречетом, — сказал Жиль, смеясь, — и вы не представляете, как я горжусь этим. У меня никогда не было такого красивого имени.

Какое-то мгновение Ферсен рассматривал юношу, его высокую стройную фигуру, затянутую в грубую замшу, твердые черты его обветренного лица, прямой нос, жесткость взгляда, в лунном отблеске отсвечивающего сталью.

— Вы правы, — сказал он задумчиво, — вам оно подходит как никому. Кречет — частый гость на моей родине, и я могу сказать, что вы наносите удар так же стремительно, как и он. Это прирожденный охотник. Но… у вас довольно скверное оперение, господин Кречет, более подходящее сове, чем властелину неба. До встречи…

И, закутавшись в плащ, швед решительно зашагал по ухабистому проселку, который носил пышное название Хэмптонской дороги. При каждом шаге его элегантные лакированные сапоги отчаянно скрипели.

— Ну что ж! — насмешливо пробормотал Жиль. — Мечтать, конечно, никому не возбраняется, но