Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том III - Дэн Абнетт

Тиель сбит с толку способностью примарха расшифровать смысл и даже интерпретировать новую цель из такого своеобразного набора инструкций. Он не задумывался о том, как относительная точка зрения каждого элемента тактической доктрины может повлиять на другой. Он отвечает так полно, как только может:

— Я использовал их, закладывая основы Отмеченных Красным. Каждая из них практична, все они выучены и проверены мной на Калте.

— Более мелкая и гибкая структура, — отмечает примарх. — Опытность распространяется среди отрядов, а не дивизий и рот.

Тиель кивает, понимая, что ему практически нет нужды стимулировать внушительную логику Жиллимана.

— Нас было мало, и мы вели партизанскую войну. Для Отмеченных Красным эти понятия неразрывно связаны. Практически, они составляют их суть.

— Эффективность? — продолжил Жиллиман.

— Выше приемлемого.

— То есть оптимальная?

— Говоря по делу… да.

Жиллиман ненасытен в своей жажде знания. Его интеллект и сознание воина обнаружили частичное откровение, кого он возжелал воспринять, приспособить, приютить и довести до стратегического совершенства.

Тиель понимает, что он — катализатор этого квантового скачка в непостижимом мыслительном процессе своего отца и ничего не может с этим поделать, но он смирился с этим.

— Я был не прав кое в чем, — Жиллиман возвращается к своему столу и собирает все бумаги, что на нем есть. Он рвет их на части, в основном в качестве эффектного жеста, а не ради их уничтожения.

— Что вы делаете? Это же ваша доктрина, ваша работа… — Ужас Тиеля отразился на его лице.

— Она имеет недостатки, Эонид. Мне понадобился ты, чтобы увидеть их.

— Имеет? В смысле… Я? — неуверенно произнес Тиель.

— Действовать так, как мы поступаем в наших громоздких легионах, уже не разумно, — продолжил примарх. — Я думал, что эти истины обоснованны. Полагал, что они — наиболее эффективный способ развертывания и объединения нашей мощи в бою. Но из-за своей закоснелой слепоты я упустил выгоду, которая лежала у меня прямо перед глазами.

Жиллиман кивком указал на Тиеля.

— Тебя, Эонид…

Тиель нахмурился.

— Я… — неуверенно начал он, — не… понимаю, милорд.

— Мы не родня армиям древности, их полководцам и ордам, что следует за ними. Мы больше не единый легион.

Жиллиман улыбнулся и его глаза заблестели от столь воинственной перспективы.

— Мы — сотни тысяч отдельных легионеров, дополняющих друг друга. Приспосабливающихся и перестраивающихся. Заточенные не под одну, а под многие задачи. Все вместе, и каждый по отдельности.

Тиель озадачен. Он никогда не видел своего примарха таким воодушевленным. Жиллиман не закончил.

— До того, как я увидел броню и услышал о твоих Отмеченных Красным, я думал о нас как о молоте, — Он сжал руку в кулак. — Мы — он, мы можем им быть, но в этом нет нужды. Чтобы мастерски пользоваться молотом, нужно стараться, это требует усилий. Это неэффективно, расточительно. Рапира убивает одним ударом, хирургическим, эффективным, смертельным. — Примарх вновь раскрыл ладонь, выпрямив пальцы наподобие кинжалов. — Мы должны стать быстрой смертью, клинком, бьющим прямо в сердце.

Жиллиман подходит к Тиелю и кладет руку ему на плечо, глядя на сына с благодарностью за то откровение, что он дал ему.

— Ты опробовал эту теорию на практике, Эонид. Один раз Лоргар превзошел меня. У меня не было теории, которая учитывала бы его предательство, а также готового практического ответа на неё. Больше это не повторится. Практика… Теория… Новое видение должно преобладать над этими устаревшими понятиями. Мы должны стать более тактичными.

Тиель обнаружил, что соглашается с этим, и задал очевидный вопрос:

— Как?

— Кодекс… сумма всех практических знаний и их применений. Если эта война и научила меня чему-нибудь, так это тому, как опасно отчаяние. Это твоя мудрость, Тиель.

Ошеломленный Тиель поклонился и припал на одно колено. Его переполняла гордость.

— Вы оказали мне честь, которой я и не смел желать.

— Ты тоже заслужил её. Теперь встань. С этого момента мы начинаем усиленно работать. Мне нужно закончить Кодекс. Твое побуждение вдохновило меня, и будущее легионов не будет отложено.

Энди Смайли

Герольд Сангвиния

Действуюшие лица:

Сангвиний — примарх легиона Кровавые Ангелы

Лев — примарх легиона Тёмные Ангелы

Азкаэллон — командующий Сангвиниарной гвардии

Хакаил — ветеран Сангвиниарной гвардии

Аратрон — ветеран Сангвиниарной гвардии

Сардон Караашисон — легионер Железных Рук

То, что знают двое, узнают все.

Эта истина стара как мир. И гораздо безжалостнее. Она разрушает узы Легиона, именно благодаря ей я стою здесь, мой клинок нацелен в горло моего брата.

Его зовут Хакаил, это последний раз, когда звучит его имя — почётного ветерана Сангвиниарной гвардии, доблестного чемпиона Ваала. Сейчас он лишится всего, что стяжал, его слава, деяния — всё это будет забыто, даже имя не впишут в литанию Героев.

Хакаил стоит передо мной, подбородок поднят — к его чести ветеран приветствует свою судьбу, глаза полны уверенности. Он чувствует мои сомнения.

— Долг требет этого, Азкаэллон! Не бесчести себя милосердием!

— Кровь защитит тебя.

Одним ударом я обезглавливаю брата, он умер ещё до того, как тело коснулось пола. Я поворачиваюсь к второму гвардейцу — Аратрону. Его челюсть сжата, внимание сосредоточено на хворосте в руке.

— Это не та судьба, которую желали, те, кто жил и умер здесь.

Азкаэллон вкладывает меч в ножны.

— Твой поступок, как и его, привел тебя сюда. Но в конце, Аратрон, будут иметь значение только наше мастерство и наше рвение.

Ветеран не ответил, но его лицо покрылось морщинами. Редко, когда воины доверяют свою судьбу другому. Мы видели много случайных смертей.

— Не заблуждайся — ты умрёшь, как и он. Твоя жизнь закончится здесь, а имя никогда не будет произнесено или услышано. Мой клинок не вкусит твоей плоти, а судьба будет скреплена печатью и закончится под молотом оружейника.

Я подхожу к жаровне в углу и опускаю шлем. Огонь лижет мою латную рукавицу, но она едва тлеет. Лицевая пластина шлема — искусно выполненная маска, копия лица нашего отца, я благоговею перед внимательным взором Сангвиния. Я поворачиваюсь к Аратрону.

— Ты готов?

Он кивает и встает на колени передо мной.

— Кровь даст тебе силы претерпеть!

Я вжимаю маску в его лицо.

* * *

Воздух был словно наэлектризован, напряжение росло, готовое вырваться на волю. Кровь могла пролиться в любой момент, и тогда хрупкий союз между братьями будет разрушен. Cтены крепости падут, как и Империум Секундус вместе с остатками владений Императора.

— Уйди с моего пути, ангел! Мне не требуется твоё разрешение чтобы пройти.

Сардон Караашисон пытался пройти силой в сторону Нерии и Вуала, гнев пылал в его ретинальных линзах. Я двинулся навстречу и остановился перед ним.

— Ты готов стать виновником нашей гибели?

— Что?

— Обернитесь, сир.

Командующий сделал знак Сангвиниарной Гвардии оцепить зал. Стена золотой брони колыхалась, гвардейцы оттесняли легионеров, требующих аудиенции с Императором Сангвинием.

— Мы стоим на лезвии ножа. Неуверенность, отчаяние, подозрение — всё это путь к тёмной стороне силы предательству. Позволь гневу разрушить один из своих принципов, и остальные последуют за ним.

Железнорукие начали понимать, что я имел ввиду.

— Ты дашь Хорусу повод наслаждаться?

Сардон отступил, его переполнял стыд.

— Мы тут ждём уже целый день. Лорд Сaнгвиний не может игнорировать железный Десятый.

— Он не игнорирует вас и выслушает, но не сейчас.

— Когда?

— Я…

— Скажи моему брату, что я буду говорить с ним.

В мягком голосе говорившего была заключена угроза. Я замешкался, посмотрел на него и увидел лицо… Льва. Примарх Тёмных Ангелов был полностью закован в броню, одна рука держала шлем, другая покоилась на рукояти меча. Его окружали десять ветеранов в неуклюжей терминаторской броне.

— Внимание Императора Сангвиния занимают другие вопросы. Когда он освободится, я…

— Сейчас, командующий.

Лев нависал надо мной словно башня, как и все примархи он был богоподобным воином и Азкаэллон испытал жгучее желание обнажить клинок.

— Со всем уважением мой лорд, но вы знаете правила. Только одна группа может беседовать с Сангвинием в тронном зале. Я не получал других указаний.

— Ты будешь повиноваться мне.

Впервые за неделю наступила тишина. Мне не нужно быть провидцем, чтобы знать, что последует потом, я должен был осторожно делать следующий ход.