Cердца трех - Джек Лондон

Последние сомнения Чарли Типпери тотчас рассеялись. Он протянул руку Генри.

— Я Чарли Типпери, — сказал он.

— А меня зовут Морган. Генри Морган, — горячо откликнулся Генри, хватаясь за него, как утопающий за спасательный круг. — А это мисс Солано. Сеньорита Солано — мистер Типпери. Мисс Солано, собственно говоря, моя сестра.

— Я явился сюда по тому же делу, — заявил Чарли Типпери, когда взаимные представления были окончены. — Спасение Фрэнсиса, насколько я понимаю, может заключаться в очень большой наличности или в неоспоримых ценностях, которые могли бы послужить обеспечением. Я принес с собой все, что мне удалось наскрести за эту ночь. Но я уверен, что этого далеко не достаточно.

— Сколько вы принесли? — прямо спросил его Генри.

— Миллион восемьсот тысяч. А вы?

— Пустяки, — сказал Генри, указывая на открытый чемодан. Ему и в голову не приходило, что он разговаривает с представителем трех поколений ювелиров.

Чарли быстро осмотрел несколько камней, лежавших сверху, и еще быстрее опытным глазом определил их количество; лицо его выразило глубочайшее удивление и восторг.

— Но ведь тут миллионы, миллионы! — воскликнул он. — Что вы намерены с ними сделать?

— Пустить в оборот, чтобы помочь Фрэнсису выпутаться из беды, — ответил Генри. — Ведь под такое обеспечение можно достать сколько угодно денег, не правда ли?

— Закройте чемодан! — воскликнул Чарли Типпери. — Я сейчас же позвоню по телефону. Мне нужно связаться с моим отцом, прежде чем он уйдет из дому, — бросил он через плечо, ожидая ответа станции. — Это в пяти минутах ходьбы отсюда.

Не успел он обменяться с отцом несколькими короткими фразами, как в библиотеку вошел Паркер в сопровождении полицейского сержанта и двух полицейских.

— Вот эта шайка, сержант, арестуйте их, — сказал Паркер. — О, простите, мистер Типпери, это, конечно, относится не к вам, а только к этим двум. Не знаю, какое им можно будет предъявить обвинение — это, во всяком случае, сумасшедшие, если не что-нибудь похуже, что всего вероятнее.

— Добрый день, мистер Типпери, — приветствовал сержант Чарли, как старого знакомого.

— Вы никого не арестуете, сержант Бернс, — улыбнулся в ответ Чарли Типпери. — Можете отослать свою карету. Я переговорю с инспектором. Дело в том, что вам придется проводить меня вместе с этими подозрительными личностями ко мне домой. Вы будете охранять — о, не меня, а этот чемодан. В нем лежат миллионы — осязаемые ослепительные миллионы. Когда я открою его перед моим отцом, вы увидите зрелище, которое не многим удается увидеть. А теперь — идем! Мы теряем время.

Они с Генри одновременно ухватились за ручки чемодана, и в тот момент, когда их руки соприкоснулись, сержант Бернс кинулся им помочь.

— Пожалуй, лучше уж я понесу его, пока дело не закончено, — сказал Генри.

— Разумеется, разумеется, — согласился Чарли Типпери. — Только не будем терять драгоценных минут. Уйдет немало времени на то, чтобы реализовать эти камни. Ну, идем, живее!

Глава XXIX

Мораторий оказал немалую поддержку бирже, и она снова окрепла. Кое-какие ценности начали даже повышаться. Впрочем, это отразилось только на тех бумагах, в которых Фрэнсис не был заинтересован и на которые Риган не вел атаки. Старый волк продолжал развивать военные действия, и акции Фрэнсиса неумолимо падали. Риган с радостью убедился, что на рынке появляется все больше акций Тэмпико-Нефти, которые выбрасывал, по-видимому, не кто иной, как сам Фрэнсис.

— Теперь время! — заявил Риган своим соратникам. — Приступайте к делу. Тут двойная игра. Не забывайте списка ценностей, которые я вам дал. Продавайте их по любой цене, ибо я не предвижу конца их падению. Что касается остальных бумаг, то покупайте, покупайте немедленно и верните себе все, что вы продали. На этом вы не можете ничего потерять, а продавая те ценности, которые обозначены в списке, вы нанесете двойной удар.

— А вы сами? — спросил один из участников заговора.

— Мне нечего покупать, — был ответ. — Это может служить вам доказательством того, насколько честно я вел игру и как вам доверяю. Я не продал ни одной акции, кроме тех, которые обозначены в списке, так что мне нечего и возвращать. Я все еще распродаю акции из списка — то, что у меня осталось. В этом заключается мой удар, и вы можете принять в нем участие, распродавая по какой угодно цене те же бумаги.

— Вот и вы наконец! — в отчаянии воскликнул Бэском, встречая Фрэнсиса в половине одиннадцатого в своем кабинете. — Все ценности поднимаются, кроме наших. Риган жаждет вашей крови. Я никогда не предполагал, что он так силен. Нам ни за что не выдержать этого натиска. С нами покончено, мы раздавлены — вы, я, все мы…

Никогда в жизни Фрэнсис не чувствовал себя спокойнее, чем в эту минуту. Раз все потеряно, стоит ли беспокоиться, рассуждал он. Словно зритель, наблюдающий со стороны за игрой, он подметил одну возможность, которой не видел чересчур углубленный в борьбу Бэском.

— Относитесь к этому легче, — посоветовал Фрэнсис, чувствуя, как новая мысль с каждой секундой принимает все более реальную форму. — Давайте закурим и спокойно обсудим положение.

Бэском сделал жест, выражавший отчаянное нетерпение.

— Погодите же, — настаивал Фрэнсис. — Постойте, поглядите, послушайте! Вы говорите, что все кончено?

Маклер кивнул головой.

— Нас раздавили обоих — вас и меня?

Новый кивок.

— Значит, мы с вами разорены, — продолжал Фрэнсис. — Но ведь совершенно ясно как вам, так и мне, что если мы разорены окончательно, на сто процентов, целиком разорены, то хуже этого ничего случиться не может.

— Мы зря теряем драгоценное время, — запротестовал Бэском, соглашаясь с ним кивком головы.

— Но если мы действительно окончательно разорены, как выяснили только что, — улыбнулся Фрэнсис, — то нас не может интересовать время покупки и продажи. Разве вы не понимаете, что все это потеряло для нас всякую ценность?

— Но в чем же дело, — сказал Бэском, погружаясь вдруг в покорность отчаяния. — Я взлетел вверх выше воздушного змея и не могу уже взлететь выше, — это, что ли, вы хотите сказать?

— Вот-вот! Теперь вы понимаете? — с энтузиазмом воскликнул Фрэнсис. — Ведь вы член биржи, так ступайте же — продавайте, покупайте, делайте все, что вам заблагорассудится. Потерять мы ничего не можем. Все, что ниже нуля, есть нуль. Мы спустили в трубу все, что имели, и даже больше того. Давайте начнем спускать теперь то, чего у нас нет.

Бэском снова попытался протестовать, но Фрэнсис убедил его, воскликнув в заключение: