Огнедева - Елизавета Дворецкая

— Послушай. — Велем все же подошел и взял ее маленькую руку, испачканную мукой. Ложечка перестала работать и повернулась к нему, видя, что он хочет сказать что-то важное. Взгляд ее карих глаз, почти черных в полутьме клети, куда свет падал только через открытую дверь, был напряженным и немного тревожным. — Я хочу, чтобы ты была моей женой. — Велем со значением сжал ее руку и приложил к своему сердцу. Ложечка с возрастающим беспокойством проследила за движением своей руки в его ладони. — Ты, — другой рукой Велем показал на нее, а затем обвел клеть и все ее содержимое, — будешь хозяйкой. Хозяйкой, — повторил он и похлопал по поясу, где обычно у варяжских женщин висят ключи, знак законной жены и госпожи дома. — Со мной. — Он показал на себя и потом обнял ее, не зная, как еще выразить свою мысль.

Ложечка, до того стоявшая неподвижно, зашевелилась, пытаясь освободиться. Она уперлась руками в грудь Велема, такая маленькая и хрупкая рядом со здоровенным сильным парнем, покачала головой, и в глазах ее появился страх. Увидев это, Велем выпустил ее:

— Да ты не бойся! Ты женой моей будешь, хозяйкой в доме!

Глядя ему в глаза и видя в них доброту и сочувствие, девушка немного успокоилась. Неизвестно, вполне ли она поняла Велема, но уяснила, что он предлагает ей более тесные отношения, чем были у них до того. Теперь она не знала, каким образом дать ему вразумительный ответ. Она сложила перед собой ладони одна к одной, устремив на лицо парня заклинающий взгляд, подняла их и раскрыла, будто обращалась к божеству. Она обвела руками пространство над собой, словно обрисовала небо, прижала обе руки к сердцу и склонила голову. Потом вынула из-под рубашки тот бронзовый крестик, который сам Велем ей подарил и которому она так обрадовалась, и горячо поцеловала знак своей веры. А затем снова сложила ладони и посмотрела на Велема с сожалением, даже как будто с извинением и решительно покачала головой.

Видимо, девушка оказалась более способной к объяснению без слов, потому что Велем сразу все понял. Он даже вспомнил, что до того, как попасть в руки викингов, Ложечка посвятила себя тамошнему богу. Но и теперь она не хочет изменять своим обетам, даже будучи заброшенной так далеко от тех мест, где она их приносила.

Велем вздохнул. Ему было жаль лишиться надежды на такую хорошую жену, но он подумал и о другом: хозяйка дома — старшая жрица для своих домочадцев, и как же будет жить дом, где мать служит совсем чужому богу? Это невозможно. И если Ложечка не хочет забывать своего бога и служить здешним, то она и не может быть здесь никем иным, кроме как челядинкой. Между ними пропасть, и незнание языка здесь далеко не главное препятствие. Их души взрастили разные боги…

— Ну, что же… — Он развел руками. — Знать, не судьба.

Повернувшись, Велем вышел из полутемной клети на солнечный свет. Ложечка медленно вернулась к прерванной работе. Она взялась за решето, несколько раз осторожно встряхнула им… потом быстро поднесла руку к лицу, смахнула что-то со щеки, торопливо перекрестилась, быстро и почти беззвучно шепча что-то на своем, никому не понятном языке…

Выйдя на свет, Велем увидел перед домом стайку девушек и среди них дочерей Вышеслава — Остряну с двумя младшими сестрами. Они не случайно здесь оказались. Видя, что все заняты другим, Остряна сама постаралась подтолкнуть события в нужном направлении. Еще вчера, беседуя с Добролютой о том и о сём, она заметила:

— Видала, матушка, сколько в Витонеговом роду девок хороших? Одна другой краше. А теперь, когда сестра их — Огнедева и княгиня полянская, всех разберут, даже самых маленьких сговорят. А мы опять останемся, все счастье провороним. Да и братцу Горяше сколько же можно неженатым ходить? У меня сердце за него болит, он ведь совсем уже молодец.

— Да я уж думала, — вздохнула Добролюта. — Не досталась нам Огнедева, надо из ее сестер кого-то сватать. В Витонеговом роду все девки из рода Доброчесты, ее крови. Как знать, не родится ли от какой-то из них новая Огнедева? Так пусть не в Ладоге родится, а у нас, на Ильмере, откуда корень рода нашего идет.

— Ох, как ты красно говоришь, матушка! — Остряна в восхищении всплеснула руками, тем более что это важное соображение ей, озабоченной более всего устройством собственной судьбы, не приходило в голову. — Что же отцу не скажешь поскорее?

— Скажу. Угадать бы еще, в которой невесте будущие Огнедевы живут, — улыбнулась Добролюта.

— Неважно, матушка! — Остряна в возбуждении расширила глаза. — Та, которая на Ильмере будет жить, в той и пробудится кровь Доброчесты! Вон, Дивляна сколько лет жила, не думала даже ни о чем, а как попала к нам — ну, ты сама знаешь!

— Да ведь не отдадут нам Витонегову внучку просто так. Другую невесту взамен потребуют. У них, Витонежичей, еще есть парни неженатые. Вон, хотя бы старший Домагостев, что к нам ездил, Велем. Ведь за двадцать уже парню, во всем вроде справный, а все не подберет ему отец…

— Ну так почему бы и не дать им невесту? Я бы, матушка… — Остряна со смущенным видом затеребила кончик косы, для убедительности подражая Тишанке, хотя и в самом деле волновалась. — Я бы и сама… я отцу-то не смею сказать, не мое дело — себя сватать, а тебе скажу, ты мне все равно как мать…

— Да уж, и тебе пора давно бы ветку на дереве выбрать, сесть да гнездо вить, детушек водить, — согласилась Добролюта. Она видела, что племянница ведет с ней беседу, вооруженная некой тайной мыслью, и догадывалась, что мысль эта — та самая, которая неизменно делает девиц на выданье храбрыми и изобретательными. — Поговорю с братом. Коли уж мы все здесь, надо что-то решать. Ты вот что: сходи-ка к деду своему Остробору Гордятичу, позови сюда, посоветуемся с ним.

В тот же вечер Добролюта поделилась с Вышеславом, а тот немедленно принялся обсуждать это с Родославом, Прибыней и своим тестем Остробором, уже не сомневаясь, что сам об этом все время думал и что сестра лишь напомнила ему о том, о чем он раньше с ней говорил. В общем, выход лежал на поверхности, и неудивительно, если о нем подумали все сразу.

Когда поутру Вышеслав с братом отправился к Домагостю, Остряна выждала самую малость и повела сестер «погулять по бережку». Выдать свою причастность к происходящему, она не могла, но и сидеть, выжидая в неизвестности, было невыносимым.

Увидев вышедшего из клети Велема, Остряна почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Она ничего не могла с этим поделать; становилось неловко, любое приходящее на ум слово казалось глупым, а руки сами собой принимались теребить кончик косы, как у тринадцатилетней дурехи. И чем дальше, тем больше. Сейчас он уже стал в ее глазах красавцем или, во всяком случае, достаточно привлекательным, а черты его открытого лица, в которых видны ум, твердость, честность и доброжелательность, были лучше любой красоты, и даже следы оспинок у него на лбу для нее сияли, будто звезды из кощуны.