Паутина противостояния (сборник) - Рамиль Юсупов

Свидетельница беспокойных царских времен, бывший оплот «светлого будущего всего человечества», Москва давно превратилась в современный город, соответствующий западным стандартам. Иностранные туристы умилялись, глядя на стеклянные коробки огромных супермаркетов, логотипы знакомых брендов и изобилие американских машин на дорогах. А более всего заокеанских гостей радовало наличие густой сети любимых забегаловок, продающих колу, гамбургеры и картошку фри. Как на старых добрых друзей, глядели заграничные гости на родные названия и одобрительно кивали головами: некогда страшная, непонятная страна встала-таки на путь исправления. Вот они, признаки цивилизации и демократии, – налицо. Точнее – на лице.

Откуда им было знать, что Москва, словно женщина, купившая себе новый гардероб, не могла вот так, в одночасье, выбросить всю старую одежду. Облачившись в наряды иностранных «ресторанов», в позабытых углах лабиринтов старых улиц, в неприметных карманах проулочных тупиков столица каким-то чудом сохранила рюмочные и пивные, пирожковые и сосисочные, пельменные и чебуречные, бутербродные и котлетные. Конечно, большинство из них стали называться модными словечками «кафе» и «бар», но… если кальсоны с начесом назвать «ретро-неглиже», кальсонами они от этого быть не перестанут, так ведь? Кто-то из новых хозяев просто пожалел денег на евроремонт, кто-то не сделал его вполне сознательно. В результате дух «старых добрых времен» ощущался.

Не вызывающие никакого гастрономического интереса у туристов эти места имперского общепита пользовались неизменным вниманием местных трудяг, пенсионеров, алкашей, бомжей, студентов и – полиции. Едва на улицы опускались сумерки, синие патрульные джипы отправлялись на ежевечерний променад между здешними рюмочными и пивными, неизменно собирая щедрый урожай клиентов для вытрезвителя. Где еще, как не в пельменной, можно так набраться ядреного «ерша» из купленного в забегаловке пива и припартизаненной с собой чекушки?

Сегодня, впрочем, улов был негуст. Тройка смирных пьянчужек, перебравший лишнего, а потому крепко задремавший мужик да двое шумных коротышек. Трое первых, постоянные посетители районного «приюта для опьяневших», полицейских и обслуживающий персонал вытрезвителя знали в лицо, а потому вели себя тихо и спокойно. Буйствовали и горлопанили в основном чужаки.

– Нарушение прав человека! – на диво четко и громко выговорил лысый низкорослый мужик в некогда дорогом, а сейчас невозможно замызганном костюме. – Я требую адвоката!

– Убью, мля! – рычал другой коротышка, в кожанке и красной бандане, исступленно тряся решетку, перегораживающую салон джипа. – Отпустите, челы поганые, а то, в натуре, хуже будет!

– Заткнитесь там, – вяло огрызались полицейские. К задержанным они не лезли, надеялись, что алкоголь сделает свое дело, и шумные пассажиры угомонятся.

Однако коротышки не унимались.

– Урою, мля! В шуркъ порублю! Мне в форт надо, сбор на штурм! Сабля меня убьет, если я не явлюсь… Пустите, челы, по-хорошему, а то я вам кишки достану!

– Требую звонок адвокату! Мои права ущемляют!

Один из полицейских не выдержал:

– Ну, я вас сейчас ущемлю, – и кивнул водителю: притормози.

Далее произошло то, что сухие полицейские протоколы обычно описывают, как «оказание сопротивления при задержании»… Остаток пути прошел в относительной тишине и спокойствии. Трое пьянчужек благоразумно помалкивали, перебравший мужик продолжал крепко спать, а двое коротышек уныло смотрели в окна. Костюмный иногда морщился, почесывая поврежденные места, и тихонько бубнил под нос о правах человека. В ответ банданный зло косился и шипел:

– Мля, чел, да заткнись ты уже! Мало тебе?

Когда патрульный джип подъехал к старинному двухэтажному зданию грязно-бордового цвета, в котором располагался вытрезвитель, лица буянов отекли и расцвели синяками самых различных оттенков.

– Кто это их так? – без интереса осведомился санитар самого что ни на есть мясницкого вида, извлекая из салона притихших коротышек.

– Да бутылку между собой не поделили, вот и подрались, – безразлично пожал плечами полицейский, усаживаясь обратно в машину: для него ночь только начиналась.

…Процедуру раздевания костюмный перенес стоически, зато банданный вопил как резаный, когда ему, уже разоблаченному до трусов и носков, предложили добровольно расстаться с банданой.

– Не трожьте, гады! – истошно верещал он.

Разумеется, его вопли сочувствия не встретили. Лишенный красной косынки, бывший банданный впал в подавленное состояние и на вопросы протокола о фамилии-имени-адресе отвечать напрочь отказался. Бывший костюмный документов при себе тоже не имел и, словно из солидарности к собрату по несчастью, тайну своей личности развеивать тоже отказался.

– Братья? – деловито осведомилась дородная фельдшерица при виде одинаково раскрашенных синяками и татуировками, невысоких, лысых пьяниц. Впрочем, ответ ей был неинтересен.

Просьба поднять с пола монетку или пройтись с закрытыми глазами по прямой вызвала со стороны обоих шквал ругательств различной степени цензурности. Фельдшерица махнула рукой и вынесла диагноз: «Проспятся». На этом медицинское освидетельствование закончилось, и оба бунтаря были помещены в камеру – для оздоровительного сна.

Впрочем, ни тот, ни другой спать не собирались. Бывший банданный, похоже, искал, на ком бы сорвать злость, поэтому почти сразу же согнал с места обитателя лучшей койки. Лишившийся постели несчастный ткнулся было на соседнюю кровать, но не тут-то было – бывший костюмный, со знанием дела приглядевшись к имеющимся койкам, уже наметил себе для ночевки именно эту и потому бесцеремонно оттолкнул посягателя и гаркнул:

– Не смей вторгаться в мое личное пространство!

Тем не менее расправа над сокамерником бывшему банданному не помогла: он угрюмо плюхнулся на застеленную сомнительного цвета простыней кровать, уткнулся лысой головой в ладони и горестно простонал:

– Сабля меня убьет!

Бывший костюмный неожиданно присел рядом с ним и, приобняв соседа во внезапном порыве искреннего пьяного сочувствия, потряс его за татуированное плечо и пробормотал:

– Понимаю, братан, как я тебя понимаю! Моя пила меня тоже со свету сводит!

– Пила? – бывший банданный приподнял голову и уставился на неожиданного утешителя с проблеском интереса в глазах. – Не слышал… Новый уйбуй, что ли?

– Да если бы новая! – хмыкнул собеседник. – А ведь была у меня одна… Молоденькая, гладенькая, умненькая… И совсем дешево мне обходилась – только из провинции приехала… А пила – она старая… Глаза б мои ее не видели!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});