Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1 - Семен Бабаевский

— Семен Афанасьевич, — сказал Еременко, — ты с Сергеем Тутариновым всю войну прослужил?

— Как сошлись мы в бронетанковом училище, да так до конца войны и не расставались, — ответил Семен. — А что такое?

— Люди поговаривают насчет Сергея, — сказал Савва, — чтобы выдвинуть своего станичника в депутаты от нашего округа. Тебе, Семен, как фронтовому другу Сергея, дадим первое слово.

— Это хорошо. Но вот беда — речей я не умею говорить.

— Да ты только почин сделай, нарисуешь его боевой путь, о теперешней его работе скажешь, а там тебя все поддержат, — сказал Савва. — Тут нужна запевка. Я следом за тобой выступлю. Я же с ним еще без штанов бегал, знаю его с самых детских лет.

— Когда же собрание? — спросил Семен.

— В пятницу днем, прямо на площади. Соберем не только устьневинцев, но и всех строителей. Теперь же у нас не станица, а город. Поставим трибуну, украсим ее полотнищами, поставим знамена всех двадцати шести колхозов. Это будет такое собрание, каких у нас еще не было!

Семен задумался, вспоминая Сергея — то таким, каким встретил его в бронетанковом училище, каким знал на фронте. Предстоящее собрание, мысли о друге как-то ярче воскресили в памяти картину недавних походов. Вспомнилась Кантемировка, переправа через Днепр, прорыв на Прагу. Семен задумчиво сидел у стола, склонив голову.

Вошел Тимофей Ильич.

— Об чем совещание?

— Вашего сына будем выдвигать в депутаты, — ответил Савва. — Одобряете, Тимофей Ильич?

— Одобрить можно, — задумчиво проговорил Тимофей Ильич. — Ежели люди пожелают, то почему же и не одобрить.

— Вот и вам, Тимофей Ильич, выступить бы с речью, — сказал Савва. — О себе, о своей прежней жизни рассказали бы.

— Могу и я высказаться, — согласился старик. — А что? Про старинную жизнь казаков зараз мало знают. Могу поведать, как оно тогда было.

— Вот и хорошо, — поддержал Еременко.

Глава XX

Никита Мальцев давно мечтал войти в доверие пожилых людей, а особенно стариков. Он и рано женился, и охотно брался за тяжелую «мужскую» работу, и отрастил пучкастые, некрасивые усы, и говорил хрипловатым баском, и носил табак в расшитом кисете на очкуре — словом, все делал так, как пожилые казаки. Парторг Еременко давал ему важные поручения — то доклад в бригаде, то беседу с чабанами, то громкую читку в красном уголке. С ним раза два о делах колхоза говорил Сергей Тутаринов, к его советам прислушивались даже старики, а на собрании Никиту частенько избирали председателем. А не так давно с ним, как равный с равным, беседовал Кондратьев, и то, что после этой беседы колхозники избрали своим председателем именно его, Никиту Мальцева, только лишний раз говорило, что в глазах людей он вырос, ему доверяют в станице и в районе.

И вот из рядового колхозника Никита стал руководителем, и это настолько его окрылило, что он забыл и о сне, и об отдыхе, работал горячо, с юношеским пылом и задором. Прошел всего только месяц, — казалось бы, что можно было сделать за это время? А Никита сумел вывести свой колхоз на первое место в станице по ремонту бричек и посевного инвентаря. Заметно улучшился уход за лошадьми и волами, повысилась трудовая дисциплина, были утеплены телятники, овчарни, подвезены корма на фермы, наведен порядок в колхозной кладовой. Никита похудел, взгляд его серых глаз сделался строже, но был он по-прежнему таким же молодцевато-веселым и по-прежнему под пепельно-серыми усами таилась ребяческая улыбка, которая точно говорила: «Вот каков есть Никита Мальцев! Но вы погодите: это же еще только начало, — а вот весной мы поспорим с буденновцами».

Приняв дела колхоза, Никита пошел к Стефану Петровичу Рагулину, снял перед стариком кубанку и сказал:

— Стефан Петрович, я до вас с просьбой. Помогите советами.

— А какие тебе нужны советы?

— Как лучше колхозом руководить.

— А по дороге Артамашова не пойдешь?

— Не затем меня избирали.

— Так, так. А жадюгой меня обзывать не будешь?

— Что вы, Стефан Петрович.

— Ну, так и быть, помогу, чем сумею. Ты человек молодой. — Стефан Петрович задумался. — Так тебе, Никита, хочется знать, как лучше колхозом руководить? Мудрость, Никита, нехитрая. Руководи так, чтобы твой колхоз из года в год рос и рос, чтобы все хозяйство на ногах крепко стояло. А совет тебе мой будет простой: перво-наперво — завсегда беспокойся об урожае. Запомни, что я тебе скажу: будет у тебя высокий урожай — будешь и ты хорошим председателем, а не будет урожая — грош тебе цена даже в базарный день. На то мы с тобой и поставлены, чтобы об урожае беспокоились. А что для этого надобно сделать? Заставь бригадиров собирать золу, куриный помет, а по весне все это отвезешь на озимые посевы. Я слыхал, что Артамашов находится в полеводческой бригаде. Ну, вот ты его и погоняй хорошенько. Требуй, чтобы каждое твое слово исполнялось. Ты же не сам взялся за дело, а тебя избрали, — вот ты и требуй, чтоб тебе подчинялись. Был ты нынче в поле? Не был? А ты поезжай. Там снегу лежит по колено, а подует ветер — и снег улетит. Прикажи бригадирам, пусть нарубят хворосту, сделают плетни и поставят на зеленях затишки. И еще тебе один совет — превыше всего ставь интересы не свои, а государственные, чтобы у тебя ни по хлебу, ни по каким другим обязательствам хвостов не было. А еще вот что — тоже важная штука: береги колхозную копеечку, не транжирь, не вольничай сам и не позволяй вольничать другим. Кладовую запирай от воров и бездельников. Завхоза завсегда держи на вожжах, чтобы он чувствовал удила и тоже берег колхозные деньги. Скупись — этого не бойся. Покупки делай поосторожнее. На всякую купленную вещь требуй счет да смотри, чтобы те, кто покупает, не переплачивали. Ты хозяин, и с тебя спросят. Дорого куплено — документы не принимай, не подписывай, потому что тратишь не свои гроши, а колхозные. Из года в год увеличивай неделимый фонд, — это, Никита, самый ценный капитал. Будет у тебя расти неделимый фонд — и колхоз будет крепнуть и сил набираться. Бухгалтерию почаще ревизуй, подбери себе бухгалтера честного, трудолюбивого. А кто у тебя предревкомиссии? Тимофей Тутаринов? Знаю, старик с хозяйской жилкой. Только ты ему помогай. Запомни — ревизионная комиссия есть твоя правая рука. И напоследок тебе скажу: знай, Никита, — колхоз не любит бесхозяйственности.

Никита не только внимательно выслушал, но и все, что сказал ему Стефан Петрович, записал в блокнот. Он знал, что работать ему будет нелегко. В наследство от Артамашова досталось разваленное хозяйство, с долгами, с недостачей семян, с истощенным тяглом. За что Никита не брался — всюду нехватки, неполадки. Везде нужны были лошади, волы, а их не хватало. К тому же за станицей полным ходом шло строительство электростанции — ежедневно нужно было посылать на канал пятьдесят человек и десять подвод. А тут надо было готовиться к весне. Одно дело наседало на другое — только успевай поворачиваться!

Ему хотелось с кем-либо поговорить, поделиться мыслями, и он пошел на канал к Семену Гончаренко.

Они прошли вдоль трассы и вышли к реке. Сели на каменный выступ и закурили. Внизу вода с глухим шумом гнала мелкую кашицу льда.

— Семен, помнишь, как мы с тобой разговаривали на лесосплаве, когда ночью сидели на камне посреди реки? — заговорил Никита. — А я хорошо помню. Тогда ты тоже радовался, что я становлюсь передовым человеком. Но разве в ту ночь я мог даже подумать, что зимой стану председателем колхоза?

— В гору идешь, Никита, в гору, — вот тебе и весь ответ, — сказал Семен, растирая в горячих ладонях мокрый снег. — И хорошо, что так получается. Это как раз то, что человеку нужно, — идти вперед! И нечему тут удивляться. Парень ты молодой, с деловой жилкой, немножко, правда, хвастоватый, но зато честный, преданный, — а это самое главное. Ты теперь стоишь у всех на виду. А как было у нас на фронте? Ах, ты не был, не знаешь. То же самое: скажем, приходит в роту новичок, парень как парень, и никто его сперва не замечает, будто его и нету. А покажет себя в бою, вот его сразу и приметят — в штабе, и в политотделе, и в редакции. Пример — Тутаринов. За храбрость его приметил сам генерал, — и не ошибся… Вот так и тебя приметили, а только ты смотри не подведи, не опозорься.

Тимофея Ильича и пугало и радовало предстоящее выступление на собрании избирателей. Думать ему об этом было и приятно, и лестно, и как-то боязно — оттого и не спалось. Кровь приливала к вискам, тяжелели веки, и когда он закрывал глаза, силясь уснуть, перед ним вставала гудящая голосами станичная площадь, людная и густо расцвеченная знаменами. Старик видел себя на трибуне: тысячи глаз смотрели на него и ждали, а он робел, запинался и не находил нужных слов.

Ворочаясь на постели, он вздыхал, вставал курить и подолгу сидел, опустив на пол сухие, костлявые ноги в белых подштанниках. Возле печки на соломе спали родниковские женщины, на лавке храпел Трифон.