Английские эротические новеллы - Алекс Новиков

Матушка зажгла свечу и прислушалась. С каждой минутой непонятный шум становился все более четким, и напуганной настоятельнице показалось, что это какой-то неожиданный потусторонний зов, что зовет и манит к себе ее грешную душу…

Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra.[197] Творя Господню молитву, она встала, вышла из уютной кельи, и пошел темными коридорами на таинственный зов.

Матушка любила свою латинскую Библию, в кожаном переплете, с золотым тиснением. Давно, еще в конце IV века святой Иероним перевел всю Библию на латинский язык. Этот перевод, известный под названием «Вульгата»[198], был признан равноценным оригиналу на католическом Тридентском соборе в XVI веке. С тех пор латинский, наряду с древнееврейским и древнегреческим, считается одним из священных языков Библии. В чтении книги она находила и утешение, и ответы на все вопросы. Но сейчас священная книга осталась в келье.

Изольда осталась одна в темном коридоре и с единственной свечой. Язычок пламени дрожал, норовя вот-вот погаснуть.

Panem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo[199].

Огонек был не в силах разогнать темноту, он вздрагивал на фитиле как грешница-монахиня, приговоренная матушкой к порке и покаянию. С каждым шагом сердце Изольды занималось пламенем страха. Знакомый коридор, казалось, наполнился тенями покойных монашек и грешников всех мастей. Всем хотелось укрыться от грозы и прикоснуться к церковному пламени. Вдруг ей послышалось собственное имя, произносимое нечеловеческим голосом, но с каким-то жутким и коварным вздохом…

— Amen. — Неужели опять в мой монастырь черти принесут какую-нибудь грешную заблудшую душу? — Матушка была не робкого десятка женщиной, но сейчас в ее сердце стал закрадываться страх. — Может, у нее найдется и подаяние для моей обители?

За поворотом осталась родная келья. Предательски, со стоном кающегося грешника, скрипнула под ногой ступенька. И снова стоны… Охи-вздохи…

Поворот коридора, казалось, отбросил часть пути назад. Но тут в зарешеченное окно с улицы пробился слабый лучик света. Серебристый свет Луны, освободившийся от объятий грозовых туч, словно загипнотизировали ей сознание. «Вот не надо было книг покойного отца Гая читать! Сидела бы в своей келье и коротала бы ночь с микстурой грешного аптекаря Авраама! В голове пульсировала мысль о том, что монастырь ждут очень крупные неприятности…

«Пусть хранит ее Господь! — Призрак девичьей башни, стоя в нише коридора, смотрел на монахиню. — К сожалению, я не могу ни предупредить, ни защитить ее! А она своими молитвами столько раз облегчала вечные муки! Но моей душе не суждено обрести покой!»

Творя молитвы и перебирая второй рукой четки, монашка вышла в коридор.

Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum. Amen.[200]

Коридор кончился, и матушка настоятельница добралась до кельи, из которой доносились странные голоса.

— Неужели опять мои монашки грешат? И это вместо молитв!

Надо сказать, что матушка весьма терпимо относились к человеческим слабостям, и не наказывала за плотский грех монахинь строго. Мало того, ей удавалась извлечь время от времени и доход монастырю, и тогда дело вообще оканчивалось ко всеобщему удовольствию. И тут она услышала какой-то ужасающий смех… Кроме этого смеха не было никаких слов… Словно некий безумец решил поглумиться над матушкой…

— Ну, все! Хватит! — Ее терпение кончилось. Ударом ноги матушка Изольда распахнула дверь, решительно ворвалась в келью, желая, наконец, узнать, что же происходит в монастыре, но увиденное оказалось тяжеловатым для ее восприятия…

В келье, откуда раздавались непонятные стоны, на монастырской кровати лежала совершенно обнаженная монахиня. На нее сверху навалился мужчина с черными крыльями за спиной! Распятие было занавешено одеждой грешницы. В келье витал странный запах серы, мертвечины и еще чего-то такого, от чего настоятельницу тошнило.

— Excludunt tenebrarum! Satana Delete![201] — Из горла несчастной монашки взлетел страшный стон, страшный крик! Так чистая душа попадает в хитрые и коварные руки слуг Ада.

— Damnant! Damnant![202] — Лицо матушки исказилось невероятно страшной гримасой, она тяжело закашлялась и схватилась за свое горло. Монашка села на постели, прикрывшись до горла простыней, Несчастная матушка Изольда, как подкошенная, рухнула на холодный пол и лишилась чувств. Инкуб торжествовал победу.

Монашка Селина, рискнувшая спать без ночной молитвы, и грешившая сама с собой стала легкой добычей Инкуба. Теперь поняв, что происходит, она перекрестила Инкуба и прочла «Отче наш».

«Поздно молиться! Свое я получил! И я умею быть нежным с женщинами! Этой ночи ты никогда не забудешь! Ты будешь звать меня снова и снова! И твоя душа станет моей добычей! А до матушки я еще доберусь! — Торжествовало порождение тьмы, бросаясь вон из кельи, подальше от молитв. — Никуда от меня она не денется! Я не забыл, что она пригрела Джейн, мать моего ребенка и вырвала мою законную добычу![203] Я не я буду — устрою ей ловушку!»

Никто, кроме ночной совы не видел, как над монастырем поднялась темная тень с перепончатыми крыльями.

* * *

Наступил рассвет. Яркое солнце выглянуло из-за горизонта и направило свои животворные лучи на монастырские витражи…

Закричал монастырский петух, приглашая кур на утреннюю трапезу, а монашек на молитву.

С его криком вся нечисть поспешила попрятаться, а призрак девичьей башни удалился на самый верх башни, чтобы снова и снова, в какой уже раз за прошедшую соню лет пережить свое грехопадение и бесславную гибель.

Монастырь стал просыпаться, монашки потягивались, наскоро творили утренние молитвы и шли умываться. Моррис, монастырский пони, топал ногами и ржал в своем стойле, требуя еды и ласки.

Тело грешной монашки еще сладко ныло от мучительно нежных и ласковых объятий Инкуба. Увидев в свое отражение, слова утренней молитвы замерли у нее в горле.

— Domine, miserere mei! Peccavi, Dominus![204] — Ей почудилось, что черты лица мистическим образом стали похожи на сплошную маску странного цвета, в которой был всего один глаз!

Ita Deus Pater, Deus Filius, Deus Spiritus Sanctus.[205] — Как завороженная она смотрела на страшное отражение, и ужасу грешницы не было конца… Вдруг большой глаз, расположенный прямо посреди лба, с большой скоростью завертелся в разные стороны, словно желая выпасть из своей орбиты…