Око Мира - Роберт Джордан

Лан посмотрел на Найнив сверху вниз, так, как ей никогда не нравилось; его взгляд показался ей удивленным и задумчивым, хотя на лице Стража не дрогнул ни единый мускул, изменились лишь глаза. Эгвейн и в самом деле была особенной; Найнив всегда знала это. Из Эгвейн вышла бы превосходная Мудрая. Они оба заодно, подумала Найнив, и стараются вывести меня из себя.

— Я больше не собираюсь ничего слушать. Вы...

— Вы должны выслушать, — твердо сказала Морейн. — В Эмондовом Лугу, еще до встречи с вами, у меня уже появились подозрения. Люди говорили, как огорчена Мудрая, что не предсказала суровой зимы и запоздалой весны. Они рассказывали, как точна она бывала в предсказании погоды, в видах на урожай. Они рассказывали, как замечательны ее снадобья, как она иногда исцеляет раны, которые могут оставить человека калекой, да столь хорошо исцеляет, что остается лишь шрам, и никакой хромоты или приступов боли. Единственные дурные отзывы о вас я слышала от тех немногих, кто думал, что вы слишком молоды для такой ответственности, и они лишь укрепили мои подозрения. Так много искусства вкупе с такой молодостью.

— Миссис Барран хорошо обучила меня. — Найнив старалась смотреть на Лана, но от его взгляда ей по-прежнему было неуютно, поэтому она решила смотреть поверх головы Айз Седай на реку. Как осмелели деревенские кумушки-сплетницы перед чужестранкой! — Кто сказал, что я слишком молода? — требовательно спросила Найнив. Морейн улыбнулась, не давая беседе перейти в другое русло.

— В отличие от большинства женщин, заявляющих, что они способны слушать ветер, ты и вправду такое можешь — иногда. О, естественно, это не имеет ничего общего с ветром. Все дело в Воздухе и Воде. Это нечто такое, чему тебе нет нужды учиться; это рождается в тебе самой, точно так же как это с рождения присуще Эгвейн. Но ты научилась управлять этим, а ей еще нужно поработать. Через две минуты после того, как я встретилась с тобой, я уже все о тебе знала. Помнишь, как я вдруг спросила, не ты ли Мудрая? Почему, как ты думаешь? Ты ничем не отличалась от прочих хорошеньких молодых женщин, готовящихся к Празднику. Даже высматривая молодую Мудрую, я ожидала увидеть кого-то раза в полтора старше, чем ты.

Ту встречу Найнив помнила очень хорошо; эта женщина, у которой хладнокровия больше, чем у любой из Круга Женщин, в платье, намного прекраснее, чем все, что девушке доводилось видеть, обратилась к ней со словами «дитя мое». Потом вдруг прищурилась, словно чему-то удивилась, и затем ни с того ни с сего спросила...

Найнив облизнула разом высохшие губы. Они оба смотрели на нее, на каменном лице Стража ничего нельзя было прочесть, а лицо Айз Седай выражало сочувствие, но в то же время и решимость. Найнив замотала головой:

— Нет! Нет, это невозможно. Я бы знала. Вы просто пытаетесь обмануть меня, но у вас ничего не выйдет!

— Конечно, ты не знаешь, — успокоила ее Морейн. — А откуда в тебе могла зародиться хоть капля подозрения? Всю свою жизнь ты слышала о том, как слушают ветер. Во всяком случае, с большей охотой ты объявила бы всему Эмондову Лугу о том, что являешься Другом Темного, чем призналась бы себе, даже в самых укромных уголках своей души, что у тебя есть нечто общее с Единой Силой или с ужасными Айз Седай. — Тень улыбки мелькнула по лицу Морейн. — Но я могу рассказать, как все это начиналось.

— Вашей лжи я больше не хочу слушать! — проговорила Найнив, но Айз Седай просто продолжила:

— Наверное, восемь или десять лет назад — возраст бывает разный, но всегда это происходит в юности, — тебе чего-то хотелось больше всего в мире, ты желала получить нечто необходимое тебе. И ты получила это. К твоей руке вдруг наклонилась ветка, и ты смогла вытянуть себя из омута, вместо того чтобы утонуть. Другу или любимой зверюшке стало лучше, когда все считали, что они умрут.

В тот миг ты не почувствовала ничего особенного, но неделю или десять дней спустя у тебя проявился первый отклик на прикосновение к Истинному Источнику. Может, внезапно одолевшая лихорадка, как от малярии, уложила тебя в постель, а затем через несколько часов исчезла. Никакой отклик, хотя они бывают разные, не длится больше нескольких часов. Головные боли, оцепенение, неестественная веселость — все смешивается вместе, и ты по-глупому рискуешь или ведешь себя легкомысленно. Вспомни периоды головокружения, когда ты спотыкалась, ушибалась на каждом шагу, когда ты не могла произнести предложение без того, чтобы твой язык не исказил половины слов. Бывало и другое. Ты помнишь?

У Найнив подкосились ноги, и она тяжело опустилась на мох. Она вспомнила те дни, но все равно замотала головой. Наверняка случилось простое совпадение. Или же Морейн задавала в Эмондовом Лугу гораздо больше вопросов, чем полагала Мудрая. Да, Айз Седай задавала жутко много вопросов. Скорей всего, так и было. Лан протянул Найнив руку, но она ее даже не заметила.

— Пойдем дальше, — сказала Морейн; Найнив хранила молчание. — Ты использовала Силу для Исцеления — либо Перрина, либо Эгвейн. Обнаруживается близость. Ты можешь чувствовать присутствие того, кого ты Исцелила. В Байрлоне ты направилась прямиком в «Оленя и Льва», хотя эта гостиница не рядом с теми воротами, через которые ты могла въехать в город. Из жителей Эмондова Луга в гостинице, когда ты туда пришла, оставались только Перрин и Эгвейн. Это был Перрин? Или Эгвейн? Или же оба?

— Эгвейн, — прошептала Найнив. Она всегда считала само собой разумеющимся, что могла иногда, даже не видя, сказать, кто подходит к ней; и только сейчас она поняла, что это всегда был тот, кто почти чудесным образом выздоравливал от ее лекарств. И она всегда знала, когда ее лекарство подействует сверх всяких ожиданий, всегда чувствовала уверенность, утверждая, что урожай будет особенно хорош, и говоря о том, рано пойдут дожди или запоздают. Таков, как она думала, был порядок вещей. Не все Мудрые способны слушать ветер, но лучшие из них могут. Именно так всегда говорила миссис Барран, и еще она повторяла, что Найнив будет одной из лучших.

— У нее была огневица-костоломка. — Найнив роняла слова, опустив голову. — Я была еще ученицей у миссис Барран, и она послала меня ухаживать за Эгвейн. Я была совсем юной и не знала, что не все в моих руках. Это ужасно — наблюдать за огневицей-костоломкой. Девочка, вся мокрая от пота, стонала и металась, а я смотрела и не понимала, почему не слышу треска ее костей. Миссис Барран сказала мне, что жар у Эгвейн спадет через день, самое большее через два, но мне казалось, что она говорит это по доброте душевной, не желая меня расстраивать. Я думала, Эгвейн умирает. Когда она еще была ребенком, только-только начавшим ходить, мне приходилось присматривать за ней, — когда ее мать бывала занята, — и я заплакала, потому что мне предстояло смотреть, как малышка умрет. Но вот через час миссис Барран вернулась, а жар у Эгвейн уже спал. Это ее удивило, но ее больше заботила я, чем Эгвейн. По-моему, она считала, что я дала ребенку некое снадобье, и была слишком напугана, чтобы в этом признаться. Я всегда думала, что она старалась успокоить меня, убедить, чтобы я поняла, что не причинила вреда Эгвейн. Через неделю после этого у миссис Барран в гостиной я упала на пол, то дрожа, как от холода, то пылая, будто в огне. Она уложила меня в постель, но к ужину у меня все прошло.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});