Семя скошенных трав (СИ) - Далин Макс Андреевич

Просто, когда надо было, Танюха вместе с комбикормом делала малость концентрата на рыбьем жиру, а я выбирал ночку поветренее — и эту еду отвозил девчонкам.

Они там жили, как мышки. Ко мне привыкли, даже вроде улыбались. Подземелье, конечно, провоняло рыбьим жиром, но было чистенько. И с пушистиком своим они возились, как взрослые, ответственно. Повзрослели рано, военные детки.

Строили ему домики какие-то из пачек окаменевшего старого печенья… Я старых игрушек на чердаке собрал, книжки с толстыми страницами, с картинками. Им привёз, они взяли, пушистик их обрадовался, потянулся… Ну, мелкому-то ещё ничего не понятно, ему мячик дай — и рад… а девчонки просто ждали. Ждали они, когда война кончится, надо думать. Когда им можно будет депортироваться.

А я не мог им сказать. Даже дешифратор не включал, жестами показывал, мол, не умею. Не мог. И так оно всё потихоньку устроилось.

Даже не так свербело уже, что я им… ну, не то чтоб вру… но не договариваю. Как-то поутихло чуток.

Они живут себе, полёвку прикормили своим рыбьим жиром, даже потихонечку высовываются наружу по ночам — весна ж наступает, теплеет помаленьку. А я им вожу, что им надо: снег частью отвердел, частью растаял, ну и не видно следов уже, не так страшно, что с дрона выследят.

В общем, расслабился я. И поэтому, мягко выражаясь, обалдел вконец, когда ни с того ни с сего заявилось ко мне полицейское начальство из райцентра.

Уважаемый господин Анискин собственной персоной. По личному делу. Будь по казённой надобности — меня бы в район высвистнул, а тут сам, на служебном глейдере, с дружественным визитом. Обалдел я здорово, надо сказать.

Но, конечно, пригласил посидеть, выпить-закусить, раз такое дело. Самое главное — их кормить. Деньги совать — другой, может, и заартачится, и заподозрит, что коллеги бдят, кому я перевожу… а мясо все берут. Мясо следов в личной директории не оставляет: сожрали — и шито-крыто.

И он стейк шатобриан сожрал в одну мясорубку, с таким видом, будто лёгонький закусончик. Другой бы лопнул, но наш полкан ещё и не столько уместит. И Танюхиной наливки тяпнул — типа в гости приехал…

А вот как тяпнул — так и заговорил. А то мялся.

— Ну вот, — говорит, — Ильич. ФЕДовцы то и дело в район шлендают, всё не могут своих шельм найти. Ты же в курсе, что они потеряли, да? Мне их человек шепнул, что с тобой побеседовали.

— Ну да, — говорю. — Приходили, но это когда ещё было. Да нелепо как-то, мля! Сами говорят: инопланетяне, инопланетяне — а сами даже в коровник не заглянули. Перепугали меня — и даром. Разве это дело, Пахомыч? Если б шельмы сюда забрались, могли бы мне коровник сжечь вместе с домом, запросто…

А Анискин на меня глянул как-то странно, сладенько и цепко.

— Да ладно, — говорит, — Ильич. Ты ФЕДовцев-то можешь за причиндалы водить, сколько хочешь, но я понимаю. Ты же в курсе дела? Припрятал потеряшек?

Я чуть со стула не упал.

— Чего?! — говорю. — Нахрена мне вывалилось? Слушай, Пахомыч, ты меня знаешь, я в жизни в политику не лез, я ничего не нарушал, я просто фермер. Я налоги плачу. Зачем мне вязаться в военные дела? Вот хоть одну причину назови: зачем?

Он зубом цыкнул и покивал с ухмылочкой:

— Ну да, ну да, такой мужичок-деревенщина с тремя высшими… Ты ФЕДовцам вкручивай. Я сразу понял: деваться им некуда, тушки не нашли. Они у тебя. Мне тут один карту показал, там чётко видно, что они бы плюс-минус на тебя вышли. Так что не надо врать, просто не надо. В твоих интересах.

Морда у меня, наверное, была искренне поражённая, потому что он прям ухмыльнулся во всё хлебало:

— Ой, Сёма… слишком большие деньги, я понимаю. Ты не подумай, я правда понимаю, не осуждаю. Мне бы попались — я бы тоже армии не отдал, а уж ты-то… Конечно, ты у нас крепких, так сказать, моральных устоев, скрепный, но сотку честный человек не украдёт, даже штуку — ладно, не будет, оставит… Но когда в руки идут миллионы — тут самый честный-расчестный не удержится, и не спорь. Неужели не подобрал бы с земли пару миллионов, если бы валялись?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я не лох, — говорю. — Но убей меня Бог, я не понимаю. Ну не понимаю я. Ну назови мне хоть одну причину, из-за которой мне рисковать, красть инопланетян… Ну вот украл — и куда? Это ж чемодан без ручки! Даже если б они вдруг гадили чистым золотом — куда я это дену? Я ж немедленно нарвусь, да так, что тюрьма покажется курортом!

И тут Анискин расцвёл, как майская роза.

— Ну до чего ты правильный мужик, Ильич! — говорит. И по руке меня этак потрепал, начальственная ласка. — Цены тебе нет. Умный, хозяйственный и никогда горячку не порешь. Это конечно, деть тебе некуда, факт. Мигом засыплешься. Тут каналы нужны серьёзные, не твоим чета, тут без связей ничего не сделаешь. Вот я и говорю: возьми меня в долю. Потому что я знаю, куда. И мы вместе поднимем столько бабла, что ты этот засранный коровник забудешь, как страшный сон. Уедешь из этой глухомани, внуки будут учиться в приличных местах, Танюшу оденешь-обуешь: молодая ещё баба, а с тобой тут в кирзачах и ватнике. И дочка с невесткой: думаешь, им тут так уж интересно, а? За гроши пахать, два раза в год ездить в центр прогуляться?

Я башкой помотал.

— Погоди, — говорю, — Пахомыч. Это всё, ясное дело, очень хорошо. Хочешь меня в дело взять на таких условиях — бери, чо! Но хоть застрели, я не воткну: что мне делать-то надо? Ты ж знаешь, что я умею…

Он перебил:

— Во-от! Как раз то, что умеешь. Говядинка у тебя — пальчики оближешь, не отличишь от натуральной. И того… шедмятинку тоже ведь можно распечатать, а?

Я чуть рюмку не выронил. Сделал вид, будто челюсть отвесил до пола, а сам сразу вспомнил, что мне Ленка сказала первой ночью. Про «съесть и биосинтез». Я думал, что напрочь забыл, а, оказывается, помнил в тонких частностях.

Их жрали! Правда! И все знали! Я понял, что мне Анискин предлагал: распечатывать мясо шельм, используя девок как клеточный материал! Он был в курсе! И эта кошмарная жратва стоила дико много.

Непредставимо много.

И именно поэтому военные шмонали лес в пургу. Девки стоили кучу денег. Инопланетяне же, мля… дикую кучу. Миллионы.

— Слушай, — говорю, — я так и не воткну никак. Распечатать стейки из шельм? Кто-то будет это жрать? Прости, Пахомыч, и говорить-то тошно…

Он только ухмыльнулся.

— Брось, — говорит, — Ильич. Дело привычки. Ты мне лучше что скажи: распечатка же — она не идеальная копия?

Я, натурально, полез в обидки:

— Ни хрена ж себе! Плохой был стейк?

— Нет, — говорит. — На вкус вообще не отличишь. Но на глаз, если знать, как точно должен выглядеть филе-шато, отличить можно. И клеточная структура, я так думаю, другая чутка?

Ух ты, думаю, какие ты слова знаешь. Клеточная структура. Обалдеть.

— Не клеточная, — говорю. — Тканевая структура. Беру стволовые клетки наших бурёнок, на первой фазе биосинтеза дифференцируем их до мышечных и жировых, на второй — доращиваем и распечатываем на каркасе. Каркас беру желатиновый, желатин свой… если кто просит подешевле — на заказ на силиконе растим, он вообще копеечный. Конечно, выходит довольно условно, если на микроуровне смотреть.

Анискин вздохнул, подбородок почесал.

— Совсем не идеальная копия, значит. Но сойдёт для сельской местности. Наверное, хоть какие-то свойства сохранятся.

Я к этому времени уже начал кое-что понимать, но спросил:

— Какие свойства-то? За вкус я ручаюсь…

Он усмехнулся.

— Вкус — дело десятое. Это мясо — оно лекарство от всех болезней… ладно, почти всех. И для молодости. Понимаешь? Не для той, которая подтяжками-утяжками, пересадками и прочей хирургией добывается — когда человек выглядит мумией раскрашенной. Внутренняя молодость. Всё молодеет: кожа, сердце, печень, кости…

Я вспомнил морды ФЕДовцев с их детской кожицей — и содрогнулся. А Анискин добавил:

— Чем шельмы моложе, тем выше качество. Если взять тех, что сбежали, то порядок цен — сорок штук за сто грамм. А если детёныша — то все сто штук, если не сто пятьдесят.