Ветер с севера - Симона Вилар

На следующий день дождь и в самом деле прекратился. Небо было ясное, умытое, предвещающее хорошую погоду надолго.

– Скоро праздник святого Иоанна Предтечи, – негромко проговорила Эмма, вглядываясь в сияющие капли влаги на траве.

Мервин не отвечал. За ним прислали из ближнего селения, где оказалось сразу несколько больных.

– Эти места представляются столь пустынными, – заметил Ролло, – однако везде находятся люди, которым необходима твоя помощь.

– Все живое прячется от норманнов, – буркнула Эмма. – Вы становитесь проклятьем тех мест, где появляетесь, и люди скрываются от вас, как кроты в норах.

Мервин перекинул мешок со снадобьями через плечо.

– Если ты не затеешь ссору, девушка, не будешь вновь разжигать в себе дурное пламя гнева, я обещаю, что сегодня ты снова услышишь звуки моей арфы.

– Разве я колдунья, которая только и помышляет о вражде? – взорвалась Эмма.

Друид пристально поглядел на нее сверху вниз.

– Слишком пространно толкуешь о милосердии и смирении, христианка, но сама отнюдь не следуешь тому, что провозглашаешь. Мне кажется, что именно ты служишь зачинщицей раздоров, ибо Ролло-норвежец, невзирая на то, что ты его пленница, мягок с тобой, и я ни разу не видел, чтобы он ударил тебя, когда ты произносишь свои дерзкие речи.

Эмма опешила. В голосе друида звенел гнев. А ведь прежде он бывал ровен и, как ей казалось, чаще брал ее сторону. Она невольно коснулась шрама на своей щеке, глаза ее сузились.

– Смеешь ли ты отчитывать меня, язычник? Что ты знаешь о том, что сотворил со мной Ролло? И каково слышать такие слова от бретонца, чья земля превратилась в пустыню из-за набегов разбойников с севера!

Мервин молча отвернулся. Ролло же рассмеялся, опустив ладонь на его плечо:

– Пусть, друид, дева злится сколько ей заблагорассудится, я не буду обращать на нее внимания. Как говорят, кто не хочет запачкаться, не станет прислоняться к закоптелому котлу.

Когда ближе к вечеру Мервин вернулся, он убедился, что викинг и девушка провели в безмолвии весь день. Отвернувшись, каждый занимался своим делом: Эмма шила, норманн, по просьбе Мервина, изготовлял из обломков наконечников копий гнутые крюки, при помощи которых легко лазать по скалам, что нередко приходилось делать Мервину в поисках целебных трав. Но едва Мервин показался у края плато и зашагал к пещере, оба оживились и приветствовали его. Друид поведал, как ему довелось усмирить бесноватого и спасти роженицу, которую уже считали обреченной. Он испытывал незнакомое чувство – радость от того, что тебя ждут дома, где есть с кем перемолвиться словом, поведать об ушедшем дне. Поистине не всегда молитва и созерцание бывают в радость. Даже олень-одиночка порой прибивается к стаду своих сородичей.

Ролло нарубил хвороста для очага, развел огонь. Эмма тем временем извлекла поклажу из мешков. Сегодня у друида выдался день щедрый на подношения – мех вина, приправленного травами, мешочек изюма, дюжины две яиц, мед в сотах, добрый ломоть пирога с зайчатиной.

Они сытно поужинали, и Мервин вознес молитву в благодарность богам. Но взгляд девушки не давал ему как следует сосредоточиться. Она ждала исполнения обещания, она буквально сгорала в ожидании.

Лицо Эммы осветилось лишь тогда, когда он достал арфу. Ролло наблюдал за нею с усмешкой, но воздерживался от замечаний, видимо опасаясь ее спугнуть, как прежде.

Мервин принялся наигрывать на арфе, а потом негромко запел, продолжая незаметно наблюдать за девушкой. Ресницы Эммы медленно опустились, как в блаженном трансе, губы приоткрылись, словно впивая звуки струн. Ролло также склонил свою львиную голову. Мервин знал, что эти дикие разбойники-норманны с особым почтением относятся к музыке и поэзии. В их жестких душах каким-то образом уживается удивительное чутье ко всякого рода гармоническим звукам. Своих скальдов они сажают на пирах на особо почетное место, ибо те, кто обладает поэтическим даром, считаются у них избранниками и даже сам Один с превеликим трудом, хитростью и обманом, добыл для себя мед поэзия. И сейчас Ролло почтительно слушал друида, далеко не всегда понимая, о чем тот поет, но ощущая завораживающее воздействие благозвучных струн. В глазах его появилась умиротворенность, черты лица разгладились, и друид видел иным зрением, что его внутренний свет ровно мерцает.

И снова преображенный,Был я голубым лососем,Был я собакой, оденем,Косулей на склонах горных…

Эмма слушала, не перебивая, хотя друид пел о том, что претило ей – странствиях души. Когда же окончилась песня, он нарочито положил арфу так, чтобы девушка могла ее коснуться. Эмма затрепетала.

– Наши барды всегда ценили арфу, – заметил Мервин, не глядя на нее. – Христиане в своих храмах поражают верующих иным, пожалуй, более совершенным инструментом – органом. Я слышал его и был изумлен его могучим многоголосием. Но когда душа жаждет музыки, не все ли равно, какие крылья поддержат голос и душу в их полете?

«Возьми!» – мысленно приказал он, глядя в ее расширившиеся глаза.

Девушка повиновалась. Друид не ошибся, полагая, что она обучена играть. Поначалу неловко, точно припоминая, потом все увереннее и прекраснее зазвучала арфа. Безусловно, у Эммы был божественный дар, и каждый звук, казалось, минуя ухо, входит прямо в сердце. И озарялась тьма, окутывающая девушку, и хотя боль и не уходила из ее глаз, но открывались врата ее запертой души.

Огненные точки плясали в ее темных, как у лани, глазах. Эмма смотрела на огонь, словно черпая в нем силу. И вдруг зазвучал ее голос:

Мой друг, огонь, гори, гори,Скажи, в грядущем что нас надет?Средь пустошей моей судьбыСкажи, что в жизнь мою войдет?По тропке мрачной и крутойВедет меня дорога в мрак.Скажи мне, светлый друг огонь, –Кто друг в пути мне, а кто враг?..

Даже у Мервина перехватило дыхание. Боги, о боги – какой голос! Немудрено, что, обладая таким даром, эта девушка страдала, не давая ему выхода. Какое же несчастье гасило в ней благотворные порывы чувств? Но если она способна так петь, значит, не все потеряно, нежность и надежда еще могут воскреснуть в ней. Силы тьмы не навечно овладели ее душой.

Я духу светлому огняПоведаю печаль мою.Где ждет пристанище меня?Забуду ль тех, кого люблю?

Теперь и Ролло не был праздным слушателем. Он приподнялся, сел, не сводя с девушки восторженного взгляда. Но вместе с восхищением в его глазах была и боль. Оказывается, он вовсе не знал свою пленницу, наталкиваясь в ней на отчаяние и ненависть, которые сам же и породил. Так кто же она? Колдунья или фея, огрызающийся волчонок или лань?