Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой - Pferd im Mantel

— Эх, Софроний! Жить ещё тебе да жить — да ума набираться! «Ваша воля!» Божья воля на всё, сынок! Ну, стой..

Поддерживая женщину под руку и тихо мурлыкая ей что-то, отец Зосима уже знал, что может быть как раз для этого случая и поднял он крест благодатного душепопечения — старчества, и нёс его все эти годы. Ничего Господь «так» не делает, во всём его благая воля, во всём смысл. Лишь дотронувшись до локтя этой немолодой женщины, одетой в простое пальтишко, с седыми волосами, непослушно выглядывавшими из-под платка, старец уже многое — если не всё — мог сказать о ней. И не ошибиться — дал же дар Господь… Нет, она не из «новых христиан», коих в последнее-то время основное большинство. Тут исконная вера, порода, если хотите…

— Вот, на скамеечку садись. Да снимай пальто-то — в келье жарища, топят, топят, а ты тут как на жаровне. Ну, рассказывай, как живёшь — Зинаида!

— Ох, Господи! Вы-то меня насквозь видите!

— Ну уж, «вижу». Имя-то твоё я из-под двери расслышал!

— Да ведь не называля я его!

— Ну, а как тогда?! Небось, запамятовала.

— Да точно нет, батюшка!

— Нет? Ну и ладно. Чего об этом рассуждать-то теперь, Зинаида.

— Ох, батюшка! Не знаю теперь даже и начать-то с чего!

— А ты сначала начинай. Где живёшь, как веруешь. Про всё рассказывай! Да что там у тебя в сумке — доставай. Вон, вцепилась в неё, словно коршун.

— Так ведь, батюшко! — всплеснула руками женщина. — Только не гоните сразу — выслушайте сперва! Всё как есть расскажу — как перед Богом! Началось это у меня уж с год как… Сначало-то — как спать лягу — словно кто-то говорить начинает, прямо тут, в голове. Да такие страсти, что сна никого не было. Выспаться никак не могла — только задремлешь, он и начинает…

— Вон как. — затеребил свою бороду, по-доброму усмехаясь, отец Зосима. — Дивные дела… Ну, вот ты говоришь — «он». А кто это такой «он»-то? Как сама думаешь?!

— Так, батюшко! Мне откуда знать?! Я баба глупая. К батюшке нашему пошла поперву — выгнал из церкви меня, слушать не стал…

— Вон как. Хм. Ну ладно, на всех один Судья. Ты продолжай, продолжай.

— Ну вот. А как из церкви-то вернулась — заругал он меня сильно. Этот, что в голове. Три ночи к ряду спать не давал — всё ругал, ругал. А потом сны начались эти страшные…

— Сны?!

— Ну да, сны, батюшко! Вспомнить страшно…

— А значит, теперь ты их, эти сны больше не видишь?

— Теперь нет.

— Хм. Так а о чём сны-то?

— Так ведь о том что будет, батюшко! — истово перекрестилась Зинаида. — Сначало-то, говорил он мне о маловажном всё: кто да сколько где ворует, ещё что худое творит. Смерть Стасика Важаева — сына соседки моей до дня предсказал. Так оно и случилось — убрался парень от наркотиков этих… Я к Нинке-то Важаевой, матке его, за день до этого и пошла — всё, как знала, рассказала ей. Так выгнала меня с порога тряпками, а через день и сын-то её убрался… Так она явилась потом под окна ко мне, да стёкла все каменьями побила. А как кричала-то…

— Значит, говоришь, Зинаида, как «он» тебе говорил, так всё и происходило? Всё исполнялось?

— Всё, батюшко! И про сына моего Ваньку — всё рассказал. А ведь он у меня в тюрьме сидит, Ванька-то. Больной он совсем там, говорит — домой не вернётся. А Ванька-то об этом молчок. Я ж собралась тогда и поехала. Смотрю на него, родненького — и по глазам вижу: не жилец он. А врач-то тюремный и подтвердил — СПИД у него. А он-то молчал всё…

— Страшны дела Твои, Господи! — перекрестился, встав со своего стульчика, отец Зосима. — Ты продолжай, рассказывай!

— Я домой доехала сама не своя — ведь один он у меня, кровиночка! Так-то я одна совсем, никого не осталось. А как вернулась, легла дома, рыдаю — удавиться даже хотела.

— Это грех большой, Зинаида. Даже думать о таком не дерзай — Господь не для того жизнь тебе подарил, чтобы ты так вот с нею…

— Да знаю, батюшко! Взяла себя в руки — а «он» меня утешать начал. И хорошо, говорит, что сын твой до войны уберётся — тем, кто живые тогда будут, совсем худо станет. И ты, говорит мне, тоже к сроку умрёшь — и час, и день назвал.

— И день, и час?!

— Да, батюшко! — помотрела на отца Зосиму глазами, полными слёз, Зинаида. — Ровно через четыре дня уже…

— Ну, а ты, сердешная, получается — веришь во всё это?

— А как не верить, батюшко?! Ведь всё-всё, что говорил «он» мне сбылось — до капельки!

— Вон оно как. Значит, говоришь, про войну «он» тебе вещал? Про какую войну, когда?

— Не вещал — показывал, батюшко! Во снах. Сама-то война эта, конечно, страшная будет — атомная. Но нашу страну она не сильно затронет. А вот то, что после войны этой начнётся — вот это Ад, самый настоящий. А произойдёт она 12 июля 2010 года. Так он мне сказал. И ещё говорил — иди к людям, рассказывай! Пусть остановят всё это, говорил, время ещё есть! И говорил как это всё надо сделать…

— Вот даже как?!

— Да, так и было, батюшко. А по ночам во снах всё показывал. Про то, как будет после войны… — перекрестилась Зинаида. — Ведь Конец Света наступит, батюшко! Мёртвые станут и от живых питаться начнут. Смерти не будет, но и жизнь такая наступит, что и не жизнь вовсе. Души умерших везде будут летать, и живых-то останется всего ничего — им же на беду самим. Я уж засобиралась в Москву, как он мне говорил… А к ночи, как ехать мне поутру, заговорил «он» в голове снова. Не собирайся, говорит, поздно уже — всё будет, как должно. Я и не поехала. А он мне день и час назначил и Ваше имя и место назвал, батюшко!

— Вот как!!!

— Да. Только сперва, сказал, поди возьми Книгу в старом посёлке разрушенном, да отцу Зосиме — Вам то-есть, отвези. Он, мол, знает, что с нею делать.

— Какую книгу?!

— А вот эту, батюшко! — ответила Зинаида, и раскрыв свою сумку, положила на стол перед отцом Зосимой газетный свёрток.

Батюшка аккуратно развернул его и достал из газет книгу в твёрдом, потёртом, кожаном переплёте. Она была очень старая, эта книга. Батюшка, держа её в руках, замер на мгновение, потом, не открывая, положил на стол.

— Эта вот? — переспросил он свою посетительницу.

— Эта, батюшка. — ответила, не спуская взгляда с книги, та. — Уж как я за ней ходила-то… Лесом — сутки туда, полтора обратно. Всё лесом, лесом. А ужасы-то какие мерещились — ииии! Посёлок-то тот давно забросили — ещё Сталин живой был. Тюремные-то дорогу строили, а как закончили — так уж и не жмл там никто больше. А с собой брать никого «он» не велел — так одна я и поковыляла. Еле дошла уж к вечеру — дома стоят, уж развалившиеся все. Всё быльём да кустами заросло. Техника ржавая кругом побросана — того и гляди ноги переломаешь. Ну, перекрестясь, пошла я по домам. А точно ведь не сказал мне «он», где книгу-то эту искать… Вхожу в дом, и вроде чувствую, что в нём было. Страшно. И понимаю — нет, не тут она. Так и бродила часа три или четыре. А нашла под полом в доме. Вроде как сказал кто в голове — «тут». Я доски-то отломала — тут и лежит, в сундучке. А тот уж сгнил совсем. Я её хвать — и открывать, а «он» мне — не смей, говорит, домой не вернёшься… Уж как я ночью-то обратно с нею шла — не приведи Господи. Насмотрелась, батюшко! И вот я у Вас. Слава Богу — сижу напротив. Вот и всё, я что должна была — сделала. Теперь уж и помирать поеду.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});