Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина) - Александр Александрович Годлевский

стрелять других чиновников – и вновь 37-й год.

Вообще, преследование инакомыслящих в СССР основывалось на гораздо более тонких принципах, чем многие себе это представляют. В противостоянии «диссиденты – власть» имелись аспекты, на которые до сих пор никто не обратил внимание. Впрочем, весь комплекс взаимоотношений власти с ее противниками и сейчас остается без сколько-нибудь серьезного анализа: ну боролись люди против власти, страдали – честь им и хвала. Но дело к этому не сводится. В инакомыслящих партаппарат видел не только своих заклятых врагов, но и индикатор стабильности своей власти. Во времена сталинского террора против чиновников всех рангов диссидентство существовать не могло и не существовало. Правозащитное движение возникло только после смерти Сталина, когда репрессии против аппарата были прекращены, и вся полнота власти в государстве перешла от одного человека к чиновничьему аппарату в целом.

Советская власть жестоко преследовала участников правозащитного движения, но в то же время аппарат не был заинтересован в полном его уничтожении. И это мудро. Если возникнет реальная угроза неосталинского террора, то в первую очередь он должен уничтожить открытых противников режима и только потом обрушиться на его слуг-чиновников. Пока есть разгуливающие на свободе инакомыслящие, репрессии чиновникам не страшны. Но день, когда за последним диссидентом захлопнутся двери тюрьмы, может стать последним днем благополучия аппарата и первым днем неосталинизма.

Юрий Андропов, став генсеком, начал проводить политику, направленную на ужесточение контроля за партийно-государственным аппаратом и на полную ликвидацию правозащитного движения в стране. Есть серьезные основания полагать, что аппарат, противодействуя его реформам, старался аппаратными методами саботировать андроповскую программу борьбы с инакомыслием.

Но вернемся к Гордиевскому. Получив на территории Союза высокопоставленного чиновника, уличенного в шпионаже, советское руководство попало в патовую ситуацию. Судить и расстрелять опасно – можно нечаянно перешагнуть невидимую зыбкую грань, за которой террор перекинется на весь аппарат. Оставить дело без последствий тоже нельзя – уж больно пример заразителен. Политбюро решило выйти из тупика, «сбежав» Гордиевского на Запад и предав его имя в стране анафеме. Со всеми вытекающими последствиями.

Версия об организации побега советской разведкой в тайне от Политбюро является фантастической. Правдоподобной ее считают лишь те, кто всерьез верит в широко распространенные сказки о простодушных партийных чиновниках и коварных армейских и гэбэшных генералах, открывающих ногами двери в ЦК.

У многих исследователей коммунистической системы не укладывается в голове, как это немногочисленным партийным функционерам, не имеющим в прямом подчинении ни одного человека с ружьем, удавалось держать в стальной узде громадный карательный аппарат и самую сверхмощную во всей истории цивилизации армию. Поэтому возникла уйма заумных теорий и доктрин, доходчиво объясняющих, что партруководство страны являлось всего лишь ширмой, а вся реальная власть находилась в руках теневых лидеров в армии и КГБ. Подобные взгляды происходят от патологической неспособности понять наши реалии.

Советская власть всегда была не таким примитивным делом, как представляют себе умники с гарвардскими дипломами, обессмертившие свои имена воинствующей беспомощностью в объяснении нашего тоталитаризма и в предсказании путей его развития. Верхом их творчества, шедевром мирового значения является теория, согласно которой Сталин был душа-человек, умница и либерал, только он вынужденно лавировал среди составляющих его ближайшее окружение извергов, развязавших террор, именуемый по исторической несправедливости сталинским.

Обычно краеугольным камнем партийного руководства считают подбор и расстановку кадров в госаппарате. Это далеко не так. Назначение всех мало-мальски значимых начальников, разумеется, дело очень важное, но партфункционеры недолго оставались бы в своих креслах, если бы слишком доверились кадрам, подобранным по своему образу и подобию. Кадровая работа была существенной, но отнюдь не главной составляющей деятельности партии. Власть базировалась на гораздо более хитрых принципах, призванных гарантировать стабильность власти аппарата в целом и ее защиту от всяких неожиданностей со стороны как отдельных чиновников, так и их групп.

Благополучие партийно-государственного аппарата от генсека до инструктора райкома, от председателя КГБ СССР до колхозного бригадира основывалось на том, что все сколько-нибудь значимые решения во всех областях жизни могли приниматься только партией в лице ее соответствующего комитета. В этом и заключались высшие интересы советского государства, определяющие принципы организации и деятельности власти. Основой партийно-государственного строительства являлась четко отлаженная система механизмов, включающая множество независимых друг от друга структур, имеющих разрешительные, запретительные, контролирующие и сигнализирующие функции.

Так, если бы военный комендант решил самовольно увеличить количество, качество и активность патрулей на улицах города, об этом сразу же, независимо друг от друга, просигнализируют как минимум военная контрразведка КГБ, территориальные органы КГБ и МВД. Получив сигналы, партия квалифицирует подобную самодеятельность как попытку военного переворота и немедленно примет меры.

Принципы партийно-государственного строительства, в отличие от показушных идеологических, являлись не мнимыми, а истинными, соблюдались свято, поскольку малейшие отступления от них карались строго и неотвратимо. Движущей силой властных механизмов была борьба за власть. Так, любой начальник управления в КГБ СССР твердо знал, что не успеет он задумать совершить что-либо за спиной партии, как собственный заместитель сразу настучит на него в ЦК и займет его место. Благодаря этому советский режим благополучно пережил неисчислимое количество предсказаний неминуемого краха.

Именно поэтому и в критические, и в сверхкритические моменты своей истории советская власть была надежно гарантирована от всяких неожиданностей со стороны своих силовых структур. Поэтому у нас не было и не могло быть ни одной попытки государственного переворота. Даже при неоднократных массовых уничтожениях высшего и среднего командного состава армии и КГБ. Поэтому партруководство страны никогда не получало от своей доблестной военной разведки вместо портфеля с импортными секретами портфель с бомбой. В отличие от Гитлера. И вряд ли какого советского маршала, объезжающего где-нибудь в Желтых Водах выстроившееся на бескрайней взлетной полосе аэродрома воинство в запыленных голубых беретах, могла терзать мысль: а не спустить ли всю эту рать на своих товарищей по Политбюро? Подобные мысли тут же гнали от греха подальше – не дай Бог, заподозрит кто из ближайшего окружения.

Организация органами КГБ втайне от ЦК бегства за границу уличенного в измене чиновника, входящего в номенклатуру ЦК, – это, по партийным стандартам, не попытка государственного переворота, это его завершающая стадия. За такое партия и наказания-то придумать не успела. В советском государстве чиновникам прощалось многое. Могли простить даже 10 лет работы на английскую разведку. Но нарушение аппаратных принципов, гарантирующих стабильность власти, не прощалось никому – ни генсеку, ни колхозному бригадиру.

***