Исчезнувшее свидетельство - Борис Михайлович Сударушкин

проникнуть мне в душу.

Только на перроне я понял, почему она так разволновалась, узнав, что я тоже выхожу в Ростове, – здесь ее встречали. Но не подруга, а коренастый парень в импортном спортивном костюме. Увидев Марину, он молча взял из ее руки сумку и направился к вокзалу. Вдавленная в плечи голова со стриженым затылком, подчеркнуто развязная походка, взгляд неприязненный, исподлобья. Я был в недоумении – что могло быть у него общего с Мариной?

Но на этом неожиданности не кончились: тут я увидел, как из соседнего вагона на перроне появился еще один гость Пташникова – журналист Мамаев. Не заметив меня, он несколько секунд смотрел на Марину и ее провожатого, потом закурил и пошел следом за ними.

Мне подумалось, что для такого маленького городка встреча сразу трех участников вчерашнего застолья – явное нарушение теории вероятности.

Однако эта мысль занимала меня лишь до того момента, пока я не вспомнил о цели своего приезда в Ростов Великий. И все остальное сразу показалось мне мелким, незначительным, не заслуживающим внимания.

Глава вторая. Клад Ростова Великого

Я знал Анну Николаевну Окладину как страстного и опытного краеведа Ростова Великого, поэтому был уверен, что найду в ее лице заинтересованного собеседника и мудрого советчика. Так оно и случилось. Встретив меня с присущим ей радушием, она сразу же усадила за стол, угостила традиционным чаем с вареньем и попросила рассказать историю с тайником под часовней с подробностями, что я незамедлительно и сделал, прибавив к этому сообщению не менее подробную информацию о пометках на полях книги Артынова и о том, при каких обстоятельствах Пташников приобрел «Житие Антония Киевского».

Мой рассказ взволновал Анну Николаевну, но я никак не ожидал, что она уже успела приступить к собственному расследованию этой загадочной истории и тут же даст мне отчет о проделанной работе:

– Вчера вечером, после звонка Михаила Николаевича, я переговорила но телефону с директором и несколькими бывшими сотрудниками нашего музея. Как я и думала, о поступлении в музей сундука с книгами из Петровского никто не слышал. Маловероятно, что он попал в какой-то другой музей поблизости, но для очистки совести утром я позвонила в музеи Борисоглеба, Углича и Переславля. Результат тот же. Значит, произошло что-то другое… Вы едете сегодня в Петровское? Постарайтесь раскопать эту историю, надо обязательно узнать, в чьих руках оказались древние книги. Судя по житию, приобретенному Пташниковым, в том сундуке могли быть редчайшие, бесценные манускрипты. Артынов подарил свою книгу Федору Алексеевичу Неелову, поблагодарил за знакомство с его сокровищами, под которыми явно подразумевались книги. Но если у этого Неелова было уникальное книжное собрание, почему о нем нет сведений в местной краеведческой литературе? Мне удалось узнать только одно – здесь, в Ростове, ему принадлежал дом. Непонятно и поведение Артынова – почему он нигде, даже словом, не обмолвился о библиотеке Неелова? Вы помните, каким числом датирована дарственная надпись на книге его воспоминаний?

– 12 ноября 1895 года.

– Артынов умер в феврале следующего, 1896 года. Возможно, он просто не успел рассказать об этой коллекции. Или Неелов взял с него слово даже не упоминать ее.

Последнее предположение Анны Николаевны показалось мне более убедительным. В своем письме Актов предложил некоему Алексею Васильевичу, вероятно – отцу Федора Алексеевича Неелова, самому определить судьбу тех книг, которые были ему отправлены. По каким-то соображениям Алексей Неелов решил не раскрывать тайну Актова, завещал хранить ее и своему сыну Федору. Тот выполнил отцовский завет, но сделал одно исключение для Артынова, обещавшего молчать о ней. Но почему Нееловы с такой последовательностью хранили загадку актовских книг? Может, хотели сами найти тайник с царской книгохранительницей, но так и не смогли прочитать зашифрованную запись о его местонахождении? Или им это удалось?

Когда я поделился своими рассуждениями с Анной Николаевной, она осторожно произнесла, как бы прислушиваясь к каждому слову:

– Возможно, так и было, но вряд ли кому-нибудь из Нееловых удалось раскрыть тайну царской книгохранительницы – это обязательно имело бы какие-то последствия, о которых стало бы известно.

Мне было интересно узнать, что Анна Николаевна думает об Артынове, и я передал ей разговор с Мариной в электричке. Внимательно выслушав меня, хозяйка встала из-за стола и вышла в соседнюю комнату. Вернувшись, положила на стол несколько книг. Одну из них я сразу узнал – это были «Воспоминания» Артынова. Но прежде Анна Николаевна открыла «Археографический ежегодник за 1974 год».

– Ваша знакомая сотрудница музея пересказала вам суть статьи Воронина «“Сказание о Руси и вечем Олзе” в рукописях А.Я. Артынова», опубликованной в этой книге. Написана статья в явно недоброжелательном тоне к Артынову, о чем красноречиво говорит ее подзаголовок: «К истории литературных подделок начала XIX века». Конечно, Воронин – уважаемый историк, многое сделал для восстановления прошлого Ростова, но к Артынову он пристрастно несправедлив, в данном случае ему отказало чувство меры и объективности. Послушайте, что он пишет: «Артынов склонялся к тому направлению, которое, в целях утверждения ретроградских исторических взглядов, не останавливалось даже перед подделкой источников. С особым постоянством Артынов берет эпиграфом своих трудов слова Николая Первого: “Надо сохранить в России, что искони бе”… Но Артынов, судя по его трудам, не столько собирал местные предания, сколько сочинял их сам, его больше пленяло собственное творчество».

– Обвинение брошено очень серьезное – подделка исторических источников, – бесстрастным голосом судьи заметил я.

– Это уже не просто обвинение, а настоящий приговор! А между тем Воронин не привел ни одного конкретного примера, доказывающего вину Артынова. Ничего зазорного я не нахожу и в словах Николая Первого, которые часто любил приводить Артынов, они вполне могли бы стать девизом всех русских историков и краеведов. По сути, единственное, в чем прав Воронин, так это в утверждении, что Артынов был недостаточно образован. Но тут не вина его, а беда. В придачу этот укор никак не стыкуется с обвинением в подделке рукописей под древность – чтобы заниматься подобным делом, образование нужно в первую очередь.

Анна Николаевна раскрыла еще одну книгу и, найдя нужное место, зачитала, паузой выделяя каждое слово:

– «Артынов принадлежал к числу тех непрофессиональных собирателей русского фольклора, кто, не имея возможности получить систематическое образование, все же сумел овладеть знаниями и посвятить свою жизнь благородной цели: собиранию и литературной обработке русских местных сказок, повестей, преданий и песен. Горячий патриот Ростова Великого и его древней культуры, Артынов прожил долгую жизнь, вторую половину которой провел в неустанных исследовательских поисках, в литературном труде, не заботясь