Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир

Для Пакистана отношения с Афганистаном гораздо более критичны, более многогранны, противоречивы. Между Афганистаном и Пакистаном ведется давний спор по поводу пограничной «линии Дюрана». Более того, многие пуштуны (называемые также пахтунами и т. д.) категорически возражали против создания Пакистана во время разделения субконтинента в 1947 году. Афганские верхи всегда оставались настроены проиндийски, и поэтому пакистанцы, в свою очередь, им не доверяли. Президент Афганистана Дауд поддерживал в семидесятые годы восстание приграничных племен по линии Дюрана, к подавлению которого Пакистан прилагал значительные усилия. Пограничные споры между нашими двумя странами так и остались в подвешенном состоянии.

Советский Союз покидал Афганистан согласно условиям переговоров в Женеве в феврале 1989 года, и Пакистан принимал участие в формировании временного правительства Афганистана. Пакистанские генералы хотели назначить президентом афганского лидера Сайяфа, а Хекматьяра премьер-министром. Я на это не согласилась и потребовала от военных компромиссного решения. Мы хотели, чтобы хотя бы президент Афганистана придерживался умеренных взглядов, предоставив военным продвинуть в кресло премьера выбранную ими кандидатуру. С нашего благословения афганцы приняли в качестве президента Муджаддади, а премьером — Сайяфа.

Процесс этот потребовал от меня немалых усилий. Долгие заседания в резиденции президента время от времени прерывались на молитву; мужчины покидали зал, оставляя меня в одиночестве. Они не желали, чтобы я, женщина, молилась вместе с ними. Я находила это странным, ибо в Каабе, наиболее священном для мусульман месте, мужчины и женщины молятся вместе, как и в масджиде пророка в Медине, в Саудовской Аравии.

В Пакистан зачастили шеф разведки Саудовской Аравии принц Турки Бен Фейсал и министр иностранных дел Ирана.

Каждый раз, когда я пыталась прийти к согласию, определиться с решением, мои разведывательные службы докладывали, что либо саудовцы недовольны, ибо этот вариант обеспечивает чрезмерные выгоды шиитам, либо иранцы возражают, так как следующий вариант слишком много обещает суннитам. Мне и моим коллегам вполне приемлемым и нейтральным кандидатом казался изгнанный афганский король, проживавший в Риме, но иранцы категорически не допускали монархии. Уйму времени я убила на бесплодные переговоры с самими афганцами. Часто я чувствовала, что они действуют и говорят с чужого голоса, но разведслужба уверяла, что не может сломить их упрямства. Я искренне жалела этих афганцев, зажатых между мощными силовыми структурами, способными уничтожить их в случае отступления от заданной линии поведения.

Мы ожидали визита в Пакистан советского министра иностранных дел Шеварднадзе. Советский Союз намеревался вместе с нами выработать политическое решение ситуации в Афганистане после вывода советских войск. Советы хотели, чтобы президент Наджиб оставил свой пост не фазу после их отступления, фактически хотели «спасти лицо». Три миллиона афганских беженцев, скопившихся в Пакистане, могли бы спокойно вернуться в страну, на свои земли, к прежней жизни. Я склонялась к тому, чтобы обсудить этот вариант с советским министром, но ни армия, ни госбезопасность Пакистана и слышать не хотели об этом.

— Кабул падет через неделю, — заявил мне шеф госбезопасности. Я подняла вопрос о признании афганцами линии Дюрана, но в ответ услышала: — Нам ни к чему линия Дюрана. Афганцы — наши мусульманские братья, и границы между нашими странами не будет.

Я все же не оставляла мысли об обсуждении мирного варианта перехода власти, но шеф разведки прибегнул к эмоциям:

— Премьер-министр! Вы хотите лишить ваших людей и славных афганских муджахиддин права победоносно войти в Кабул и помолиться в Масджиде?

Что я могла ответить? Невозможно забыть о жертвах, понесенных населением Афганистана в результате советской оккупации, о страданиях женщин и детей. Конечно же, афганское сопротивление и наши военные заслужили право на триумфальный вход в Кабул. Тем более, что наши генералы и разведслужбы уверены в молниеносном захвате афганской столицы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Что ж, несмотря на заверения, через неделю Кабул не пал. Не заняли его и через месяц. Снова наши доблестные разведчики у меня в кабинете, требуют разрешения на участие регулярных войск Пакистана в штурме Кабула. Я категорически запрещаю:

— Вы уверяли меня, что Кабул через неделю падет. Армию в Афганистан вводить ни в коем случае нельзя. Афганцы не потерпят новых оккупантов.

— Премьер-министр, афганцы готовы подписать соглашение о создании конфедерации между нашими странами. Они призовут нас в качестве члена конфедерации помочь им сбросить нечестивых коммунистов. Между нами не будет никаких границ.

Эту бредовую идею я отвергла:

— Индия этого не потерпит, сразу же вмешается. И не помогут нам ни американцы, ни Иран, ни Саудовская Аравия. Как мы тогда будем выпутываться?

— Но временное правительство Афганистана просит о создании конфедерации! Они готовы хоть завтра подписать договор.

— Ни в коем случае. — Я обрисовала мрачное положение, в котором окажется наша страна. Экспансионистские устремления вызовут резкую реакцию всего мира, не только ближайших соседей.

Моджахеды чувствовали себя неуютно. Посол Соединенных Штатов давал понять, что поток военной, финансовой и гуманитарной помощи скоро иссякнет. Что тогда делать с беженцами? Но временное правительство Афганистана и наш генералитет по-прежнему носились с идеей победоносного натиска на Кабул. Однако президент Наджиб все еще цеплялся за власть, не удалась и попытка его свержения при помощи военного путча.

Военным нужно было как-то оправдать свое стремление запустить лапу на территорию соседней страны, замаскировать подлинные мотивы какими-то возвышенными и глубокомысленными устремлениями. Именно поэтому и родилась идея «стратегической глубины». Поддержка временного правительства Афганистана отныне служила не целям изгнания «безбожных коммунистов», но национальным интересам Пакистана, обеспечению этой самой «стратегической глубины».

Историческая ирония вопроса в том, что Афганистан никогда не обеспечивал «стратегической глубины» Пакистану, но всегда оставался нейтральной буферной зоной между Российской, а затем Советской, империей и сферой интересов Запада. Исторические факты генералов, однако, мало интересуют, и концепция «стратегической глубины» обрела вес и звучание.

В течение восьмидесятых, когда генерал Зия уль-Хак сжимал страну в железном кулаке, он запросто водил американцев за нос, и они этим шалостям диктатора даже потворствовали. Используя Пакистан, его инфраструктуру и секретные службы в «джихаде» против Советов, американцы забыли о демократии применительно к этой далекой стране. Но когда стало ясно, что война в Афганистане подходит к концу, интерес к демократизации за океаном проснулся. Но за это десятилетие Зия нанес гигантский вред не только нашей стране, но и долгосрочным интересам Соединенных Штатов, мусульманской уммы и всему международному сообществу.

Зия поддерживал тесные связи с Моланой Модули, духовным вождем «Джамаат-и-ислами» и светочем «братьев-мусульман». Когда Советы оккупировали Афганистан, генерал Зия обратился к «Джамаат-и-ислами» и через нее к «братьям». Он ввел в армейские программы идеологической обработки опусы Модули, очищал армию и учебные заведения от тех, кого заклеймил «умеренными». ИДжИ купалась в деньгах, учреждала офисы и «исследовательские центры». При беженских лагерях создавались школы для детей, заманивавшие учеников обещанием образования. Среди правоверных всего мусульманского мира собирались средства на образование, здравоохранение, питание для неимущих.

Деньги расходовались на содержание политизированных медресе, сеявших ненависть и воспитывавших террористов.

Международная помощь текла рекой и попадала в руки разведслужб. Зия настаивал, чтобы деньги из фондов ЦРУ США и иных источников стекались к нему, и американцы не возражали. Пакистан организовывал, вооружал, обучал банды религиозных фундаменталистов, а ЦРУ за свои деньги не получало даже адекватной информации с мест.