Джек Восьмеркин американец - Николай Смирнов

Отыскать нужный пароход Джек сумел легко. Гораздо сложнее было на него устроиться. До этого Джек ездил зайцем только на поездах, а потому имеющийся у него опыт здесь пригодиться не мог. Джек придумывал разные хитрости, чтобы попасть в трюм, но ничего не получалось. Только накануне отплытия он познакомился в кафе с тремя кочегарами с «Мэллоу» и тут же решил, что искренний рассказ о всей его жизни поможет ему. Он заказал кофе на четыре персоны и долго рассказывал кочегарам свою историю.

Расчет оказался правильным: ребята заинтересовались Джеком. Особенно им понравилось в его рассказе то, что Джек русский и теперь пробирается на родину за землей. Посовещавшись немного, они спросили, какими средствами он располагает. Узнав, что двадцатью долларами, они сообщили ему, что его дело в шляпе. Оказалось, что у кочегаров было несколько способов перевозки безбилетных пассажиров через океан.

На этот раз было условлено, что к моменту отплытия парохода не явится Джон Клуб, кочегар с наростом на лице. Товарищи в последнюю минуту подсунут на его место Джека как достойного заместителя. За это Джек должен передать Клубу десять долларов. Эти деньги кочегар употребит на удаление нароста с лица в хирургической лечебнице. При этом Клуб рассчитывал, что хирург выдаст ему удостоверение о сильной потере крови, и это поможет ему впоследствии оправдать свое неприбытие на пароход. Помимо этих десяти долларов, Джек должен был передать Клубу через товарищей весь свой заработок за время рейса. Таким образом Джеку предоставлялся за десять долларов проезд в одну сторону и питание.

С первых же дней работы в кочегарке парохода «Мэллоу» Джек понял, что Клуб, оставшийся на один рейс в Нью-Йорке, сделал хорошее дело. Кочегары работали в густой угольной пыли и в такой жаре, что воду приходилось пить целыми ведрами. Вся эта вода сейчас же выходила в виде пота через поры кожи, и тело покрывалось липкой черной грязью. Работа продолжалась беспрерывно четыре часа. Затем кочегары мылись под душем, закусывали и четыре часа отдыхали. Затем снова выходили на работу. После второй порции работы полагался отдых: двенадцать часов для сна.

Труд был настолько тяжел, что ни у кого не было охоты выходить на палубу. Таким образом, за все время перехода Джек ни разу не видел океана. У него было впечатление, что он провалился в ад и там подвергается пыткам. К счастью, мучение в кочегарке не могло быть вечным. Но рейс все-таки затянулся гораздо дольше, чем следовало. «Мэллоу» был пароход старый и не очень спешил. Лишь на двадцатый день показались северные берега Европы. Температура на палубе сильно упала, но в кочегарке была прежняя жара. «Мэллоу» вошел в Кольскую губу в сумерки, которые, впрочем, зимой заменяют здесь день.

Джек без особого волнения увидел берега России. Его занимал только один вопрос: о земле. Волнение его несколько усилилось в тот момент, когда он спустился с парохода на деревянную пристань. Теперь, как он думал, половина дела была сделана.

Городок Мурманск поразил американцев своей бедностью, малолюдностью, разбросанностью построек. Но и на это Джек не обратил никакого внимания. Он ждал окончания разгрузки парохода, чтобы дезертировать в последний момент, как это было принято.

За полчаса до отхода «Мэллоу» Джек спустился на пристань со своим мешком в руках. Сидя на камне, над бухтой, он имел возможность слышать последние призывные гудки парохода, которые отчасти относились и к нему. Затем Джек видел, как пароход, сияя своими разноцветными огнями, тихо двинулся по заливу в сторону океана. Огни делались все туманнее и туманнее и, наконец, исчезли вдали.

А через два часа Джек уже сидел в поезде и ехал на юг.

Он ехал на этот раз с билетом, потому что порядки на советских железных дорогах и устройство нижних частей здешних вагонов были ему неизвестны. Да и мороз стоял порядочный. Ехал Джек прямо в Москву. Именно там, по его мнению, должны были находиться учреждения, бесплатно раздающие фермы.

С землей Джеку в Москве не повезло. Везде, куда он обращался, ему говорили, что он должен отправиться в свою деревню и добиваться земли там. Но он не хотел ехать за Волгу, денег на проезд не было. Да и считал, что деревня его давно сгорела.

Кроме того, Джек вообще начал сомневаться, что в России можно получить бесплатно ферму с водой.

Редактор начинает действовать

Джек кончил свою повесть и тяжело вздохнул. Электрическая лампочка на столе теперь горела гораздо ярче, чем вечером, когда он начинал свой рассказ. Город спал, и накал лампы увеличился. В ярком свете лицо редактора казалось бледным и очень серьезным.

Вдруг где-то в конце коридора водопроводная труба загудела низко, как пароход «Мэллоу» в Кольском заливе.

— Так гудел американский пароход, — сказал Джек.

Редактор улыбнулся. Эта улыбка подбодрила Джека. Он спросил:

— Что вы думаете о моем деле?

— Что я думаю? Ты хорошо сделал, что возвратился домой. Ребята из петроградской колонии вернулись гораздо раньше тебя, вероятно ничему не научившись. А ты не потратил даром времени в Америке. Такие люди нам действительно нужны. Кроппер не обманул тебя. Ты получишь землю бесплатно и выпишешь своего Чарли.

— Да?

— Я нисколько не сомневаюсь в этом. Но тебе придется, конечно, поехать за Волгу, в Починки.

— Но ведь сгорели они!

— Вряд ли. А если и сгорели, то их давно отстроили. Ты не помнишь, какой они были волости?

— Чижовской.

— Завтра наведем справку. А пока ложись спать. Ведь устал небось?

— Угу.

— Ложись на диване. Можешь спать сколько влезет. Я тебя будить не стану. Встанешь — вскипяти себе чаю. А пока давай спать.

— Угу.

Джеку вдруг показалось, что дело его немного поправилось. Длинный рассказ облегчил его.

Он улегся на диван и сейчас же заснул как человек, сделавший свое дело.

Утром его разбудил звонок телефона.

Джек схватил трубку и услышал голос редактора:

— Алло! Джек, у меня есть новости для тебя. Я звонил в студенческое бюро, и мне обещали сегодня вечером прислать вузовца, который из одних мест с тобой. Понял? Так что в девять часов будь дома. А теперь можешь погулять по Москве. Там у меня на столе лежит рубль. Возьми его себе на обед. Ну, пока…

Джек повесил трубку и как-то испуганно улыбнулся. Нашелся человек из одних мест с ним! Не из Вирджинии и Канзаса, а из Починок, о которых он давно перестал думать. Кто же это такой?

Джек пил чай и все время старался решить, что принесет ему эта встреча. После чая он пошел бродить по городу. Он заходил в семенные магазины и там рассматривал семена люцерны, клевера, мака. Потом оказался на Мясницкой. Там переходил от витрины к витрине, смотрел жнейки и триеры и в некоторых магазинах даже брал каталоги. Земли у него еще не было, но он не мог оставаться без дела.

Когда в девять часов вечера редактор вернулся домой, Джек сидел за столом. Перед ним на газете были насыпаны зерна отборной американской пшеницы. Он внимательно рассматривал их и раскладывал кучками. Должно быть, это была окончательная сортировка семян перед посевом.

Джек не успел окончить этой операции, когда в передней раздались два звонка, и редактор сам пошел отпирать. Через секунду дверь открылась, и на пороге появился длинный рябой парень, в полушубке и клетчатой кепке. Некоторое время он молча смотрел на Джека. Потом вдруг лицо его озарилось улыбкой, и он закричал гораздо громче, чем это полагается в комнате:

— Здорово, Яшка!

Джек не знал, что ему ответить на приветствие, и только поднялся с места, пристально глядя на парня.

И тут в чертах незнакомого лица ему почудилось вдруг что-то похожее на забытый деревенский сон. Он не мог припомнить ни имени парня, ни избы, где тот жил в деревне Починки. Но язык его сам собой произнес слово, которое, вероятно, часто произносил в детстве:

— Миииш!

— В том-то ж и дело…

Ребята обнялись. Но Джек все еще не знал, кого именно он обнимает. Ему ясно было только одно, что это его деревенский товарищ, вытянувшийся, по крайней мере, вдвое.

— Миш, — сказал Джек, волнуясь и бледнея, — что же наши Починки-то, стоят?

— Ну да, стоят. Я там летом был.

— А как же пожар?

— Эво что вспомнил! О пожаре уже все позабыли. После него голод был. Давно все отстроились. И ваши отстроились.

— Наши? Кто наши?

— Кто? А мать-то твоя, Пелагея. Что ж ты, без матери, что ли, родился?

— А разве она жива?

— Ну да, жива. И Катька, сестра, жива. Отца в бою убили, а они живы-здоровы. Только бедно живут, скажу я тебе.

Джек густо покраснел. Он даже не знал, о чем дальше спрашивать. Все его убеждения, все воспоминания противоречили сообщению Мишки. Так, значит, он ошибся тогда, во время пожара!.. И все эти годы напрасно считал себя сиротой… Его мать жива… И сестра… Вот так штука!