Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Да, с таким планом во дворец Линьянгэ,[118] может, и не попадешь, но придумано ловко, — выслушав старуху, воскликнул обрадованный Симэнь.

— Только смотрите, про обещанные десять лянов не забудьте!

— Кто отведает хоть мандаринную корочку, тот не забудет озера Дунтин.[119] Когда же сбудется этот план?

— За ответом нынче вечерком приходите, сударь. А я сейчас, пока ее муж торгует, пойду попрошу у нее календарь да потолкую как следует. А вы тоже не мешкайте! Быстрей несите шелк и парчу.

— Только устрой все, а я не подведу.

Симэнь Цин простился со старухой и вышел из чайной. По дороге он купил три куска шелка и на десять лянов лучшей парчи с серебристым отливом. Дома позвал доверенного слугу Дайаня, велел ему увязать покупки и отнести в чайную старухе. Ван с радостью приняла узел и отпустила слугу.

Да,

Когда еще придет желанный миг —А чуский Сян уж терем ей воздвиг.О том же говорят и стихи:Сильна искусной сводни власть.Одну зажжет в обоих страсть.И хитрый разработав план,На страсти той набьет карман.

Получив шелк, тафту и парчу, Ван вышла черным ходом и направилась прямо к дому У Чжи. Ее встретила Цзиньлянь и провела наверх.

— Что это ты, милая, старуху совсем забыла, даже чайку не зайдешь выпить?

— Нездоровилось мне эти дни, мамаша, — отвечала Цзиньлянь. — Даже с места сдвинуться не было охоты.

— У тебя, наверно, найдется численник? Дай-ка мне, пожалуйста, взглянуть. Хочу день для шитья выбрать.

— А что вы шить собираетесь, мамаша? — поинтересовалась Цзиньлянь.

— Да вот, болезни и недуги одолевают. Как бы ненароком чего не случилось. И сына дома нет…

— Куда он исчез? Совсем его не видно.

— Уехал с торговым гостем в дальние края. Нет ни письмеца, ни весточки. Целыми днями себе места не нахожу.

— Сколько лет сыну?

— Семнадцать.

— А чего вы его не жените? И вам была бы в доме помощница.

— Вот и я говорю. И то и другое — все самой. Прямо забегалась. И то уж присматриваю. Женю, только бы приехал. Удушье и кашель замучили меня, старуху. Ни днем, ни ночью не дают покою. Давно зарекалась сшить себе на смерть. Спасибо, один состоятельный человек нашелся. Частенько ко мне в чайную заглядывает. Я тоже у него бывала — больных лечила, сватала, служанок покупала. Знает, что на меня можно всегда положиться, во всем мне помогает. Вот и шелку подарил — старухе на смерть. Тут шелк, тафта и немного парчи — на все хватит. Уж больше года лежит, все никак не соберусь. А как немного освободилась, решила сшить. Здоровье никуда, да и год високосный. Пошла было к портному, а он так дорого запрашивает и на дом отказывается идти. Работы, говорит, много, некогда. Так меня расстроил!

— Я эти дни свободна и могла бы вам пошить, мамаша, если, конечно, вы не против. Только, боюсь, не угожу, — сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.

— Если б ты сшила своими драгоценными ручками, мне б и умереть было легко, — старуха расплылась в улыбке. — Давно слыхала, какая ты мастерица, да попросить не решалась.

— Ну что вы! Если я обещала, сделаю. Пойду численник принесу, а вам благоприятный день выберут.

— Не вводите, милая, старуху в заблуждение. Вы ведь знаете песни, романсы и все арии на свете. К чему же просить кого-то посмотреть численник?

— Я не училась с детства, — сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.

— Будет скромничать! — Ван достала численник и подала Цзиньлянь.

— Завтра счастья не предвещает, — проговорила Цзиньлянь, — послезавтра тоже дурной день, а вот следующее число для шитья подходит. Тогда и начнем.

Старуха взяла у нее из рук численник и повесила его на стену.

— Само твое желание сделать мне доброе дело означает счастье, — сказала она. — Зачем еще какой-то день выбирать! Мне уж объясняли: завтра, мол, день тяжелый. А я вот что скажу: для шитья нет плохих дней, и беспокоиться тут нечего.

— Да, на смерть шить как раз и надо в тяжелый день, — поддержала ее Цзиньлянь.

— Согласна, милая? Ну вот, и мне от души отлегло. Значит, завтра ко мне и приходи.

— Зачем же? У вас я шить не смогу, — возразила Цзиньлянь.

— Но мне хотелось бы поглядеть, как пойдет работа, да и дом не на кого оставить.

— Тогда я завтра с утра приду.

Старая Ван долго благодарила Цзиньлянь, потом спустилась вниз и ушла. Вечером она рассказала обо всем Симэню, и они условились, что он придет на третий день. О том вечере говорить больше не будем.

На другой день рано утром старуха прибрала комнату, припасла иголки с нитками, поставила чай и стала ждать Цзиньлянь. У Чжи тем временем позавтракал, взял коромысло с лепешками и ушел торговать. Цзиньлянь повесила занавеску и наказала Инъэр присматривать за домом, а сама вышла черным ходом и направилась в чайную. Ван безмерно обрадовалась ее приходу, провела в комнату, предложила присматриваться и подала чашку крепкого чаю, заваренного с грецкими и буковыми орехами. Хозяйка чисто-начисто вытерла стол и выложила шелк. Цзиньлянь отмерила материю и, покончив с раскройкой, принялась шить.

— Ну и мастерица! — глядя на шитье, притворно расхваливала старуха. — За шестьдесят перевалило, но, право, такой искусницы еще не видывала.

Когда наступил полдень, Ван приготовила лапшу, вина и закусок и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда она шила до самых сумерек, потом собрала работу и пошла домой. В это время воротился и У Чжи с коромыслом в руках. Цзиньлянь закрыла за ним дверь и спустила занавеску.

— Ты где-то была? — спросил муж разрумянившуюся жену.

— Да у соседки, мамаши Ван. Попросила меня сшить ей на смерть одежды. Потом обедом покормила и вина поставила.

— Ты уж лучше не садись у нее за стол. Может, и нам когда придется к ней обращаться. Раз попросила шить, сшей, а обедать домой приходи. К чему старого человека утруждать? Завтра пойдешь, денег захвати, купи вина с закусками да угости ее. Говорят, лучше сосед вблизи, чем родной вдали. Нельзя злоупотреблять людской добротой. А откажется принять угощение, забирай шитье и работай дома.

О том же говорят и стихи:

Старухи ловкая ловушка —И муж-глупец в ее плену.Он выдал деньги на пирушкуИ уступил свою жену.

Пань Цзиньлянь выслушала мужа, но об этом вечере говорить больше не будем.

На другой день после завтрака У Чжи взял коромысло и отправился торговать. Только он ушел, появилась старуха Ван, пригласила к себе Цзиньлянь, и они вместе направились в чайную. Цзиньлянь вынула работу и села шить, а хозяйка тем временем заварила чаю и стала ее потчевать. К обеду Цзиньлянь достала из рукава[120] триста медяков и сказала:

— Вот деньги. Теперь позвольте мне вас угостить.

— Ну что вы! — запротестовала старуха. — Где ж такое заведение, чтобы человека об услуге просили да с него ж еще и деньги брали?! Может, тебе мое вино не по вкусу?

— Мне так муж велел, — объяснила Цзиньлянь. — Если не согласны, я пойду домой шить, а как кончу, принесу.

— Муж у тебя, милая, человек порядочный, понимает что к чему.

Коль настаиваешь, деньги я возьму, — смекнула Ван, опасаясь, как бы не испортить дело.

Она немного добавила своих, купила лучшего вина, закусок и дорогих фруктов. Вернувшись с покупками, старуха принялась пуще прежнего ухаживать за гостьей.

Послушайте, дорогой читатель! Стоит вам хоть немного польстить любой, даже самой умной и проницательной женщине на свете, как она собьется с пути. И таких оказывается девять из каждого десятка.

Старуха поставила вино, закуски и сладости и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда Цзиньлянь шила до вечера, а потом, от души поблагодарив хозяйку, ушла домой, но не будем останавливаться на мелочах.

На третий день после завтрака старая Ван едва дождалась, когда уйдет У Чжи, и тотчас же проникла с черного хода к Цзиньлянь.

— Дорогая! Опять осмеливаюсь… — только и успела крикнуть она, как ее прервала Цзиньлянь.

— Иду, — крикнула она сверху, и они вместе зашагали в чайную.

* * *

Цзиньлянь разложила шитье и принялась за работу, а старуха готовила чай. Потом они занялись чаепитием.

Расскажем теперь о Симэнь Цине. С нетерпением ждал он этого дня.

Приоделся как полагается, прихватил лянов пять серебра, взял в руку крапленый золотом сычуаньский веер и, помахивая им, отправился на Лиловокаменную к старухе.

— Давно я к тебе не заглядывал, мамаша! — кашлянув, крикнул Симэнь у дверей чайной.

— Кто там? — быстро оглянувшись, отозвалась хозяйка.

— Это я.

— А, сам почтенный господин пожаловали, а мне и невдомек, — приветствовала его старуха. — Кстати, очень кстати пришли, сударь. Милости прошу, проходите.

Ван взяла Симэнь Цина под руку и ввела в комнату.