Тайное свидание - Кобо Абэ

Навес, прикрывавший одну из простертых лап, находился на уровне красной глинистой площадки. Миновав несколько групп мужчин в белых халатах, игравших в мяч, машина въехала прямо в центральную часть здания. Мужчина и секретарша вышли, а фургон тотчас куда-то умчался.

* * *

Кабинет заместителя директора клиники был на самом верхнем этаже.

И вот я сижу сейчас в комнате дома под номером 5-4 и делаю очередную запись в тетради. В той самой увешанной фотографиями обнаженных женщин комнате, где жил дежурный врач. Ключ от комнаты дал мне заместитель директора, ведь мне надо было где-то переночевать. Магнитофон прекрасный, и, если отвлечься от того, что в доме нет воды, никаких особых неудобств я не испытываю. Врач лежит в отделении хрящевой хирургии и, кажется, до сих пор не пришел в себя.

Уже ночь. Почти одиннадцать. Писать я начал с самого утра и успел обработать всего одну кассету. Это лишь треть намеченного на сегодня. Если же посчитать, сколько мне предстоит работы в ближайшие дни, то сделано меньше одной шестой. Никогда не думал, что писать так трудно.

Может быть, я слишком вдаюсь в детали. Выбрать по памяти нужные звуки из множества шумов, трудноразличимых, словно доносящихся сквозь плотный войлок, — это поистине ювелирная работа, вроде сборки часов. Если бы я был лаконичнее и, не отрываясь, писал всю ночь, то, возможно, к утру смог бы исполнить обещанное. Но я безумно устал. С непривычки болит большой палец. Пишу неразборчиво. На сегодняшнюю ночь хватит. Буду ли я продолжать — об этом еще нужно подумать, когда выведаю завтра утром у жеребца его истинные намерения.

Честно говоря, меня все это не устраивает. Не покидает ощущение, будто жеребец ловко меня одурачил. И как бы скрупулезно ни составлял я этот иск, в конечном итоге мой труд окажется напрасным. Правда, записки могут послужить моим алиби. Но сейчас у меня нет в нем ни малейшей необходимости. Напротив, нужна хоть какая-нибудь улика, чтобы напасть на след жены. Мне выдан белый халат, позволяющий свободно передвигаться по территории клиники, я зарегистрирован как временный сотрудник — все так. Но ведь это только уловки, чтоб усыпить мою бдительность, истинная же цель, вероятно, в том, чтобы спокойно, без шума приковать меня к столу.

Жеребец очень нервничает. Кажется, он весь сосредоточен на последних приготовлениях к юбилею, который должен состояться через четыре дня. Понятно мне и его стремление избежать ответственности. Не стал бы я также утверждать, что основой всей этой выдумки с моими записками не являлось желание выведать мои мысли о случившемся. Нет ничего опаснее, чем предать человека, знающего слишком много. И еще его бесит, наверно, то, что я слишком здоров.

Упавшие с кончика носа капельки пота расплылись по бумаге тремя влажными пятнышками. Думаю, лишь непосильный труд позволяет мне сохранить присутствие духа. Вдалеке, над темным морем, у самого горизонта, где мигает огонек на суденышке, ловящем каракатиц, повис оранжевый полумесяц, и эта привычная картина почему-то пугает меня — да так, что мурашки бегают по спине.

* * *

Вот уже четыре дня я не был в фирме. И теперь мне туда не вернуться.

Тетрадь II

В четыре часа сорок три минуты утра меня поднял телефонный звонок жеребца.

В противоположность моему скверному — из-за недосыпа — настроению, жеребец в это утро был в прекрасном расположении духа, не хуже, чем вчера. Побежку определенно не узнать, научился, сколь это ни прискорбно, не топать копытами. Ширина и ритм шага правой и левой пары ног совпадают в точности, и хотя ноги каждой пары ударяют в землю не всегда одновременно, все равно получается ощущение слитности. Лучше же всего то, что он больше не раскачивается и не гнется в корпусе. Если бы не некоторая скованность, выглядел бы настоящей цирковой лошадкой. Правда, есть у него еще привычка размахивать руками, чтобы держать в равновесии верхнюю часть туловища, и хорошо бы ему от этой привычки избавиться. А то, ну точно фантастическое существо о шести конечностях.

Вид жеребца, который, прекратив тренировку и обмахиваясь подолом майки, бодрым шагом приближался ко мне, был торжественно-вопрошающим. Ясно: он хочет услышать от меня похвалу его успехам, но я упорно молчал. Передав ему бутерброды и термос, официальным тоном доложил, что записки еще не закончены.

Но жеребец проявил живейший интерес даже к этой первой, неоконченной, тетради и отобрал ее у меня, сказав, что хочет внимательно прочесть записки, как только выдастся свободная минута. Взамен я получил деньги на вторую тетрадь.

Я прямо заявил:

— С меня достаточно. Гоняться за самим собой можно до бесконечности. Мне кажется, я не обязан участвовать в сделке, когда условия оплаты не оговорены.

Жеребец немного растерялся, внимательно просмотрел последние страницы и, почесывая пальцем лоб, ответил:

— Догадались, значит? Ну что ж, усомнились вы правильно, записки эти можно считать своего рода тестом на интеллект. Только вот насчет цели этого теста вы, видимо, ошибаетесь. Когда ставится вопрос о преданности, имеется в виду ваше отношение к жене, и ничто иное. Надлежит прежде всего установить, на что вы готовы ради того, чтоб отыскать жену, а иначе…

— То-то и мерзко! — Я не собирался отступать. — Моя жена не такой человек, чтобы ни с того ни с сего пропадать без вести, и, уж коль скоро она исчезла, для меня вполне естественно было броситься на поиски. А вам доверять я больше не могу из-за всех ваших махинаций.

— Ну-ну, не преувеличивайте. — Переместив центр тяжести на задние ноги, он скрестил передние и, приняв вовсе не лошадиную позу, налил себе вторую чашку кофе. — Единственное, к чему я стремился, — это, по мере моих сил, помочь вам.

— Но как?

— Как, говорите? Ну хотя бы дать вам ключ к загадке: каким образом могла ваша жена исчезнуть из приемного отделения, когда все входы и выходы были заперты.

— И в чем этот ключ?

— Вам не кажется, что вы многое пропускаете мимо ушей?

— Оставьте этот тон.

— Я имею в виду самое начало первой кассеты.

— Ах, вот вы о чем, я и сам ломал над этим голову. Сделал даже соответствующую запись в тетради, но, во-первых, тогда никому еще не было известно, кто я такой и зачем пожаловал, однако…

— Вы имеете в виду разговор на улице с хозяйкой посреднической конторы Мано?

— Да, именно с того момента за мной началась слежка, что — как ни крути — очень странно. Тем более с этим совершенно расходятся объяснения охранника насчет подслушивающих устройств, как-то связанных со мной…

— Ошибаетесь. Подслушивание не велось за вами как таковым. В принципе все разговоры посетителей посреднической конторы перехватываются в кабинете общей предварительной диагностики. Чтобы собрать о вас необходимый материал, я обратился к архивариусу кабинета предварительной диагностики, и он любезно предоставил мне все данные. Сравните их с записью, сделанной охранником, — даже качество звука совершенно иное. Сейчас, я думаю, самое время вам узнать, что представляет собой клиника. Совместить полную перестройку методов лечения с усовершенствованием управления клиникой чрезвычайно сложно. Взять хотя бы знакомых вам посредников — это крайне нежелательное, но в наших условиях неизбежное зло.

В качестве недавнего примера жеребец рассказал случай, приключившийся с одним больным. Мужчина средних лет стоял на остановке и ждал автобуса, мимо проезжала на велосипеде девушка: одна рука на руле, в другой — прозрачный полиэтиленовый пакет, а в нем штук пятьдесят яиц. Она, наверно, была новичком и ехала неуверенно.

Навстречу ей несся тяжелый грузовик, сзади ее обгонял другой. Поравнявшись, они бы заняли всю проезжую часть. Мужчина рассчитал на глазок, что встретятся они именно в той точке, где находится велосипедистка. Он живо представил себе, как девушка выворачивает велосипед прямо на телеграфный столб и пакет ее ударяется о стену дома. Пятьдесят яиц разом разбиваются, превращаясь в комок желтой слизи. Ему стало дурно, и, опустившись на корточки, он потерял сознание. (Для справки — грузовики благополучно разминулись, не задев девушку, а в полиэтиленовом пакете лежали не яйца, а шарики для пинг-понга.)

Через тринадцать минут прибыла машина «скорой помощи». Это случилось днем, и потому приемом больных вместо врача клиники занимался посредник X. Результаты его осмотра, передававшиеся по радио в кабинет общей предварительной диагностики, с интересом слушали врачи шести отделений, ожидающие доставки больного. Это были представители специализированных отделений: периферийного кровообращения, внутренней секреции, клеточного метаболизма, нейрохирургии, медикаментозной интоксикации, нервных окончаний органов чувств.

Согласно установленным правилам, посредник должен убедить больного следовать всем указаниям, поступающим из кабинета предварительной диагностики. Но в случае если у больного или его семьи есть какие-то пожелания, посредник обязан считаться с ними, и больной нередко доставляется в так называемые общие отделения: терапевтическое, хирургическое или неврологическое. Нельзя, разумеется, порицать больного за то, что он не может точно назвать свою болезнь, но это очень затрудняет работу специализированных отделений. Не исключена, правда, и такая крайность, когда все больные — это врачи и медсестры, которые ложатся в клинику из чувства долга. Быть может, превращение общих отделений в отделения предварительной диагностики — недостижимый идеал, но в интересах дела гораздо разумнее было бы перестроить, а возможно, и упразднить специализированные отделения, задыхающиеся от наплыва больных. Пользуясь социальными завоеваниями, больные требуют все больше благ и услуг, и эта их борьба с каждым годом все глубже загоняет клинику в трясину.